Чужая дочь

– Я после контузии плохо слышу, – сказала Тася, и Михаил Иванович наконец обратил внимание, с какой странной медлительностью она произносит слова. – Считай, вернулась с того света… – Вздохнула, словно набираясь сил, и с болью спросила: – Мишенька, где Лиля? Мне Егорыч рассказал…

Егорыч?! А ведь ни словом не обмолвился! Как же он мог…

Хотя Егорыч еще не вернулся из отпуска. Телеграмму прислал – мол, заболел. Потому и не обмолвился.

– Лиля? – Помня о Тасиной контузии, Говоров чуть ли не кричал, подкрепляя свои слова жестами: – С Лилькой все хорошо! Она здорова! Выросла! В школу уже ходит! А сегодня…

– День рождения, – перебила Тася.

– Да, – кивнул Говоров.

Тася потянулась к нему, поцеловала:

– Миша, спасибо… Спасибо тебе, что ты не оставил мою дочку в детдоме! – Прижала его руку к губам: – Спасибо!

Говоров вырвал руку, схватил Тасю за плечи, заглянул в глаза:

– Так она же и моя дочь! Я ее очень люблю!

У Таси вдруг заметался взгляд, лицо сделалось испуганным, напряженным. И Говоров понял, почему!

– Ты… – с запинкой произнес он, – ты ради Лильки приехала? Ты ее забрать хочешь?

Тася отвела глаза.

Что ему сказать? Она приехала ради них обоих, ради этого мужчины, которого любила беззаветно, и ради той маленькой девочки, которую она знала всего два месяца. После встречи с Егорычем думала только о том, как они увидятся – все трое, и только об этом мечтала, опьянялась этими мечтами, но отчуждение, вдруг мелькнувшее в глазах Михаила, – только что жарких, любящих глазах! – отрезвило, как холодная вода, выплеснутая в лицо…

Все будет непросто. Все будет очень тяжело!

– Я хочу ее увидеть, – твердо сказала Тася. – Ты не можешь мне помешать.

– Увидишь, – кивнул Говоров, поднимаясь со стула.

Они прошли мимо изнемогающей от любопытства Руфины Степановны, и Говоров впервые не попрощался с ней, уходя домой.

Оказывается, Тася привезла подарок Лиле – куклу с такими же пышными, буйными кудрями, как у нее самой, и, пока автомобиль мчался из города по проселочной дороге, еще более ухабистой, чем шесть лет назад, Говоров поглядывал то на эту куклу, то на Тасины кудри, и втихомолку радовался, что пышные пряди заслоняют от него ее похолодевшее, побледневшее, отчужденное лицо.

– Люлька считает своей мамой Риту, – объяснил он. – Мою жену. Я ее даже в метрике так и записал.

Тася молчала. Молчала, как мертвая.

– Тасенька, ну я же тебя похоронил! – взмолился Говоров. – Я же не знал! Ну почему ты не объявлялась?! Все могло быть по-другому!

– Я была уверена, что дочка погибла и нас больше ничего не связывает, – наконец промолвила Тася.

– Эх! – с болью выдохнул Говоров, отворачиваясь к окну.

Вот как, значит? Их ничто не связывает? Ничто?! А он… а у него будто половину сердца оторвало, когда он о Тасиной гибели услышал!

– Я ведь с самого начала знала, что у тебя семья, – сказала Тася.

– Да-да, – уныло вздохнул Говоров. – Семья…

* * *

А его семья готовилась встречать своего главу и праздновать Лилин день рождения.

В саду, в тени резных кленовых листьев, был накрыт стол. Играл патефон. Маргарита, разодетая, как всегда, так, словно собиралась самое малое на премьеру в театр, раскладывала вилки. Нарядная Лиля и Варвара принесли пироги.

– Какая помощница выросла, да, Маргарита Васильевна? – радовалась Варвара.

Маргарита промолчала, но, помня, что в саду, в беседке, сидят гости, которые ее видят, заставила себя одобрительно улыбнуться.

Лиля перевернула пластинку. Это был самый любимый ее вальс – «Воспоминание». Очень хотелось потанцевать, потанцевать с папой, но папы еще не было, поэтому она обняла Маргариту и попыталась покружить ее.

В туфлях на высоченных каблуках той было не слишком-то ловко на мягкой земле, Маргарита хотела стряхнуть с себя Лилины руки, но перехватила взгляд Дементия Шульгина и принялась сама кружить Лилю, изобразив на лице счастливую «материнскую» улыбку.

Надо, конечно, смириться, ведь никуда от этой Лильки не денешься. А Шульгин – мало того что первый секретарь горкома партии, да еще и лучший друг Михаила, оттого вечно сует нос куда не надо. Еще ляпнет что-нибудь, мол, Маргарита не слишком-то ласкова с дочерью! А она еще не забыла тот чудовищный скандал, который устроил Михаил накануне отъезда в командировку. Нет уж, она умеет учиться на ошибках… Но какая же мерзкая судьба! Любимый сын сослан в Москву, в Суворовское училище, а Маргарита вынуждена приспосабливаться к девчонке, которую ненавидит, заискивать перед ней!

– Ну что, Маргарита Васильевна, – деловито сообщила Варвара. – Кажется, все готово! Зовите гостей!

Маргарита пошла к беседке, откуда раздавался веселый голос Шульгина, по обыкновению имитирующего гортанный говор вождя:

– А сэйчас, товарищи, рэкомэндую – хванчъкара! Грузинскиэ друзья прислали! Мэжду прочым, любимое вино самого товарища Сталина! За товарища Сталина!

«Ох, какой он неосторожный, Шульгин! – подумала Маргарита. – Конечно, Евсей Ильич наш близкий друг, но эта дама, с которой пришел сам Дементий, и этот старинный приятель Михаила… ох, никогда не знаешь, какими они окажутся на поверку, все эти близкие люди и старинные приятели! А у женщины этой вообще вид такой… будто она здесь не в гостях, а на задании!»

Гости выпили.

– Что-то Миша задерживается, – с тревогой сказала Маргарита.

– Ешъкын кот! – не унимался Шульгин. – Завтра жэ он будэт вызван на ковёр и будэт отвэчать по всей строгости!

Гости чувствовали себя явно неловко, отводили глаза.

Маргарита с трудом изобразила улыбку:

– Давайте все пройдем к столу!

– Мамочка! – Лиля, сидевшая на перилах, соскочила и бросилась к Маргарите. – Шульгин, сядь! Мамочка, давайте папу подождем.

– Согласэн! – провозгласил уже изрядно напробовавшийся хванчкары Шульгин. – Слово именинницы для мэня – закон. Но с тэбя танэц!

Маргарита стиснула зубы. Шульгин с этой девчонкой носится как с писаной торбой. Своей семьи нет, вот и балует Лильку. С Костенькой-то он так никогда не возился!

Нет, ну куда это дело годится?! Первый секретарь горкома выплясывает под руку с девчонкой на лужайке! Смотреть противно, никакого уважения к своему общественному положению! Вот и Лилька обращается с ним, как с подружкой, честное слово. Называет просто Шульгин да на «ты»…

– Ну хорошо, – обреченно вздохнула Маргарита, во что бы то ни стало желая, чтобы последнее слово осталось за ней. – Давайте танцевать!