Перескочив через орущую Клитию, девушки понеслись к своему доматио, не чуя ног.
Они едва успели отбросить хламиды, содрать с себя хитоны – в помещениях храма следовало постоянно ходить голыми, ибо аулетриды должны привыкнуть без смущения выставлять свое тело напоказ, – и плюхнуться на тюфяки, закрыв глаза и притворяясь спящими.
Однако поспать никак не удалось бы: в помещениях школы мгновенно поднялся шум, замелькали огоньки, отовсюду появлялись встревоженные наставницы со светильниками в руках.
Аулетриды высыпали из своих доматио в коридор. Теперь туда могли спокойно выйти и Гелиодора с Лаис.
Здесь в окружении сердитых наставниц стояла рыдающая Клития и пыталась объяснить, что ей было жарко спать на тюфяке и она решила охладиться на холодном каменном полу коридора. А потом ей приснилось, будто ее кто-то ударил, – и она закричала спросонок.
– А чем тебе не понравился пол в твоей собственной комнате? – спросила начальница школы Никарета, которая, конечно, появилась раньше всех. – Почему надо было улечься именно в коридоре?
– Здесь прохладней, – испуганно бормотала Клития, – здесь сквозняк.
И, словно в подтверждение своих слов, она расчихалась.
– Да ты простудилась, глупая! – сердито вскричала Никарета. – А ведь совсем скоро начинаются ваши испытания!
– Ты не тревожься, великая жрица, – послышался надтреснутый старушечий голос, который звучал едва слышно, однако как-то так, что долетал до каждого уха. – Дам я такое лекарство глупышке, что живо ее исцелится недуг… А заодно нам расскажет она, почему и зачем улеглась в темноте посреди коридора. То, что лжет эта глупая рыжая девка, для всех очевидно! Средства мои ей помогут язык развязать!
Гекзаметром в повседневной жизни выражался, насколько знала Лаис, лишь один человек на свете – старая-престарая наставница Кирилла, бывшая пифия Дельфийского оракула. Пребывание у подножия Парнаса[15 - Одна из священных гор Древней Греции, у подножия которой находилась священная роща Аполлона – обиталище Дельфийского оракула.] было самым ярким эпизодом ее жизни. Именно поэтому Кирилла всегда изъяснялась так, будто беседовала с богами, а не с обычными людьми, и этим повергала аулетрид в священный трепет.
Кроме того, Кирилла преподавала будущим гетерам простейшие основы колдовства и травознайства, причем было с первого взгляда ясно, что ей-то известно неизмеримо больше, чем она открывает девушкам, поэтому ее еще больше страшились.
Лаис тоже побаивалась старую колдунью, хотя знала, что Кирилла относится к ней превосходно и даже не раз помогала своей хитрой наукой.
Бедняжка Клития рухнула перед бывшей пифией на колени и, беспрестанно чихая (наверное, теперь больше с перепугу, чем от холода!), стала заверять всех в своей правдивости.
– Ты поклянись Афродитой, о рыжая лгунья, тогда мы поверим, – предложила Кирилла с откровенной насмешкой. – Но не забудь, что жестоко карает богиня тех, кто ее именем ложь прикрывает!
Клития умолкла, словно подавилась. И в это мгновение неподалеку раздался звон – ударили в медный диск.
– Клянусь священными жертвами, кто-то проник в подземное хранилище! – вскрикнула Никарета, и в голосе ее звучал такой ужас, что шум мгновенно стих.
Лаис покачнулась. Она однажды оказалась в подземелье храма, и это до сих пор оставалось ее самым страшным воспоминанием. Жуткие картины, увиденные ею в тайном святилище Кибелы, мгновенно промелькнули перед глазами. Эти картины иногда являлись ей в ночных кошмарах и заставляли просыпаться в ледяном поту, какая бы жара ни стояла в эту пору. И самым ужасным для нее было даже просто вообразить, что древний, кровавый, беспощадный, отвратительный культ может воскреснуть. Вот и сейчас – увидев приближающегося толстого человека в белоснежном хитоне с факелом в руке, Лаис почувствовала, что у нее подкашиваются ноги.
Херея! Мстительный евнух Херея, который однажды оскопил всех храмовых рабов и принудил к оскоплению множество других мужчин и женщин, чтобы насытить ненасытимое лоно каменной Кибелы! Лаис зря надеялась, что труп его уже сгнил в замурованном подземном храме! Херея выбрался оттуда с помощью кровавой Кибелы. Вышел – и идет к Лаис, чтобы отомстить…
В это мгновение чья-то крепкая рука подхватила девушку и с силой встряхнула.
Гелиодора! Она знала обо всех тайных страхах подруги и сейчас угадала, что именно ей почудилось.
– Успокойся, – шепнула она. – Это всего лишь Галактион. Наш добряк Галактион!
По традиции, неведомо почему установленной еще первой Никаретой, хранителем подземных хранилищ обязательно должен быть евнух. Херея ведал также присмотром за рабами и наказаниями, и вот эту последнюю обязанность Херея исполнял с особенным наслаждением!
Галактион, которого взяли в храм после гибели Хереи, оказался совсем другим. Он не тяготился своим положением полумужа, что, к примеру, для Хереи являлось источником постоянной зависти и ненависти ко всем, кому доступны плотские наслаждения. Галактион относился к аулетридам с братской заботливостью и всегда был готов прикрыть их мелкие провинности.
Но, как немедленно выяснилось, не все и не всегда!
