Айка

Марго догадалась, что у ребёнка была астма, а лицо, скорее всего, обезобразили «заячья губа» или «волчья пасть». Сейчас это успешно лечится, и девочка имела бы все шансы вырасти здоровой. Но тогда, в послевоенное время, да ещё и в деревне… Она с рождения уже была обречена.

Возможно Марго сразу, как услышала эту жуткую историю, следовало собрать вещи и убраться оттуда. Но она не верила в мистику. Ну, случилось и случилось. Уже столько времени с тех пор прошло! Мало ли что где происходило. Тем более в деревне такие истории всегда обрастают устрашающими подробностями, а с годами, передаваясь из уст в уста, и вовсе перекручиваются. Было ли всё так на самом деле – большой вопрос. Вон ей в детстве бабушка рассказывала, как у них в сарае змея завелась. Стали замечать, что у коровы на утро вымя пустое. Давай разбираться, кто виновник. Дед выследил эту дрянь. Оказалось – полоз. Огромный, метра два длиной и толщиной в руку. Так дед сказал. Это сейчас Марго знает, что никакое молоко тот полоз высосать в принципе не мог, ведь у змей даже губ нет. А тогда верила и с ужасом представляла описываемые бабушкой события. Народ в деревнях часто малообразован и суеверен, потому и верит в подобные дикости, – думала молодая женщина.

Уехать, конечно, можно было бы. Но куда уезжать, если она ещё ничего толком не узнала, никакую информацию не собрала? С чем она к шефу явится?

Ночью снова усилилось беспокойство, поселившееся в душе с приездом сюда. Около полуночи Марго задремала, или скорее провалилась в беспокойное забытьё. Приснился страшный сон, будто из детской буквально облаком накрыло её запахом каких-то лекарств. Дверь скрипнула. И шаги. Торопливые, частые. Шаги ребенка. Господи боже! Марго ужасно перепугалась. Она села на кровати, обняв колени и зажмурившись. Мысленно молила: «Пожалуйста, пожалуйста, маленькая, не выходи! Не трогай нас!» Кровь в жилах стыла, дыхание спёрло. Она так и сидела в оцепенении какое-то время.

Когда видение исчезло, Марго ещё долго ворочалась. Заснула тревожным сном только под утро и всего на несколько часов. А потом всё не могла понять, что это было ночью – сон или пограничное состояние? Может просто мозг вытворял чудеса и ничего такого в реальности не происходило? Хотя раньше она у себя подобных видений не замечала. С психикой всегда всё было нормально. И в роду у них шизофреников не имелось.

После неспокойной ночи состояние было чумное, будто и не спала совсем. Глухая боль в висках чувствовалась, усталость, а от того и полнейшее отсутствие настроение и энтузиазма. А вот сын ничего не слышал. По крайней мере, утром ни о чём таком не рассказывал и вёл себя как обычно. Даже перестал жаловаться, что ему страшно, и просить уехать.

Днём Пашка задремал на диване в гостиной, а Марго отправилась на кухню – самое светлое помещение в этом сером унылом доме. В какой-то момент невольно скользнула взглядом по своему отражению в громоздком овальном зеркале с тяжёлой деревянной рамой. Ну и лицо! За эти два дня лет на десять постарела! Взгляд стал затравленным, движения нервными.

Расположилась за столом у окна и занялась работой. Достала планшет, стала набирать материал, который пока удалось наскрести. Дела всегда помогают отвлечься от дурных мыслей. Журналистка напечатала на компактной клавиатуре для планшета начало статьи и задумалась. Постучала ногтями по клеёнке, обтягивавшей столешницу. По углам её прочно удерживали ржавые гвоздики. Кое-где на ней зияли дыры и мелкие трещинки. В одну из таких палец и угодил. Края порвавшейся клеёнки, когда-то имевшей фиалковый цвет и рисунок в крупную клетку, завернулись, и под ней виднелся кусочек цветной бумаги. Кажется, открытка или календарик. Интересно, за какой год? Марго попробовала приподнять клеёнку, но та была натянута довольно туго и грозила порваться. Тогда молодая женщина взяла нож и осторожно подсунула в щель между клеёнкой и столом. С его помощью подвинула открытку к краю и вытащила за уголок. Это и правда была именно открытка. Старенькая, советская, пожелтевшая, с разводами и пятнами. На ней были изображены цветы и написано «Поздравляем!». Марго перевернула её обратной стороной. Там чьим-то аккуратным, почти каллиграфическим почерком было выведено: «Поздравляем вас, дорогие наши Пётр и Зинаида, с рождением дочки Валеньки! Ваши друзья Николай и Наталья Паршины» Датировалось послание 1949 годом. Может быть, речь шла как раз о той девчушке, рассказ о которой так поразил сегодня их с сыном? Значит, звали её Валей… Марго вздохнула.

