Перстень Андрея Первозванного

– Да как вы можете… да как вы смеете… да как вам такое в голову могло прийти?..

– А что? – спросил он быстро, напористо. – Что тут особенного? Я вам столько всяких сюжетов рассказать могу, что если б их взялся описывать какой-то писатель, ему сказали бы: ну, брат, ты это зря, такого в жизни не бывает! А между тем бывает всякое. К примеру, живут вместе мать и дочь, отец и сын или, как в данной ситуации, тетка с племянницей. Плохо живут: не лучше, чем кошка с собакой! У тетки характер прескверный, осточертели племяннице ее придирки, она и думает: чего эта старая мымра мой век заедает? Вот было бы здорово, если бы в один прекрасный день ее черти в ад уволокли! Однако время идет, тетушка догрызает племянницу, а чертей что-то не наблюдается. И начинает племянница сама вступать в контакт с этими самыми чертями… при этом вовсе не связываясь с сектой сатанистов и не занимаясь столоверчением!

Альбина заметила, что слушает с открытым ртом, и поспешно сжала губы. Неловко улыбнулась – и вдруг ее охватил страх. Так страшно не было, даже когда увидела алую ленточку крови на тети-Галином подбородке, даже когда человек в дубленке сказал Наилю: «Чтоб к моему возвращению все было кончено!», даже когда летела с четвертого этажа не то в спасительную, не то в губительную тьму. И тогда она поняла, что подписка о невыезде была взята с нее в полиции совсем не для того, чтобы Альбина в любую минуту могла опознать преступников. И совсем не для того был проведен обыск, чтобы обнаружить какие-то новые их следы. И отпечатки пальцев сняли у нее отнюдь не только затем, чтобы отличить их от «пальчиков» убийц. Ее подозревали… может быть, даже сильнее, чем тех двоих, которые пока и в самом деле представлялись полиции какими-то нереальными существами, а она, Альбина Богуславская, – вот она, здесь, вполне конкретный человек, к тому же имеющий свой животрепещущий интерес в теткиной смерти…

– А ты им, конечно, и про завещание Галины Яковлевны выложила, да? – спросила Валерия, окуная палец в воду. – Добавь-ка горячей, добавь.

– Да я тут скоро сварюсь, – простонала Альбина.

– Разве что всмятку, – утешила Валерия и сама отвернула кран. – Лучше свариться, чем свалиться – с воспалением легких. Ты же чуть ли не сутки пробегала раздетая и босиком!

Да уж… Почему-то никому, в том числе и самой Альбине, не пришло в голову, что свитер и джинсы – не самая подходящая одежда для января, а шерстяные носки – не самая подходящая обувь. То есть она, конечно, потянулась машинально к шубке и ботинкам, когда опергруппа еще только появилась в квартире, привезя с собой и Альбину, но эксперт-криминалист так рявкнул на нее: «Ничего не трогать! Пальцы!», что она сочла за благо забыть о такой мелочи, как собственная одежда. И забыла, да настолько прочно, что даже к Валерии прибежала все в тех же носках, свитере и джинсах… правда, волоча за собой сумку, в которую сложила шубку, ботинки и шапочку. И паспорт не забыла, главное! Это был, конечно, уже настоящий шиз! А поскольку на дворе стоял белый день, неудивительно, что встречные кто шарахались от нее, а кто, наоборот, сбегались поглазеть. По улицам слона водили, как видно, напоказ; известно, что слоны в диковинку у нас, так за слоном толпы зевак ходили… И у Валерии было приблизительно такое же выражение лица, как если бы к ней, на второй этаж хорошенького, кокетливенького особнячка, вдруг ввалился сбежавший из зоопарка слон. Альбина почему-то даже не подумала о том, что Валерия начисто забыла их единственную встречу, может не узнать, вообще с лестницы спустит…

Не спустила. Хотя некоторое время и стояла в ступоре. И вдруг, тихо ахнув, вцепилась Альбине в плечо, втащила в тесную прихожую, а оттуда погнала прямиком в ванную.

Альбина дрожащими губами улыбалась, мечтая только об одном: не рухнуть в обморок прямо сейчас, на этот черный кафельный пол, а Валерия, сурово сведя тонкие, длинные брови, содрала с нее одежду и затолкала в невиданно широкую ванну, со всех сторон которой на Альбину полились струи раскаленно-горячей воды. Шелестя шелком халата и звеня браслетами, во множестве обвивавшими ее худые запястья, Валерия исчезла, но тотчас вернулась с большим хрустальным стаканом. Прижала его к губам Альбины:

– Пей! Живо!

Та подумала было, что ей сейчас же придет конец от коньяка, однако в голове помутилось только в первое мгновение, а потом волшебным образом прояснилось: настолько, что она перестала трястись, всхлипывать и нервно дергать веками, обрела власть над мыслями, справилась с заплетающимся языком – и даже смогла более или менее связно пересказать Валерии все, что происходило в последние дни.

