Оценить:
 Рейтинг: 0

Последний

<< 1 2 3
На страницу:
3 из 3
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

Впрочем, кроме топчущегося возле корней дерева Рекса кругом никого не наблюдалось… Конечно, лес был полон насекомых, птиц, зверья, он был полон звуков, запахов, только чужеродных, опасных для меня. Тех которые могли принести гибель в любой момент.

Не мудрено, что теперь я смотрел на Рекса, как на единственное родное мне существо, связывающее с семьей и минувшими днями. Кажется, из нашей семьи лишь собака не сильно пострадала от переезда из города в эту лачугу. Рекс не только постоянно околачивался возле нас с братом, выпрашивая и поедая все, что не успели съесть мы, но и сам охотился, в том оправдывая себя как хаски. Посему я не раз видел, как он ловил мышей, ящериц, и даже ежей. А добыв пищу, пес прятался за ближайшим стволом дерева, и торопливо поедал пойманное, не то, чтобы не желая делиться, но и злобно рыча, бросаясь на нас, если мы с Сашкой пытались к нему приблизится. Таким образом, демонстрируя желания и возможность выжить вопреки всему, в том числе оспаривая мнение человека о собачьей преданности. И, очевидно, что отирался он около нас лишь по причине привычки и теплого лежака который мы ему предоставляли на ночь.

После ухода Сашки, Рекс почасту пропадал… Уходя от меня не просто на час или около того, а словно подыскивая новое место жительства, мог не появляться и целый день. Впрочем, как счастье, неизменно возвращался к вечеру. И тем спасал меня от полночного ужаса в темной, сырой, холодной лачуге, где ночами скрипела не только тесовая крыша, но и сами стены, а за ними и вовсе, что-то стонало, выло и гудело. Каждый раз я встречал Рекса горячими слезами, целовал его в морду, обнимая, прижимался к широкой груди, в том находя хотя бы на чуть-чуть умиротворение, точно в объятиях папы или брата. Пес вспять моей радости становился более холодным, сдержанным на чувства, меньше ластился и все чаще рыкал на меня, особенно ночами, когда я от холода жался к нему, теперь и не замечая едкой кислой спертости которой отдавала его густая шерсть, может потому как сам теперь пах не лучше. Он практически не отзывался на мой зов, будучи занятым какими-то своими делами, и, кажется, стал забывать собственную кличку, порой не понятливо на меня поглядывая, ровно на что-то уже ставшее чуждым ему.

Потому, когда прошло семь дней после ухода брата и я окончательно понял, что он не вернется… Пропав, как когда-то папа… А может умерев, как мама. Я решил отправиться на хутор, в понимании, что сам… Один… В горах… Не смогу… И не просто умру от голода, а сойду с ума от горя и страха, когда Рекс вот так внезапно не пожелает вернуться на ночь, найдя себе новую семью или новый дом.

Для того, чтобы не потерять своего питомца и уйти на хутор вместе, я с утра одел ему на шею ошейник, прицепил поводок. Пес уже давно не ходил на поводке. Он и до этого не больно любил всякое сдерживание его свободы, а когда мы с ним покинули лачугу, дверь которой я едва успел закрыть, резко дернул меня вправо. Да с такой силой, не больно считаясь с моей слабостью и последними днями голодания, когда кроме ежевики и орехов, толком не удалось ничего съесть. Отчего я чуть было не свалился на спину, подскользнувшись на мокрой траве, да въехав в землю пятерней, едва удержавшись на ней, громко и сердито крикнул, стараясь совладать с собственным питомцом и призвать его к повиновению:

– Рекс! Стоять! Стоять, черт ты лохматый! – теперь я, прямо-таки, ругнулся, чувствуя как тягостно дернулось и точно надорвалось у меня, что-то в районе поясницы, а пальцы вошедшие в склизкую грязь болезненно заныли от соударения с чем-то более твердым. Я торопливо дернул поводок на себя, стараясь прервать его какой-то одурелый бег вниз в направлении балки, осаживая на месте. Рекс срыву остановился, врубившись передними лапами в землю и поджимая задние, точно в попытке присесть. Его голова свершила круговое движение, очевидно, намереваясь избавиться, таким образом, от ошейника, а из открытой пасти с вывалившимся розовым языком послышался сразу свистящий хрип и рык, может он желал меня съесть и переварить, но пока не решался. Он теперь повернул голову и все еще тяжко дыша, иногда посвистывая, уставился на меня своими голубыми глазами, крупными и такими умными, словно вопрошая, чего мне надо от него.

