Пленник богини любви

Англичанин сконфуженно отвернул веснушчатое лицо:

– Эта девица так своенравна, что с ней ни отец, ни добрейшая тетушка Мэри не могут справиться. Барбара со всей своей красотой до того ударилась в науку, что ни о чем приличном и говорить не может, как только чем отличается Деви от Дурги, а обе они – от Кали![6 - Разные ипостаси одной и той же богини.]

Василий был не силен в мифологии, к тому же слишком образованные и много о себе понимающие девицы никогда ему не нравились. К тому же светловолосому и голубоглазому молодому человеку по вкусу были брюнетки с зеркальными очами, какие частенько радовали его взор в Индии. Так что высокоученая дочь Бушуева, похожая на «настоящую англичанку», носившая вдобавок столь нелюбимое имя, не вызвала в нем ни малейшего интереса.

Они еще долго сидели за столом. Реджинальд, как истый англичанин, начал сетовать, что в Беназире не устраивают скачек в духе Дерби или Аскота; здесь нет петушиных или бараньих боев, верблюжьих гонок, ибо закон запрещает индусу игры и заклады, запрещает все, от чего вскипает кровь и человек азартный теряет разум… И вдруг лицо его загорелось.

– Клянусь, мы не будем скучать, нет! – воскликнул он с внезапным оживлением. – Я совершенно забыл, что приглашен к магарадже Такура на его знаменитую загородную виллу! Это один из самых состоятельных людей в Индии и весьма к нам расположен. Он-то понимает, что будущее Индостана теперь навеки связано с Англией, и не цепляется за отжившие предрассудки. Не зря он уступил сотрудникам компании лучшие свои дома, например этот. У нас с магараджей наилучшие отношения. Прием будет великолепный, вот увидишь. А какой там стол… – Реджинальд закатил глаза. – А какая коллекция оружия! Куда Азиатскому обществу! Там хранится даже сабля самого Сиваджи[7 - Легендарный герой Индии, остановивший в XVII в. продвижение войск Великого Могола на юг полуострова.] – это национальная реликвия.

Василий с радостью вообразил визит к магарадже. Увидеть саблю Сиваджи – об этом он и мечтать не мог!

– Принеси лампу, – приказал Реджинальд слуге, и Василий взглянул в окно.

Здесь, в Индии, все не как у людей: вечер не следует за днем, мрак ночи ниспадает как бы силою волшебства, возникает новый, темный, колдовской мир, и близок выход луны…

– Вели завесить окна! – неожиданно для себя воскликнул Василий и тотчас устыдился: – О, прости, Реджинальд. Не пойму, что это на меня нашло? Но эта луна…

– Совершенно верно, – с неколебимой серьезностью изрек Реджинальд. – Ты должен беречься луны, будто кобры, будто тигра! Она теперь твой враг. Не волнуйся. Я уже отдал приказ завесить окна в твоей спальне как можно плотнее. Сейчас и здесь их закроют.

Василий кивнул, не в силах справиться с волнением. Ему было стыдно, и в то же время неясная, необъяснимая тревога так сжимала сердце, что он невольно морщился от боли.

Надо поскорее уйти в отведенную ему спальню. Никто не должен видеть, как ему страшно, мало сказать – жутко! Этот серебристый навязчивый луч вызвал из бездн памяти странные, опалово переливающиеся глаза. Чьи это глаза? Неведомо. А может быть, он не в силах ничего вспомнить лишь оттого, что не хочет? Или боится?..

Василий заставил себя закрыть глаза и так лежал некоторое время, призывая сон. Разноцветные блики, мельтешившие перед взором, складывались в узоры и картины, сменявшие друг друга.

Он видел белый мрамор, мозаику из бриллиантов и сапфиров, потолок, затянутый темно-голубой тканью и усеянный драгоценными камнями вместо звезд, словно для того, чтобы совершенно уподобить его небу. Воистину обиталище, достойное богини! Богини?..

Стройная женская фигура в белых одеяниях недвижимо стояла перед ним. Резко пахло курительными палочками; их светлый дым то стелился над серебристо-белым полом, то взмывал вверх…

Василий вскинулся, хватаясь за сердце, незряче глядя во тьму. Что это?! Воспоминание? Нет, видение, и какое реальное, какое мучительное! Нет, он не в силах понять… Надо уснуть. Вот все, чего он сейчас хочет, – уснуть!

Но милосердный сон снизошел к нему еще не скоро.

Чудесный камень королевской кобры

Утром они отправились к Бушуеву. Василий не был уверен, что русский купец откроет ему кредит без заемного письма, однако он надеялся на рекомендации Реджинальда. К тому же попытка не пытка, спрос не беда!