Девушки с изумлением разглядели, что Галактион тащит за собой Мауру, которая держала в руках целую охапку… лоури! И как ни были все напряжены и встревожены, они не могли не расхохотаться.
Лоури у коринфских гетер то же самое, что у афинских – олисб. Это искусственный фаллос, изготовленный из обожженной глины, или деревянный, золотой или серебряный, иногда обтянутый тканью или самой мягкой кожей. Это непременная принадлежность всякой гетеры, которой иногда приходится удовлетворять своих посетителей и посетительниц самыми причудливыми способами. После того, как гетеры умирали или, постарев, прощались со своим ремеслом, их лоури – весьма поношенные, стертые от частого употребления, заслуженные и почтенные, – отправлялись в подземное хранилище коринфского храма Афродиты.
– Теперь понимаю, что делала здесь эта рыжая лгунья, – сказала Кирилла, указывая на Клитию. – Вовсе ей не было жарко на ложе! Она караулила Мауру, очевидно, ревнуя, что милая сердцу трибада слишком уж задержалась, разными мощными лоури свой передок услаждая! А ведь тебе, фессалийка, баубон скорей пригодится, ежели вспомнить о страсти твоей обрабатывать девок, – грубо пошутила Кирилла, и все вокруг так и зашлись хохотом.
Баубон использовала в своих любовных игрищах именно та трибада-лесбиянка, которая изображала мужчину. В отличие от лоури или олисба, которые держали в руке, баубон привязывали тонкими кожаными полосами к бедрам, чтобы он торчал на передке и чтобы извращенное воображение могло принять его за настоящий фаллос.
– Да я и искала баубон, – огрызнулась Маура, которая нимало не была смущена тем, что ее застигли за воровством из священного хранилища.
– Неужели?! – возмущенно воскликнула Никарета. – Какая наглость! И ты в этом так спокойно признаешься?!
– Но ведь мне нужен баубон, чтобы пройти выпускное испытание! – гордо заявила Маура, и все мигом притихли.
Успешно пройденные всеми гетерами выпускные испытания – дело настолько серьезное и важное для репутации храма, что наставницы обычно закрывают глаза на некоторые нарушения правил и всячески помогают аулетридам советами.
Скажем, еще месяц назад аулетридам было строжайше запрещено выходить из храма днем без сопровождения наставниц. Но теперь самых красивых девушек стали приглашать на симпосии наравне с опытными гетерами, и пребывание вне храма днем или вечером до полуночи вполне дозволялось, тем более если это могло помочь девушке найти способ пройти выпускное испытание. Правда, отправляться на симпосий и возвращаться оттуда они должны были только в сопровождении Галактиона и ни в коем случае не могли задерживаться на всю ночь.
Все знали, что Мауре выпал жребий совершить одно из самых трудных дел, какое только доступно гетере: совратить любителя мужской любви, кинеда. Для этого, что называется, все средства были хороши, и Никарета, которая это прекрасно понимала, произнесла уже спокойней:
– Баубонов ты не найдешь ни в одном из наших хранилищ. Мы считаем их вредными игрушками. Женщина не должна пытаться изменить свою природу и изображать из себя мужчину! Единственный баубон, который заслуживал бы чести оказаться в нашем хранилище, – тот, которым некогда поигрывала великая Сафо. Однако ее почитательницы сбросили этот баубон с той же Левкадской скалы, с которой кинулась и она сама. Они хотели, чтобы он служил Сафо на полях асфоделей так же верно, как служил на родном Лесбосе. К тому же любой мужчина, к которому ты явишься с привязанным баубоном, изображая Эфеба, или со смеху умрет, или убьет тебя на месте. Так что тебе придется придумать что-то другое. Ну, довольно. Все отправляйтесь спать!
Никарета направилась к своим покоям.
Девушки послушно начали расходиться, чтобы успеть поспать до рассвета, который был уже не за горами.
Но Маура не спешила в свой доматио. Она подошла к Клитии и злобно прошипела:
– Чего ты орала? Всех всполошила! Дура! Ты мне надоела своей глупостью, больше не жди, что я буду играть с тобой в прежние игры!
– Маура, прости! – всхлипнула Клития. – Я закричала от боли, потому что меня кто-то неожиданно пнул! Кажется, в темноте о меня кто-то споткнулся!
– Споткнулся? – насторожилась Маура. – Ты хочешь сказать, что кто-то бродил в темноте по коридорам школы? А ведь это запрещено… Кто бы это мог быть?
И она повернула голову в сторону Лаис и Гелиодоры.
Что и говорить, в сообразительности вредной Мауре нельзя было отказать!
Гелиодора мигом шмыгнула в свой доматио, Лаис ринулась за ней, однако ей вдруг показалось, что кто-то тронул ее за плечо.
Она резко обернулась, не сомневаясь, что это Маура, и готовясь дать отпор, но за спиной никого не было. Вредная фессалийка уже вошла в свой доматио. Лишь в другом конце коридора стояла Кирилла и пристально смотрела на Лаис.
«Ох и наплачешься ты из-за этого когтя!» – прозвучал в голове голос бывшей пифии, и холодок пробежал по обнаженной спине.
«Какого когтя?!» – чуть не спросила Лаис, однако Кирилла уже повернулась – и меленькими старческими шажками устремилась к своим покоям.
Лаис вошла в темный доматио, ощупью нашла свою постель и села на нее, прижав руки к тревожно колотившемуся сердцу.
Померещились ей слова Кириллы? В прошлый раз предупреждение старой колдуньи оказалось пророческим – Лаис чуть не погибла в святилище Кибелы…