Школа гетер-2

– Покрепче вяжи! – ворчал Дарей, который одной рукой помогал ей, а другой работал веслом, пытаясь удержать пляшущую на волнах лодку. – Нофаро мне все уши прожужжала, какие там роскошные тряпки. Жалко будет, если пропадут! Тогда придется Нофаро возвращать тебе те, что ты ей подарила!

Дарей не жалел денег на прихоти жены, да и богатое приданое позволяло Нофаро одеваться роскошно – другое дело, что в Мегаре было просто невозможно найти такие великолепные наряды и украшения, как те, в которые наряжал когда-то Артемидор свою мраморную любовницу и которые отдал на прощанье Лаис. Она без всяких сожалений подарила Нофаро все, что той особенно понравилось. Поскольку Артемидору об этом все равно не суждено узнать, он не рассердится!

Наконец Мавсаний крикнул сверху:

– Теперь твой черед, госпожа!

Лаис и Дарий обнялись и расцеловались.

– Береги себя, – буркнул бывший коринфский стражник. – Мы с Нофаро обязаны тебе своим счастьем. Вот боюсь: а вдруг, если что с тобой случится, и наше счастье кончится? Ты за него отвечаешь, поняла? Так что уж постарайся не попасть в беду, хорошо?

– Делать нечего! – усмехнулась Лаис. – Придется постараться! А теперь отвернись!

На ней был короткий, выше колен, хитон, удобный для того, чтобы карабкаться по веревочной лестнице, но слишком многое открывавший нескромному взгляду снизу.

– Не бойся, – сказал Дарей, – все мои вожделения принадлежат Нофаро. А ты мне – как сестра! Так что задирай ноги, как тебе угодно, и ничего не стесняйся!

Еще раз поцеловав его, Лаис полезла вверх по мокрым и скользким веревочным перекладинам.

Дарей сильно натянул лестницу снизу, сверху тоже держали крепко, так что Лаис поднялась, даже ни разу не ударившись о борт судна.

Мавсаний помог ей перебраться на палубу.

Лаис прощально махнула Дарею, и он, помахав в ответ, немедленно развернулся и принялся грести назад, к Мегаре, где мерцал огонь маяка, обозначая вход в бухту, самую удобную для высадки на берег.

Когда они теперь встретятся? Встретятся ли они хоть когда-нибудь?

Только теперь Лаис осознала, что для нее значили эти двое: Дарей и Нофаро, ее названые брат и сестра… Кажется, даже в темнице кошмаров не чувствовала она такого одиночества, как теперь!

Конечно, при ней был Мавсаний, но кто он? Чужой раб. Конечно, более заботливого человека трудно было найти, однако, как ни странно, при этом Лаис всем существом своим ощущала его неприязнь.

Еще бы! Ведь из-за Лаис на Мавсания разгневался его обожаемый господин!

Словом, она осталась одна, совершенно одна!..

Лаис отерла невольные слезы и огляделась.

Палуба была пуста, все весла укреплены в стойках, на скамьях гребцов никого. Только на возвышении у кормы маячила фигура рулевого.

Мавсаний был тут же, держал узлы Лаис. Рядом, подняв факел, стоял какой-то невысокий, но очень широкоплечий человек, одетый в кожаную безрукавку и короткие, до колен, кожаные штаны, какие носили многие мореходы, с заткнутым за пояс коротким кривым ножом. Он поклонился девушке:

– Рад тебя видеть, госпожа. Твоя рабыня уже ждет.

– Моя рабыня?! – изумленно воскликнула Лаис, изумленно оглядываясь. – Но у меня нет и не было никакой рабыни!

– Щедротами господина моего Артемидора, – произнес Мавсаний сдавленным голосом, – теперь она у тебя есть.

Невысокая тоненькая фигурка выскользнула из небольшой палатки, стоявшей под возвышением на корме судна, и подбежала к Лаис.

Это была Сола!

– Что все это значит? – пробормотала Лаис. – Как ты сюда попала?

– Господин велел сказать, что дарит меня тебе, – смиренно склонилась перед ней девушка.