Вчера, измученный, изголодавшийся, полуживой, Василий толком не разглядел Беназира, и сегодня вызывающая, резкая красота этого города обрушилась на него, как водопад красок, звуков, запахов.

Вокруг пестрели точеные, наподобие шахматных башен, пагоды, в которых толклись расписанные различными красками[8 - Цветные полоски на лице индуса обозначают касту, к которой он принадлежит.] меднолицые люди, белые горбатые телята с цветочными венками на рогах, полуобнаженные женщины браминов, которые одни из всех индианок даже не пытаются прикрывать лица и ходят голоногими, а то и гологрудыми. Порою по улицам проносились всадники на выкрашенных хной и индиго конях, с надетыми через плечо луком и стрелами без колчана за спиною, напоминающие сказочных божеств. Посреди этой подвижной живой массы двигался иногда слон в своей странной сбруе, с трудом и грохотом пробираясь меж теснящихся друг к другу храмов, домов, балконов и лавок, навесы которых, поддерживаемые шаткими бамбуковыми подставками, нередко опрокидывались неловким прохожим или тем же слоном. Порою мелькал легкий дромадер – одногорбый верблюд, покрытый ярким чепраком желтого, красного или зеленого цвета.

С балконов смотрели молоденькие женщины и девицы. Они были очень грациозны, когда закрывались краешком покрывал от нескромных взоров, однако, на взгляд Василия, могли и не стараться: ведь их хорошенькие личики и без того было трудно разглядеть за несметным количеством серег, колец и цепей, украшавших их головы, шеи, уши и носы.

В толпе прохаживались бродячие монахи-факиры, увечные, костлявые, с длинными, крючкообразными ногтями. Обвитые четками, с обмаранными синеватою сажей лицами и телом, со всклокоченными волосами, собранными на макушке, с бородатыми физиономиями, они представляли собой пресмешное подобие голых обезьян; некоторые из них, по причине беспрестанного самобичевания, были страшно изранены.

Большинство лавок, мимо которых пробирались друзья, не имело передней стенки, и можно было видеть разложенные товары, от рухляди, на которую не стоило обращать внимания, до самых дорогих, искуснейших произведений Индостана и привезенных со всех концов света богатейших товаров. У Василия глаза разбегались!

Вдруг сквозь отворенную дверь он увидел комнатку, убранную циновками, где среди шелковых разноцветных подушек сидела, небрежно куря длинную изогнутую трубку, красавица, обернутая в яркие, прозрачные, как паутина, ткани…

– Ого, какая! – усмехнулся Василий, подмигивая красавице, и она тотчас словно бы впилась в его глаза своими матово-черными очами, повела плечом – и легкая ткань соскользнула, обнажив манящие округлости…

– А, баядерка, – пренебрежительно оглянулся Реджинальд. – Нет, это не первый сорт. Погляди-ка лучше сюда, вот на этого буни!

Буни, змеечарователи, с целыми десятками кобр, фурзенов и гадюк вокруг пояса, шеи, рук и ног, являлись достойными моделями для художника, который пожелал бы изобразить фурию мужского пола. Особенно отличался меж ними один колдун, который обвил себе голову кобрами, как чалмой. Раздув капюшоны, кобры безостановочно шипели, быстро высовывая маленькие жала, сверкая злыми глазками на всех проходящих. Их шипение напоминало тяжелое дыхание умирающего и было слышно не менее чем за сто шагов.

Василий был так изумлен редкостным зрелищем, что осадил коня, а потом и вовсе спешился. Зачуяв такой интерес к своей персоне, буни решил показать свое древнее искусство во всем блеске.

Вынув непременную принадлежность всякого змеечарователя – дудочку-вагуду, он сперва погрузил всех своих кобр, ферзенов и гадюк в сон. Потом вынул из грязного мешка что-то вроде круглого камушка, похожего на рыбий глаз или белый оникс с крапинкою посредине, и принялся уверять, что это – единственное средство спасения против укуса кобры: следовало только немедленно приложить талисман к ране, к которой он тут же пристанет так крепко, что его нельзя будет оторвать; затем, высосав весь яд, камень отпадет сам собою, и тогда минует всякая опасность.

Василий и Реджинальд переглянулись, причем англичанин так значительно подмигнул, что это не укрылось от внимания буни. Вскипев, он поклялся богами и Солнечной, и Лунной династии[9 - То есть всеми богами индуизма.], что надменные сагибы скоро раскаются в своей недоверчивости, и принялся дразнить змей.