Я медленно, дабы все же не свалиться, переместился на корточки, выудив руку из лужи, и лишь после поднявшись на ноги, вновь дернул на себя поводок, подтягивая к себе Рекса. Он пусть и не хотя, но переступая сразу четырьмя лапами назад, придвинулся вплотную к моим ногам, продолжая вопросительно зыркать на меня снизу вверх.

– Мы пойдем в хутор, за Сашкой, – все-таки, ответил я на его немой вопрос, принявшись вытирать о штанину испачканные в грязи ладонь и пальцы. Оглядывая напоследок и сам полого идущий вниз к балке склон и расположенный в трех шагах низкий сруб, с такой же выровненной досчатой крышей. Сейчас смотрящий на меня и вовсе маленьким оконцем с почерневшим от грязи окошком, приткнувшийся одной своей стеной к пирамидальной красавице пихте, ветви которой располагаясь паралельно земле слегка колыхали хвоей. Легчайший ветерок ощутимо наполненный волглой прохладой не просто покачивал деревья, он словно тянул за собой парные сгустки тумана и длинными струями нанизывал их на ветви, пухлыми клоками оставлял их на вершинах и сплетал с травами в удивительные дымчатые ленты. Серо-стальное небо, такое низкое, наполненное памороком роняло вниз, прямо на туманные испарения, мельчайшую морось, схожую с каплями слез, которые в последнее время не покидали моих глаз. И все кругом сейчас было таким же сумрачным, лес тихим, а река текущая внизу в балке еле-еле перекатывающей воды. И лишь желтая листва на деревьх, признак надвигающейся зимы, все пока перешептывалась сама с собой и тем давала понимания, что Земля… в понимании планеты ли, почвы ли продолжает свою медленную, а может и, наконец, спокойную жизнь… Рождаясь, проживая, угасая… Неизменно так.

Я глубоко вздохнув, ощутил эту влажность и жизнь леса, да неспешно развернувшись и дернув вслед себя поводок с Рексом направился вдоль лачуги, обходя ее по кругу и с тем выходя на тропу, что начиналась от самой пихты и вела строго на бугор. Это тропа была протоптона нашими с Сашкой ногами, и лапами Рекса, который по ней бегал не раз. Потому пес, торопливо обежав меня, направился первым по ней. Слегка подтягивая на себя поводок, порой его дергая, а иногда все же поддерживая меня на нем.

Несильно качнув плечами, я точно вздернул на них рюкзак, куда еще загодя положил свитер, спортивные штаны Сашки, немного фундука, корни чесночника черешчатого, то, что удалось мне добыть и приготовить в последнии дни. А кругом высокие деревья пирамидальной пихты с почти изумрудной хвоей, дуба, граба и гладкоствольные буки смыкали пространство неба, хороня меня в собственных покоях. Мощные стволы граба с гладкой, серой корой и густыми кронами которые нависали в небосводе на вроде шапок ушанок, свитых из тонких ветвей, все еще покачивали зеленой листвой. Вспять почти пожелтевшей она смотрелась на дубах притом легонечко постукивающей по бурым желудям, издавая едва слышимое цоканье, точно это соударялись пустые бокалы. Извилистые стволы дубов удерживали размашистую крону состоящую из таких же искривленных широких ветвей, почасту стряхивающих с себя вниз желуди. Лишенные ветвей, вплоть до основания кроны, стволы буков в обхвате не менее рослые, чем их собратья дубы, переберающие такие же желто-зеленые листья, не менее жарко сбрасывали вниз коричневые, лощенные плоды. Буковые орешки, лежали под деревьями вперемешку с побуревшей листвой, где-то уже раскрывшись и являя белое, и, как я знал сладкое на вкус ядро. Их собирал Сашка и поджаривая, кормил меня, утверждая, что если того не сделать, можно получить тошноту и боли в желудке.


Вы ознакомились с фрагментом книги.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
<< 1 2 3
На страницу:
3 из 3