Неизвестный Пушкин

«Содержание письма, – продолжал Геккерн, – до такой степени переходит всякие границы возможного, что я отказываюсь отвечать на подробности этого послания». – Но менее всего Пушкин хотел бы объяснений Геккерна! – «Мне кажется, вы забыли, милостивый государь, что вы сами отказались от вызова, сделанного барону Жоржу Геккерну, принявшему его. Доказательство того, что я говорю, писанное вашей рукой, налицо и находится в руках секундантов. Мне остается только сказать, что виконт д'Аршиак едет к вам, чтобы условиться о месте встречи с бароном Геккерном; прибавляю при этом, что эта встреча должна состояться без всякой отсрочки. Впоследствии, милостивый государь, я найду средство научить вас уважению к званию, в которое я облечен и которое никакая выходка с вашей стороны оскорбить не может». Под письмом, кроме подписи барона Геккерна, находится еще надпись Дантеса: «Читано и одобрено мною».

Из письма явно следует, что вызов исходит от барона Геккерна, а не от Дантеса, и что Дантес не делает Пушкину никакого вызова, но одобряет вызов, сделанный его любовником. То же подтверждается и запиской Пушкина д’Аршиаку «Так как г. Геккерн – обиженный, и вызвал меня, то он может сам выбрать для меня секунданта, если увидит в том надобность: я заранее принимаю всякого, если даже это будет его егерь». Из записки Пушкина следует, что он тоже верно понимал ситуацию, что дуэльный вызов исходит от посла Нидерландского королевства, а не от поручика Дантеса.

Если бы на месте Пушкина был иной человек, не с благородным сердцем поэта, то, возможно, он мог бы ответить, что раз вызывающий отправляет на смертельный поединок другого человека, то и он имеет полное право заменить своё присутствие и участие в поединке другим человеком, например, любым искусным снайпером – добровольцем, который гарантированно пристрелил бы Дантеса. Но в том-то и дело, что Пушкин не мог поступить так же подло, как Геккерн… хотя, если честно, после поступка барона имел на это полное моральное право.

Ещё два слова по поводу морального облика условно «старого» (в 44 года) Геккерна. Задайте сами себе вопрос: если вы любящий отец, отправите ли вы вместо себя (!!!) на смертельно опасный поединок своего сына? Однозначно, нет. Ни один отец этого не сделает. Отправляющий вместо себя на смерть своего сына – не отец ему. Для меня, как отца двух сыновей и двух дочерей, подобное невозможно ни по какой причине! Я полагаю, что не только для меня, но и для любого любящего родителя.

И последнее. Можно ли доверять утверждениям барона Геккерна, если 11 февраля 1837 года он сообщает барону Верстолку: «Жоржу (Дантесу) не в чем себя упрекнуть; его противником был безумец, вызвавший его без всякого разумного повода; ему просто жизнь надоела, и он решился на самоубийство, избрав руку Жоржа орудием для своего переселения в другой мир».

Мы только что читали письмо-вызов Геккерна Пушкину, а теперь читаем, как он лжёт другим о том, что вызов на дуэль делал не он, а Пушкин, и вызывал не его, а Дантеса. Выводы о цене словам этого мерзавца делайте сами.

Кого любила жена Пушкина?

Ни у кого из пушкинских современников ни на йоту не возникало и тени сомнения в искренней ненависти поэта к голландскому послу Геккерну и его приемному сыну Дантесу. Причем, к послу – в не меньшей степени, чем к его взрослому «приёмышу».

По самой распространённой версии причиной тому были распространяемые ими слухи о якобы весьма лёгком поведении супруги поэта. То, что этим пакостным делом промышляют именно они, у Александра Сергеевича не вызывало ни малейших сомнений. Почему? Перечислим аргументы, повлиявшие на мнение поэта.

1. Адресаты пасквиля.

Информация о пасквиле в виде диплома рогоносца была распространена не среди всего высшего придворного света, а среди весьма узкого и точно определённого круга лиц. Сколько всего экземпляров пасквиля было составлено? «Я занялся розысками, – писал поэт 21 ноября 1836 года Бенкендорфу. – Я узнал, что семь или восемь человек получили в один и тот же день по экземпляру того же письма, запечатанного и адресованного на мое имя под двойным конвертом». Время показало, что Пушкин был прав. Многолетние разыскания биографов не прибавили к перечисленным семи адресатам ни одного нового. Кому именно были разосланы пасквили на Пушкина? Его получили сам Пушкин, Вяземские, Карамзины, Виельгорский, В. А. Соллогуб (на имя своей тети А. И. Васильчиковой, в доме которой он жил), братья Россеты и Е. М. Хитрово. К тому времени, когда Пушкин обратился к Бенкендорфу, он твердо знал, что письма были разосланы только по этим адресам.