Лаис оглянулась на Мавсания. Выражения лица его было не разобрать, и Лаис понимала, что вопросы задавать бессмысленно: даже если старый раб и знает о причинах, которые побудили Артемидора быть таким щедрым с женщиной, которая его коварно обманула, но перед которой он чувствовал себя должником, – он все равно не скажет.

Конечно, Нофаро и Дарей снова начали бы твердить, что Артемидор просто-напросто влюблен в Лаис, вот и стремится окружить ее заботой, однако Лаис была совершенно убеждена, что дело тут не в любви. Артемидор хотел показать Лаис, что стремится избавиться именно от тех двух слуг, которые его предавали, но помогали ей. То, что он подарил ей Солу и приказал Мавсанию служить ей неизвестно сколько времени, было вовсе не знаком любви к Лаис и доверия – к Мавсанию и Соле. Это было знаком презрения к ней и этим слугам!

Точно таким же знаком презрения, конечно же, были и подаренные вещи и драгоценности.

Лаис тут же дала себе слово, что ничего из этих подарков больше не наденет!

– Клеарх не простил бы мне, если бы с тобой хоть что-то приключилось, – донесся до слуха Лаис голос морехода, и она встрепенулась, сделав вид, что внимательно слушает. – Будем надеяться, плавание наше окажется удачным. Всего идти нам до Эфесской бухты[55 - В описываемое время город-полис Эфес находился на берегу моря и был одним из самых больших торговых портов Ионии: области Малой Азии, где он находился. С течением веков море отодвинулось от Эфеса, берег оказался заболочен – и это стало одной из главных причин упадка и запустения некогда славного полиса.] немногим больше суток, если ветер не переменится. Клеарх направляет весь груз Неоклу – стало быть, в гаванях на островах попусту стоять не будем. Там грузчики – превеликие лентяи, сколько времени, бывало, теряли из-за них!.. Ты поселишься в моей палатке на палубе, я буду поблизости. Если что понадобится, посылай ко мне своего человека. Ему мы приготовили место рядом с палаткой. Клеарх приказал устроить тебя как царицу! Внутри перины да подушки, одеяла и покрывала! Будет мягко, и не замерзнешь, – он усмехнулся. – Если захочешь подышать свежим воздухом, выходи на палубу, только закрыв лицо. Да нет, матросов моих не бойся. Им известно, что тебя до Эфеса надо доставить в целости и сохранности, а они приучены не совать нос в чужие дела. Но все-таки, сама понимаешь, тебе лучше быть осторожней.

Лаис испытующе взглянула в смуглое лицо моряка, по которому плясали причудливые тени: ветер трепал пламя факела.

Известно ли этому человеку, кого он взял на борт? Или ему тоже скормили сказочку о тринакрийской рабыне?

По его лицу ничего невозможно понять. Похоже, он тоже приучен не совать нос в дела Клеарха, хозяина и судна, и груза, и команды. Поэтому он ни за что не подаст виду, что и сколь много ему известно!

– Скажи, как мне называть тебя? – спросила Лаис.

– Просто капетаниос, – слегка улыбнулся мореход. – А тебя, если позволишь, я буду называть просто госпожой. Как говорится, не обременяй свою память лишним грузом – и его тяжесть не помешает тебе уснуть! А теперь иди отдыхай. Да и мне нелишне будет немного поспать. Чуть рассветет, я подниму гребцов – и снова тронемся в путь!

В своей еще недолгой жизни Лаис всего лишь дважды путешествовала по морю. В первый раз оно было спокойным и тихим, как сон ребенка, однако на борту пентеконтеры разыгрались страшные, роковые события, совершенно изменившие судьбу Доркион. Сейчас море слегка волновалось, тогда как на душе Лаис было куда неспокойней…

Бедная Сола маялась морской болезнью. Лаис позволила девушке лежать в углу палатки и дремать, лишь бы та не докучала ей своими заботами!

Кое-как вздремнув под неумолчный шум моря, Лаис снова и снова перечитывала послание Клеарха.