– …Про завещание? – Альбина рассеянно снимала с волос хлопья пены. – Нет, я про него и сама не знала. Тетя Галя говорила что-то в этом роде, но раньше. А в последнее время и правда наши отношения как-то так напряглись… И потом, я думала, что по закону будет наследницей моя мать. Они ведь с тетей Галей родные сестры. А этот листочек, заверенный нотариусом, нашли при обыске под тети-Галиным матрасом. Там были и документы на квартиру, и все такое. Ну и после этого ко мне еще пуще прицепились. Господи, да я эту квартиру вместе с этой Москвой… – Она хохотнула. – Велика ценность!

– Ну, об этом твоем отношении никто ведь, кроме тебя, не знает, – рассудительно сказала Валерия. – А самостоятельно до такого додуматься москвичу не только трудно, но и невозможно. К тому же твой знакомый опер небось и впрямь столько навидался на своем рабочем месте, что его трудно винить за подозрительность, что бы он тебе ни наговорил.

– Ага, – покорно кивнула Альбина. – Много чего наговорил, это уж точно. Например, что только с моих слов можно составить портреты предполагаемых убийц. Предполагаемых, заметь себе! Вообще он был так осторожен в выражениях по отношению к ним, будто боялся права человека нарушить. Зато насчет меня не стеснялся высказываться… Так вот относительно этих визитеров. Ни соседи их не видели, никто. Так что еще неизвестно, был ли мальчик-то. А если и был, то, вполне возможно, не мужик лет тридцати с восточными чертами лица и еще один, среднего роста, в дубленке, а вообще какие-нибудь толстый и тонкий, Тарапунька и Штепсель, Гаргантюа и Пантагрюэль… В смысле, еще не факт, что я их точно обрисовала, – могла ведь и соврать. Что тут скажешь? И правда – у того, второго, я могла описать только дубленку, да ботинки, да белый платок. Ну и голос, да и тот был приглушен платком. А если он, к примеру, переоденется и заговорит с другой интонацией – я ведь его в упор не узнаю!

– Ладно, со вторым все ясно, – кивнула Валерия. – Но этот Наиль… имя, конечно. Татарское, но совсем даже не факт, что это его имя! – его ведь, кроме тебя, видела эта твоя подружка из универмага, не так ли? И возможностей разглядеть его подробно у нее было не меньше, чем у тебя. Ты догадалась сказать в полиции про эту Катерину или как ее там?

Альбина снова сползла на дно ванны, так что пена поднялась до подбородка.

– Догадалась, а как же! – буркнула зло. – Почему ты думаешь, что я такая уж тупая? И они, заметь, в этом отделении тоже востры оказались. Не поленились съездить в универмаг, выдернуть Катюшку прямо из витрины и допросить. Надо полагать, у Бузмакина разрыв сердца случился от такого святотатства! Не сомневаюсь, что Катюшка здорово от этого допроса пострадает. Ну а мне дорога в универмаг, само собой, закрыта, тут и говорить нечего!

– Не отвлекайся, – нетерпеливо сказала Валерия. – Итак, допросили ее. И что?

Альбина вздохнула.

– А ничего. Она сказала, что никакого Наиля в глаза не видела.

– Как это? – Валерия картинно вскинула брови.

– Да так уж. Ну, пялился на нас сквозь витрину какой-то парень, но ведь каждый день кто-нибудь да пялится. Разве упомнишь всех? А после работы мы с ней пошли, дескать, в разные стороны: она на метро, а я незнамо куда.

Валерия усмехнулась:

– Я так и думала. Уж очень настойчиво она обращала на этого парня твое внимание, уж очень старалась тебя настроить, чтобы поехать с ним. И даже сама села в машину, чтобы тебе легче было решиться. А это может означать только одно: что Катюшка этого самого Наиля прекрасно знает, более того – весь день по его наводке действовала. Да нет, погоди бледнеть! – махнула она на Альбину, которую и впрямь, несмотря на курящуюся паром воду, опять пробрал озноб. – Не думаю, что Катюшка знала, какая участь тебе уготована. Этот Наиль мог ей чего-нибудь наплести: мол, умирает, хочет с тобой познакомиться, а робеет подойти… что-то в этом роде. Поднес ей цветочки, коробку конфет, к примеру…

– Катюшка шоколад не ест, – мрачно перебила Альбина. – У нее от шоколада аллергия страшнейшая.

– Что, судороги начинаются? – усмехнулась Валерия. – Ну, не шоколад – духи, а то и просто баксовую бумажку сунул. А когда нагрянула полиция, Катюшка смекнула, что милая и приятная шуточка кончилась для тебя плохо, – и ринулась наутек. Вряд ли стоит ее так уж строго судить.

– То есть ка-ак?! – ахнула Альбина.

– Осторожно, не захлебнись! – схватила ее за плечо Валерия. – Еще только твоего трупа в этом деле не хватало. Представляешь? Тогда твой ушлый оперок запросто сможет меня обвинить в организации всей этой жуткой цепочки. Понимаешь, о чем речь? Кто-то же убил через окно Рогачева – так, кажется, его называли? – под которым нашли недоделанного транса. Кто-то же послал к вам этих двух убивцев! И все из-за транса, бесследно исчезнувшего! Кому же он так насолил, интересно?