Вдруг тишину разорвал крик: «Мама! Мама!» Пашка? Он же спит! Молодой женщине показалось, что кричали с улицы. Поднялась, подошла к окну. Но снаружи никого не было видно. Поглядела на часы – почти три часа дня. Ещё раз бросила взгляд в окно – пусто. Снова погрузилась в работу и зов повторился. Голос был детский. Но то, что это кричал именно Пашка, Марго не была уверена. В раздумьях вышла на порог. Вспомнилось про то, как когда-то давно они с родителями гостили у родственников в сибирской глуши. И там она услышала, что есть такое в народе суеверие. Говорят, если слышишь крик, а никого рядом нет, то это называется «беда позвала». Зов беды слышит только тот, кому он адресован. Крик раздаётся как бы у человека в голове. И главное на него не откликаться. Тут Марго спохватилась. Она-то, получается, откликнулась! Вышла на зов!

На неё разом обрушилось ощущение грядущего несчастья, тяжесть осознания того, что сейчас что-то будет. А в таком месте вариантов развития событий мозг подкидывал немало. Молодую женщину обуял сильнейший из страхов – страх перед неизвестностью.

Журналистка ринулась в гостиную. Ребёнка на диване не было. Марго, стараясь держать себя в руках, отправилась искать мальчика по дому. Вышла во двор. Кричала, звала. Но никто не отзывался. Обеспокоенную мать начала охватывать паника. Она ещё раз осмотрела весь дом, и ничего.

Потом помчалась снова на улицу, поднялась на небольшую возвышенность. Может быть, оттуда будет видно играющего где-нибудь мальчика. Марго стояла на пригорке, растерянно оглядывая окрестности. Ноги утопали в липкой грязи. Темнело и начинал подниматься ветер. Деревья и кусты превращались в бесформенные тени. Кое-где в домах стали зажигать свет.

– Паша! Пашка! – выкрикнула она, стараясь не давать воли нервам.

Но в ответ ничего. Сердце молодой женщины ледяной рукой сжало отчаяние. Страх за сына сковывал и движения, и способность думать. Бежать? Искать? Но куда? Где?

Мать металась, как раненная волчица. То к дому, то от него по округе. Решила заглянуть на чердак и спуститься в подвал. Что если ребёнок там, и с ним что-нибудь случилось?

В погребе, подсвечивая себе телефоном, осмотрелась. Куча хлама, перевёрнутая детская цинковая ванночка, покрытые густым слоем пыли коробки, ящики, полки с консервацией. А в дальнем углу что-то вроде холмика, испещрённого небольшими чёрными дырами. Много-много чёрных дыр. Старые крысиные норы? У стены стояли потемневшие от времени черенки для лопат и грабель. И несколько целых лопат. Марго взяла одну, копнула землю в том месте. Совсем неглубоко копнула, скорее, просто пошевелила рыхлую бесформенную кучу. И поняла, что перед ней детские останки.

Первая реакция – оторопь, холодный вязкий ужас, тошнота. Журналистка не помнила, как вызывала полицию. Скомкано объясняла что-то про исчезнувшего сына и про кости в подвале. Приехали полицейские. Местное население тоже подтянулось. Все собрались у дома, спрашивали друг у друга, что произошло, делились собственными домыслами. Вот так и нашлась Айка, девочка, которая якобы потерялась в лесу.

Напряжение этих нескольких часов было невыносимым. Марго, несмотря на то, что вокруг маячили люди, чувствовала себя совершенно одинокой и разбитой. Все вокруг суетились, а она устало сидела на ступенях дома. Снова заморосил дождь. Найдётся ли её собственный сын живым и невредимым? В мозгу билась одна мысль – его увела девочка. Одинокая девочка, которой нужен был друг.