Верный друг писал, что в гибель Лаис в темнице кошмаров коринфяне не слишком поверили, потому что Кирилла пробудилась от своего очередного сна и сообщила, что Лаис ни в чем не виновна, что она жива и скоро вернется в Коринф с таким же триумфом, с каким некогда вышла из капища Кибелы. Кое-кто Кирилле поверил, ну а кое-кто счел ее слова бредом бывшей пифии, пережившей свой век и уже впавшей в то состояние, которое называется маразмос[56 - Старческое слабоумие (греч.).].

Нетрудно догадаться, что больше всех против Лаис злобствует Маура! Она теперь живет отдельно, называется свободной гетерой, причем показывается на люди только в светлых париках. Поскольку выпускное испытание Маура не прошла, она считается гетерой не самого высокого ранга, поэтому вынуждена время от времени служить всеобщей подстилкой на ступенях храма Афродиты. Деньги матери позволили избежать продажи Мауры в портовые проститутки, так что судьба ее устроилась. Вокруг нее по большей части вьются женщины, которые называют себя ее подругами, вот только ночевать у нее остаются куда чаще, чем подругам положено. Хотя и мужчины среди ее поклонников тоже есть. Маура, как говорят, привлекает и мужчин, и женщин своим острым язычком, которым она без устали работает и днем, и ночью.

Клеарх признавался, что однажды пригласил Мауру на свой симпосий, но и пальцем к ней не прикоснулся: посмотрел на ее посредственные танцы, заплатил ей и отправил восвояси. Он позвал ее исключительно ради того, чтобы выяснить, что она знает о событиях той роковой ночи. Оказалось, что ничего такого, что не было бы известно и другим. Зато Клеарху удалось совершенно точно выяснить: Маура к смерти Гелиодоры непричастна. Остатки той ночи, когда Гелиодора зачем-то покинула храм и отправилась в свой последний путь, Маура провела в доматио, в школе, оплакивая во всеуслышание свои остриженные волосы и не давая никому спать. Тому было множество свидетелей.

Клеарх был убежден, что, если удастся узнать, куда и зачем отправилась ночью Гелиодора, можно будет выйти на след убийцы, однако пока ничего выяснить он не смог.

Далее Клеарх писал, что среди тех, кто поверил Кирилле насчет невиновности и спасения Лаис, нашлись храбрецы, которые прошли подземными коридорами из темницы кошмаров и наткнулись на останки тераса. Однако идти дальше и исследовать лабиринты Акрокоринфа никто не решился, поэтому путь, которым исчезла Лаис, по-прежнему остается неизвестен. Артемидора в помощи беглянке никто не подозревает, самого Клеарха – тоже.

Еще Клеарх сообщил, что отправил почтового голубя в Эфес, чтобы предупредить Неокла: пусть не верит никаким слухам, долетавшим из Коринфа! Лаис ни в чем не виновата, но все же ей необходимо укрыться в его доме. Неоклу следовало распустить слух, что его коринфские друзья посылают ему в подарок обученную танцам и пению дорогостоящую рабыню из Тринакрии. Клеарх прекрасно понимал, что вести тихую и незаметную жизнь в чужом доме Лаис будет трудно, и не хотел, чтобы она в изгнании забыла свое танцевальное и музыкальное мастерство, которым будет радовать его, вернувшись.

В письме Клеарха был совет не менять имени – в конце концов, мало ли Лаис на свете?! – но всегда присовокуплять к нему название места, откуда она якобы прибыла. Лаис Тринакрийская – звучит великолепно! Кто знает, может быть, потом, воротясь в Коринф избавленной от всех обвинений, Лаис захочет и впредь зваться именно так!

Прочитав эти строки, Лаис задумалась. Клеарху и в голову не пришло выдать ее за какую-нибудь скромную девушку, например, родственницу кого-то из своих знакомых, которая едет в Эфес просто погостить в семье друзей. Он прекрасно понимал, что вести существование затворницы Лаис будет невыносимо! Она гетера, она хотела оставаться гетерой и жить именно жизнью гетеры.

Возможно, Клеарх даже готов к тому, что «рабыня Лаис Тринакрийская» заведет себе в Эфесе новых покровителей, которых будет развлекать не только пением, танцами, веселыми беседами, но и своими ласками?