Вокзал для двоих

Платон наблюдал, как Андрей первым вошел в тамбур, затем, воровски озираясь, в вагон вспорхнула Вера. Спустя секунду в ближайшем от входа окне появилась голова Андрея, и он хозяйским движением опустил глухую штору, отгородив купе от всего мира.

Платон усмехнулся и покачал головой. Потом наклонился к чемодану, попробовал замок – замок щелкнул и открылся. Платон приподнял крышку. Дыни издавали волшебный аромат. Платон взял дыню, перегнулся через окно в ресторанный зал, достал со стола нож и аккуратно обтер его бумажной салфеткой...

...А в купе Андрей запирал дверь.

– Ни черта не работает... Вагоны старые. Ей-ей, письмо министру напишу... – Он обнял Веру. – Верунчик, давай, давай.

– Так соскучилась по тебе, – протянула Вера.

Андрей расстегнул у Веры верхнюю пуговичку кофты и сказал:

– Сама, сама, сама, сама. Не в ресторане. Здесь самообслуживание.

И Андрей принялся снимать с себя джинсы.

– Ночь у нас сегодня была жуткая. Напарник взял и подсадил двоих в Пензе, думал, они тверезые. А они тут такое устроили, мать честная! Один лег поперек вагона и лежит, а у нас ревизия... А напарник еще зубами мается. Я ему говорю: – Герка! Возьми сто грамм-то! А он говорит: – Сто грамм – не стоп-кран, дернешь – не остановишься... Тут Андрей заметил, что Вера и не думает раздеваться.

– Ну, чего ты, Вер... Раздевайся...

– Не могу я чего-то... Как-то не по-человечески, наспех все...

– Наспех, наспех, – согласился Андрей. – Что делать, Верочка? Жизнь такая... Давай раздевайся... Все наспех...

– Я мечтаю, чтобы ты приехал на недельку, мы бы с тобой погуляли...

– Погуляем, погуляем. – Андрей продолжал воевать со своими брюками.

– ...По парку. Сходили бы в кино...

– Ага, в кино сходим, в кино. – Андрей не возражал.

– ...Как люди!

– Ну разве я виноват – вся жизнь на колесах. Я – на колесах, ты – с подносом. Давай, давай, Верочка! Раздевайся! Ну, чего ты, в самом деле?

– Не могу, – заупрямилась Вера. – Чего-то не получается.

Андрей перестал суетиться.

– Вер, может, ты меня не любишь?

– Люблю, – после паузы ответила Вера.

Андрей засмеялся:

– Верунь. Москва – «Динамо». Ну, раздевайся. Сократят ведь стоянку. Ну, прошу тебя.

– Не могу – в купе, не по душе мне все это.

– Ну ладно, Верунь. – Проводник даже озлился. – Кончай, чего ты, право. Что я, мальчик, что ли?

– Я тоже не девочка!

– Что тебе, жалко, что ли? Я вон страдал от этого самого, от Ташкента. Ну ладно, давай...

– Не могу! – отрезала Вера. – Я хочу по-человечески, так больше не могу!

Из репродуктора донесся бравурный марш, возвещающий, что поезд вот-вот отойдет.

– Ну вот, стоянку сократили. – Андрей стал напяливать брюки. – Все равно б не успели. Поезда опаздывают, стоянки сокращают. Никакой личной жизни! Письмо министру напишу.

– Я пошла, – грустно сказала Вера.

– Обожди, обожди, обожди, обожди. Дай я тебя поцелую.

Платон, который уплетал честно заработанную дыню, увидел, как растрепанная Вера соскочила с подножки и привычным движением стала поправлять свой туалет. Поезд тронулся.

В открытом проеме появился Андрей с флажком в руке.

– Буду послезавтра, в двенадцать десять. Если не опоздаем. Ты смотри, Верунчик, готовься... Да, Вера, дыни чарджуйские, запомни – три рубля кило!

Эти слова стали достойным завершением любовной сцены.

Вера, как и полагается любящей женщине, тоскливо глядела вслед уходящему поезду.

Платон отрезал еще один ломоть дыни.

Возле скамейки появилась Вера.

– Дынька... просто опупеть! – блаженно протянул Платон.

Вера присела рядом.

– Отрежьте мне тоже кусочек!

– Дыню я выбрал самую маленькую, – сказал Платон, выполняя Верину просьбу. – Будем считать, что за охрану вы со мной расплатились!

– Дыня действительно хороша! – восхитилась Вера.

– А что вы будете делать с такой оравой дынь?

– Реализовывать! – печально сказала Вера.

– По три рубля? – поинтересовался Платон.

– За кило! – кивнула Вера.

– Верните мне, пожалуйста, паспорт! – попросил Платон.