– Интересно, – кивнула Альбина. – А он и вправду исчез бесследно. Если сначала полицейский еще пытался мне как-то поверить, то, побывав в соседкиной квартире, сразу перестал. Нет, говорит, там никаких следов пребывания постороннего человека, тем более – раненого. И никаких следов борьбы, которые бы свидетельствовали, что оттуда кого-то силой выволокли. То есть он имел в виду, что и это вранье. А если эта женщина… ну, транс этот почуял неладное и сбежал еще раньше, чем бандит пришел за ним? Тот явился – а квартира пуста. И что это означает: нет следов пребывания раненого? Там что, окровавленные бинты на полу валяться должны? Так это ведь только в кино бывает.

– Не только. – Валерия, охнув, поднялась с низенькой табуретки. – Все ноги отсидела. Пойду приготовлю чего-нибудь на ужин, а ты вылезай, хватит мокнуть. Думаю, после такой парилки тебя никакая пневмония не возьмет!

И, сунув Альбине огромное розовое полотенце, она ушла, сопровождаемая, как всегда, шелестом шелка и перезвоном серебра.

Альбина постояла под душем, а потом благоговейно обернулась душистым розовым облаком. Поглядела на халат, который предстояло надеть. Боже, какие красивые вещи! До чего же отличается жизнь Валерии от ее жизни… от которой теперь и вовсе остались одни осколки…

И вдруг Альбина замерла, незряче уставившись в запотевшее зеркало и воздев к спутанным волосам щетку. Ее поразила жуткая в своем бесстыдстве мысль, что среди всех многочисленных, перепутанных, будто клубок старых ниток, событий последнего дня не нашлось даже малюсенького местечка для элементарной жалости – о прошлом, о прежней разбившейся жизни, худо-бедно налаженном укладе. Все, все в этом прошлом, оказывается, опостылело ей настолько, что она даже с помощью угрызений совести не могла заставить себя сокрушаться о былом.

Да уж, той ночью она пережила настоящий кошмар, однако… с каждой минутой он отдалялся все дальше и дальше. И Альбина уже знала, что, сделав все необходимое для тети Гали и ее памяти, дождавшись наказания преступников, она постарается забыть случившееся как можно скорее. Ибо тот вечер и та ночь принадлежат мертвому прошлому, а она… она еще жива!

«Вот именно – еще, – напомнила себе Альбина. – Еще. Пока. Чудом! Так что не больно-то мечтай о новой жизни. Как бы из старой не протянулась рука – и не…»

– Как ты думаешь, – сказала она, входя в ало-золотистую от хохломской посуды кухню и усаживаясь на мягкий кожаный табурет, – они будут меня искать?

– Да уж наверное! – Валерия со страшной силой крутила ложку в чаше, полной чего-то, обильно политого майонезом. – Однако я бы на твоем месте им непременно позвонила и сообщила, где поселились. На всякий случай.

Альбина так резко выпрямилась, что чуть не сбила с полки над своей головой деревянную вазу с белыми, серебристыми лунариями.

– Что?.. Ка-ак? Позвонила бы?!

Валерия задумчиво лизнула ложку.

– Да. А что? Найдут какой-то след, опознание какого-то подозреваемого проведут. В конце концов додумаются устроить тебе очную ставку с этой сучкой Катюшкой, хотя на их месте я именно с этого начинала бы…

– О господи, – перебила Альбина, обвисая на табурете. – Так ты о полиции! А я-то…

Валерия растерянно моргнула.

– Да уж! Мы оба были: я у аптеки, а я в кино искала вас… Это называется – не поняли друг друга! Мое предложение позвонить преступникам и сообщить адресок снимается в первом чтении. Вовсе не хочу, чтобы сюда нагрянули эти ухари и разорили мое гнездышко!

Валерия одобрительно оглядела стены кухоньки, более напоминавшие выставочный зал. Но тут же она взглянула на Альбину и заметила тоску, мелькнувшую в ее глазах.

– Кстати, чтобы сразу снять все вопросы. Само собой разумеется, ты останешься у меня, пока все не уладится и не захочешь вернуться домой. И не возражай: во-первых, другого выхода у тебя нет, а во-вторых, тебе именно этого хочется, правда?

Альбина не то кивнула, не то качнула головой.

– Я сюда прибежала сама не своя, – сказала глухо. – И спасибо тебе за доброту, за все. Но ты не обязана… а денег у меня нет, совсем нет.

– Деньги приходят и уходят, – беспечно сказала Валерия. – Лучше, конечно, когда приходят… Но если думать только о них, свихнуться можно. Конечно, я надеюсь, что когда-нибудь поправятся все твои дела, в том числе и финансовые. Тогда и поговорим о моем гонораре. А насчет квартиры – вообще не волнуйся: в трех комнатах можно ухитриться не мешать друг другу. Вдобавок не думаю, что это надолго. А теперь давай поедим.

Она шлепнула на тарелку перед Альбиной немалую горку белой массы, из которой торчали желтые зернышки консервированной кукурузы и красненькие кусочки крабовых палочек, и принялась накладывать себе.