Светила

Каретные часы на каминной полке пробили без пятнадцати час. Священник за соседним столиком поднял глаза, похлопал себя по бедру, извлек часы из кармана брюк, чтобы сверить время. Завел механизм, покрутил колесико, протер салфеткой циферблат, вновь убрал их в карман. А затем вернулся к брошюре: прикрыл глаза козырьком ладони, чтобы сузить фокус, и снова погрузился в чтение.

– Он отлично владел собою, – продолжал Лодербек. – И держался этак вежливо. Рассказал, что напарник убитого ему в затылок дышит. Кого он убил и почему, он не открыл: просто сказал, что его преследуют из-за этого убийства.

– А имен он не называл?

– Нет. Вообще никаких.

– А вы-то тут при чем? – нахмурился Балфур. – Я так понимаю, это чужая ссора. Или чужая бравада. Но в любом случае вас это не касается.

Лодербек наклонился ближе:

– Суть вот в чем. Он сказал, что меня засекли как его напарника или компаньона. Я «отмечен». Как только мститель его настигнет и заберет его жизнь… после того он придет за мною.

– «Отмечены»? – удивился Балфур. – Как именно «отмечены»?

Лодербек пожал плечами и откинулся назад:

– Не знаю в точности. Безусловно, я в игорном доме частенько бывал и с Лидией появлялся на людях, то там, то сям. Вероятно, за мной шпионили.

– Шпионить – это одно, – возразил Балфур. – Но метка… это ж вроде татуировки… как можно кого-то «отметить» без его ведома? Право, мистер Лодербек, вы чего-то недоговариваете! Выкладывайте уж все как есть!

Лодербек явно смутился:

– Ну так вот, вы про просверк слыхали?

– Что-что?

– Ну, просверк. Кусочек стекла, или осколок зеркала, или драгоценный камень, закрепленный на конце сигары. Курить он не мешает, а когда сигара во рту, вот так, заметить его невозможно. Аферисты этим пользуются. Игрок за игрою курит: вынимает сигару изо рта, вот так, и держит ее в руке, а в просверке отражаются чужие карты. Или можно партнеру свои карты показывать, если игра двое на двое. Способ жульничества такой.

Балфур оттопырил два пальца, придерживая воображаемую сигару, и вытянул руку через весь стол.

– Однако чертовски неудобное жульничество, – откомментировал он. – Столько всего может помешать! А что, если вы прижимаете карты к себе? Или кладете на стол рубашкой кверху? Смотрите: если я протяну руку через стол, вот так… вы карты пододвинете к себе, верно? Ну, право, вы ведь отдернетесь!

– Не в деталях дело, – отмахнулся Лодербек. – Суть в том, что…

– И риск совершенно дурацкий, – гнул свое Балфур. – Как прикажете оправдать тот факт, что на конце сигары закреплено крохотное зеркальце?

– Суть в другом, – настаивал Лодербек. – Не в деталях дело. Суть в том, что этот Уэллс… ну то есть Карвер… сказал, будто держит меня под просверком.

Балфур все еще прогибал запястье и вскидывал локоть, щурясь на незримую сигару в пальцах. Теперь он наконец прекратил свое занятие и сжал кулак.

– То есть у него имеется какой-то способ подглядывать в ваши карты.

– Но я не знаю какой, – отозвался Лодербек. – По сей день не знаю. Это меня с ума сводит. – И он потянулся за кувшином с вином.

Балфур скептически изогнул брови. Это еще что за козырь такой? Туманное упоминание о какой-то там мести, никаких имен, никакого контекста и полная чушь насчет карточного жульничества? Для шантажа как-то маловато. Лодербек явно что-то скрывал. Балфур кивнул, давая понять, что собеседнику стоит наполнить бокал.

Лодербек отставил кувшин и продолжил:

– Перед уходом он попросил меня лишь об одном – всего-то навсего. В команде «Доброго пути» не хватало матроса – Рэксуорти уже дал объявление в газетах, и Уэллс об этом прослышал.

– Карвер.

– Да. Карвер об этом прослышал. И попросил меня замолвить за него словечко. Поутру спозаранку он собирался в порт, наниматься на корабль. Он попросил меня об услуге – честно и откровенно.

– И вы выполнили его просьбу?

– Выполнил, – удрученно признал Лодербек.

– Вот вам, видимо, еще один просверк, – промолвил Балфур.

– Вы о чем?

– Ну как же, еще одна связующая ниточка между вами – корабль.