Выбрав громадную кобру футов в восемь длиной, он довел ее до бешенства; обвив хвостом пенек, возле которого обосновался со всем своим серпентарием змеечарователь, кобра начала страшно шипеть, вернее, хрипеть. Яростное дыхание раздувало ее тело, как грудь у человека. Первые восемь пар ее ребер раздвинулись, шея стала похожа на диск. При этом на спине явственно проступил рисунок в виде двух колец, соединенных перемычкой в форме буквы V. Качаясь из стороны в сторону, словно побег некоего зловещего растения, кобра наконец вцепилась своему хозяину в неосторожно (а скорее, намеренно) выставленный палец, на котором тотчас выступило несколько капель крови.

У толпы зрителей вырвался единодушный вздох ужаса, а Василий выкрикнул, чтобы змеечародей немедленно надрезал место укуса прокаленным на огне лезвием и отсосал кровь. Однако тот не торопясь приклеил к пальцу свой грязноватый камушек, который пристал, будто пиявка, а через малое время сам собой отвалился, так что на пальце остался лишь красноватый легкий след укола.

– Иди ты!.. – восхищенно, недоверчиво пробормотал Василий, хватая буни за палец и крутя так и этак, словно вознамерился вывернуть всю кисть. – Вот же чертов колдун! Силен, а, Реджинальд?

– Фарс! – громко, презрительно изрек его друг. – У змеи мешок с ядом вырезан, это просто фарс!

Эту английскую высокомерную речь змеечарователь понял по скепсису, так и лившемуся из глаз рыжеватого сагиба. Что-то возмущенно промычав, он, после небольшого состязания в ловкости, поймал кобру за шею одной рукой, а другой всунул ей в рот маленькую палочку, установив ее между двумя челюстями так, что они оставались разверстыми; затем он подсунул змею к обоим сагибам поочередно, указывая на убийственную железку с ядом.

Василий так и передернулся от отвращения, взглянув на кривые змеиные зубы, напоенные смертью, однако Реджинальд остался непоколебим:

– Мешок там, а яду, может быть, и нет, почем мы знаем?

И снова лингвистическое чутье «колдуна» выказало его истинным полиглотом. Он сделал несколько весьма недвусмысленных жестов, из которых только круглый дурак не уразумел бы, что он предлагает двум европейцам вместе или поодиночке попробовать на себе действие яда, которого якобы нет, а затем волшебного камушка.

Реджинальд поджал губы, смерив дерзеца уничтожающим взором, а потом добавил ему стеком по голым ногам, чтобы не шутил с белыми сагибами так опасно. Тогда, опустив кобру на землю, буни ловко наступил ей на хвост, так что она на мгновение застыла, приподняв голову. Ловким движением схватил кобру одной рукой сзади за шею, а другой за тело неподалеку от хвоста и, широко расставив руки, растянул извивающуюся змею, сколько хватило сил. На его призывный клич подбежал полуголый мальчишка со стеклянной чашею в руках и с тем выражением лица, какое бывает у знающих себе цену подручных знаменитых фокусников. Бокал поднесли к змеиной голове; немедленно последовал резкий бросок. Нижние зубы кобры заскользили по стеклу, верхние нависли над краем, и на дно бокала упало несколько капель смертоносного яда…

– Все без обмана! – восхищенно выкрикнул Василий. – Ах ты, сила нечистая!

Желая вознаградить змеечарователя за редкостное зрелище, он привычно сунул руку в карман, который отродясь не был пустым, да вспомнил свои обстоятельства – и воззрился на Реджинальда. Лицо его при этом сделалось совершенно мальчишеским, и чудилось, что он просит старшего брата купить себе вожделенный леденец.

Реджинальда тоже захватило представление. Поэтому он сунул «колдуну» целую рупию, чем поверг того в настоящий столбняк, а затем протянул руку к волшебному камушку и провозгласил, что покупает это – для своего русского друга!

Однако подвижное лицо змеечарователя вмиг поблекло и приняло самое унылое выражение.

– Сагибы, высокочтимые сагибы, – забубнил он, – простите несчастного! Пусть пожрет меня стая крокодилов, если я в силах потворствовать вашей воле! В руках белого сагиба камень станет совершенно бесполезным.

Реджинальд фыркнул:

– Стало быть, все-таки шарлатанство!

Змеечарователь стоял понурясь. Мальчишка глядел грустно. Даже кобры, чудилось, имели теперь вовсе не грозный, а как бы пристыженный вид: не вставали на хвосты, не раздували капюшоны, не сновали туда-сюда жалом.

– Эх вы, дуры! – укоризненно сказал Василий по-русски. – Чего, спрашивается, пыжились? Шуму-то, шуму навели!..

И, даже не оглянувшись на змеечарователя с его приунывшими подружками, он вскочил на коня и направил его вслед за важно восседавшим верхом Реджинальдом.