Почему пасквили попали именно к ним? Нет ли чего-то, что объединяло бы между собой всех этих людей? Есть! Круг адресатов не был случайным. А. И. Тургенев, упомянув об анонимных письмах, тут же отметил, что они были посланы не всем подряд, а «Пушкину и его приятелям». И не просто приятелям, нет! Все, кто получил 4 ноября 1836 года анонимные письма, были завсегдатаями одного дома – дома Карамзиных. Все это говорит о том, что организатор интриги с анонимными письмами был как-то связан с карамзинским салоном. Ещё Соллогуб заметил это и писал: «…письма были получены всеми членами тесного карамзинского кружка». Почти всеми. Кроме одного. Кого из активно посещавших дом Карамзиных нет в списке получателей пасквиля на Пушкина? В этом списке отсутствует только одно имя: Дантес. Именно он был тем, кто прекрасно знал всех прочих посетителей дома Карамзиных, знал адреса каждого из них и сам постоянно бывал в этом доме. Почему его нет среди получателей пасквиля в таком случае? Уж не потому ли, что автор пасквиля попросту не догадался (или поленился?) ради маскировки своей подлости направить свой пасквиль самому себе?

2. Готовое клише

Что представлял из себя текст пасквиля? Текст этого шутовского диплома, извещающего о принятии в члены «Ордена рогоносцев», представляет собой своего рода готовое клише, куда могли быть вставлены имена любых неугодных авторам клише персон. Я подчёркиваю ещё раз этот момент: в дипломе на месте фамилии Пушкина могла фигурировать любая неугодная фамилия! Почему? Потому что это – стандартное клише. Единственной конкретизирующим словом в тексте пасквиля является слово «историограф». Более – ничего конкретного нет. Обращаю ваше внимание на уже упомянутый мной фрагмент письма Пушкина Бенкендорфу, в котором поэт писал: «Не смею и не желаю взять на себя звание Историографа после незабвенного Карамзина…» Об этом эпизоде в биографии Пушкина безусловно были хорошо осведомлены все участники «карамзинского кружка» плюс министр иностранных дел Нессельроде, всячески уходивший от обязанности платить жалование Пушкину, как историографу семьи Романовых, несмотря на прямое указание императора.

3. Главная цель пасквиля.

А теперь обратим внимание на сам текст «шутовского диплома»: «Полные кавалеры, Командоры и кавалеры Светлейшего Ордена Всех Рогоносцев, собравшихся в Великом Капитуле под председательством достопочтенного Великого Магистра Ордена Его Превосходительства Д. Л. Нарышкина, единодушно избрали господина Александра Пушкина коадъютором Великого магистра Ордена Всех Рогоносцев и историографом Ордена. Непременный секретарь граф И. Борх». Если убрать слова «историографом Ордена», то вместо Александра Пушкина можно свободно вписывать любую фамилию – Иванова, Петрова, Сидорова или Васи Пупкина. Потому что это – стандартное клише. Если дать себе право взвешенно подумать, то любой здравомыслящий человек способен догадаться о том, что основной целью этого клише является вовсе не Пушкин, а фигура, гораздо более ненавидимая и значимая для сочинителей «шутовского диплома» – русский император Николай Первый.

О том, что напрашивается именно такой вывод, понимал и Александр Сергеевич, обратившийся через Бенкендорфа напрямую к царю. И царь принял его. Естественно, он принял поэта вовсе не из-за намёков на поведение супруги Пушкина или из-за их внутренних семейных разборок, которых, кстати, между супругами так и не произошло. В данном случае дело касалось попытки запятнать имя государя! Поэтому встреча поэта и императора, состоявшаяся поздней осенью 1836 года, возможно в присутствии Бенкендорфа, а, может быть, и вовсе тет-а-тет, была настолько секретной, что о ней долгое время не догадывались даже самые ушлые пушкиноведы. Но она была! Она реально состоялась, поскольку некоторые дальнейшие поступки Пушкина без имевшего места факта такой встречи и устных договорённостей между Николаем Павловичем и Александром Сергеевичем… объяснить невозможно.