Мгновение Лодербек обдумывал его слова, с видом весьма подавленным.

– Да, – признал он. – Но что я мог поделать? Он связал меня по рукам и ногам.

Балфура вдруг захлестнуло сочувствие к собеседнику, и он пожалел о своей недавней сварливости.

– Верно, – согласился он мягче. – Вы и в самом деле были в его власти.

– После этого ничего больше не происходило, – продолжал Лодербек. – Ровным счетом ничего. Я уехал обратно в Кентербери. И стал ждать. Я все ломал голову насчет этого треклятого просверка, аж сердце разрывалось. Признаюсь, я сколько-то надеялся, что Карвера убьют, что мститель до него таки доберется и я узнаю его имя прежде, чем он явится по мою душу. Я каждый день прочитывал «Отагского свидетеля» от корки до корки, надеясь увидеть имя негодяя в списке убитых, да простит меня Господь. Но нет, не дождался… Примерно год спустя – то есть около года назад, может, в феврале или марте прошлого года, – мне по почте приходит письмо. Годовой отчет о транзакциях от «Судоперевозок Данфорта», и заполнен он на мое имя.

– Данфорт? Джем Данфорт?

– Он самый, – кивнул Лодербек. – Я в жизни не пользовался услугами Данфорта – в том, что касается личной собственности, но, конечно же, я его знаю; он арендует часть грузового отсека «Доброго пути» для своих перевозок.

– И «Добродетель» тоже, время от времени.

– Да, время от времени еще и «Добродетель». Ладно, просматриваю годовой отчет. Вижу, снова и снова упоминается отправка транстасмановым маршрутом на «Добром пути», оформленная на имя Лодербека. На мое имя. Опять и опять, на западных рейсах через Тасманово море, – собственно, на каждом таком рейсе одно и то же: грузоотправитель Данфорт, грузоперевозчик «Добрый путь», капитан Джеймс Рэксуорти, одна отправка частного груза, стандартный размер, оплачена полностью Алистером Лодербеком. То есть мною. У меня просто кровь в жилах застыла. Мое имя черным по белому и длинная колонка цифр… Сумма к оплате составляла ноль фунтов. Никаких задолженностей. Каждый месяц, как явствовало из документа, счет оплачивался наличными. Кто-то состряпал целый бизнес от моего лица и хорошие деньги к тому же за него платил. Я быстро просмотрел состояние своих собственных финансов: нет, никаких недостач и уж точно не в размере восьмидесяти-девяноста фунтов за доставки. Такого рода медленную утечку средств я бы непременно заметил, откуда бы уж она ни шла. Но нет. Что-то тут было нечисто… Я поехал в Данидин, как только смог, – чтобы самому во всем разобраться. Это было… в апреле, кажется. Может, в мае. Словом, ранней осенью[12 - Осень в Новой Зеландии приходится на привычные нам весенние месяцы: март, апрель и май.]. Едва оказавшись в Данидине, я и на берег-то, почитай, не сходил, сразу помчался на «Добрый путь». Он стоял на якоре у самого причала, и трап был опущен. Я поднялся на борт; не встретил ни души. Я-то, понятное дело, собирался потолковать с Рэксуорти, но его нигде не было. А на полубаке я обнаружил Уэллса.

– Карвера.

– Ну да, Карвера. Он был один. В левой руке полицейский свисток, в правой – пистолет. И говорит мне: я ведь в любую минуту засвистеть могу. Контора начальника порта в пятидесяти ярдах от нас, и люк открыт настежь. Я молчу. Он говорит мне, что в грузовом отсеке «Доброго пути» стоит контейнер на мое имя и обширная документация связывает мое имя с такой вот отправкой за каждый месяц на протяжении всего последнего года. Все легально, все должным образом зарегистрировано. В глазах закона я плачу за эти отправки вот уже год, до Мельбурна и обратно, туда-сюда, туда-сюда, и, что бы я ни говорил, опровергнуть этот факт мне не удастся. «Ладно, а внутри-то чего?» – спрашиваю. Платья, говорит. Дамские моды. Целый ворох нарядов… «Платья-то зачем?» – говорю. Он ухмыляется гнусно так: «Ну право, мистер Лодербек, вы ж каждый месяц заказываете в Мельбурне модные тряпки вот уж целый год как! Вы вашу очаровательную полюбовницу Лидию Уэллс просто балуете, и все, кстати, подробно записано. Всякий раз, как сундук прибывает в Мельбурн, его тотчас везут к модистке на Берк-стрит, самой лучшей, понятное дело, и всякий раз, как сундук отправляется в обратный путь, он доверху набит самыми что ни на есть шикарными и дорогущими одежками, что только можно достать за деньги в этой части мира. Вам, мистер Лодербек, в щедрости не откажешь».

Голос Лодербека помрачнел.

– «А как так вышло, что отправки зарегистрированы на мое имя?» – спрашиваю. Он так и покатился со смеху. Говорит, да каждая крыса в Данидине знает Лидию Уэллс как облупленную и чем она зарабатывает на хлеб насущный. Ей всего-то и надо было, что сказать старине Джему Данфорту, что я не жалею для нее ни бубенчиков, ни ленточек, но нельзя ли, пожалуйста, ее имени не упоминать – из уважения к моей бедной женушке? И Данфорт ей поверил. Оформлял все поставки на мое имя. Она платила наличными, говорила: это из моего кармана деньги; и никто мне ни словом не обмолвился! Деликатничали, понимаете ли; думали, мне добрую услугу оказывают, черт их дери, не судите-де – и не судимы будете… Но это еще не все, далеко не все. Женские тряпки, чтоб им провалиться, – это так, цветочки. На сей раз, говорит он, в сундуке есть еще кое-что, кроме платьишек. «И что же?» – спрашиваю. «Целое состояние, – говорит, – краденое, все – самородное, высшей пробы». – «У кого украденное?» – спрашиваю. «Да у вашего покорного слуги, – отвечает, – притом моей собственной супружницей Лидией Уэллс», – и ну хохотать, потому что врет ведь как сивый мерин, они ж давно снюхались, эта парочка. Ладно, а у него-то откуда самородное золото в таком количестве, спрашиваю. Он говорит, у него участок есть по дороге на Данстан. «Задекларировано?» – спрашиваю. Он говорит: «Нет». А раз не задекларировано, стало быть, и налоги не уплачены, то есть эта отправка нарушает закон – или, по крайней мере, нарушит, как только «Добрый путь» выйдет в море назавтра с приливом, согласно расписанию… Там, на полубаке, Карвер дает мне поразмыслить обо всем об этом минуту-другую. Я думаю о том, как все это выглядит сверху. А выглядит все это так: я за спиною мужа вот уже давненько ухлестываю за его женой. Она – моя любовница, тому есть доказательства. Все выглядит так, как если бы я украл целое состояние у злополучного мужа и теперь собираюсь вывезти золото в море. Выглядит все так, как если бы я организовал всю эту схему, чтобы разорить его и обанкротить. Налицо – прелюбодеяние, кража и даже преступный сговор. А главное – золото ведь не задекларировано. Меня того гляди обвинят в нарушении таможенных правил, уклонении от уплаты налогов, контрабанде, все такое. Мне светит пожизненное заключение, а у меня на остаток жизни совсем иные планы, Томас, совсем иные. Так что я спрашиваю его, что он хочет, и наконец он раскрывает карты. Ему нужен корабль.

– Он на тот момент – старший матрос?

– Да. Под началом у Рэксуорти, и теперь он хочет от Рэксуорти избавиться. Он все уже продумал: я, дескать, увольняю Рэксуорти нынче же вечером, расторгаю договор с командой и отписываю ему корабль забесплатно, безо всяких условий. Сами понимаете, это форменное оскорбление. Я смеюсь. Я говорю: нет. Но при нем этот треклятый свисток, и он за него уже вроде как берется, чтобы позвать начальника порта.

– А вы не потребовали показать вам золото в контейнере? – спросил Балфур. – Откуда вам было знать, что он не блефует?

– Конечно потребовал, – отозвался Лодербек. – Именно так я и сделал. О, этот парень все продумал, не могу не отдать ему должное. В сундуке лежало пять платьев. Все до одного – по моде прошлого сезона, в полном соответствии с его байкой; уже готовые для мельбурнской модистки, сами понимаете. Но слушайте дальше! Золото не просто валялось в сундуке как попало, под платьями. Его зашили в швы этих самых платьев. Небось сама Лидия и расстаралась: она преловко управлялась с иголкой и ниткой. Вы бы ни о чем и не догадались, пока не вытащили бы платья и не почувствовали бы, какие они тяжелые. Но таможенному инспектору вытаскивать их и в голову бы не пришло, если, конечно, не подбросить ему наводку, чтобы знал, куда смотреть. А так, открываешь сундук, и сколь в нем ни шаришь – модные платья, и ничего больше. Да уж, план отличный.