Помоги другим умереть

Природа дала нам возможность не думать о смерти, потому что, если бы мы о ней думали, то всю жизнь пребывали в оцепенении страха».

    Из дневника убийцы 

* * *

Одно было хорошо – день кончался. До одиннадцати, когда Евгения обычно ложилась спать, оставалось всего ничего. То есть недолго ей пребывать в состоянии уныния и презрения к себе. А утро вечера мудренее, так уж испокон веков ведется.

Сейчас что-нибудь съесть. Потом под душ – и обязательно помыть голову. От этого всегда становится легче.

Телефон зазвонил, когда она сидела в ванне и облегчение еще не наступило.

Эмма поинтересовалась самочувствием.

– Все нормально, только очень устала, – ответила Женя, мысленно проклиная себя за то, что поставила аппарат в ванной (чтобы, не дай бог, не пропустить Левушкиного звонка, но самое смешное, что ни разу ей не пришлось разговаривать с ним отсюда!), что сняла трубку, что спорола глупость с Климовым, что вернулась в Нижний Новгород, что вообще родилась на свет.

– Ладно, спи, – на диво быстро отстала Эмма. – Да, вот еще! Ты, когда у Грушина была, ничего с его стола не прихватила ненароком?

– Привет, – усмехнулась Евгения, – на добрую память, что ли?

– Тебе лучше знать. Пропала какая-то бумажонка, сам небось засунул знаешь куда, а со всех скальп снимал. Ну ладно, до утра.

– А какая бумага-то? – из вежливости спросила Женя, но опоздала: Эмма уже повесила трубку.

Она вытиралась, когда телефон зазвонил снова. Рванула трубку… нет, Грушин!

– Как дела?

– Пока ничего конкретного, – осторожно ответила Женя. – Объект очень осмотрителен. Девушку я вообще затрудняюсь вычислить.

– Ну, не теряйся там, – удивительно миролюбиво посоветовал Грушин. – Кстати, я тут поговорил со своим дружком из милиции насчет Неборсина. Помнишь еще такого?

– Как не помнить? – вздохнула Женя, покачав головой: ну и шуточки у начальника! Барбос!

– У них есть совершенно определенная версия насчет каких-то автозаводских разборок. Что-то там с дочерними и дилерскими фирмами. Похоже, обычная история: не поделили денежки. Так что не дергайся, тебя не будут вызывать.

– Да я и не особенно дергаюсь, – с искренним облегчением ответила Женя. – Спасибо тебе большое.

– Стакан, – отозвался Грушин, который иногда любил строить из себя «пинжака», но тут же спохватился: – Ах да, слушай, я в твой конверт с заданием не положил случайно еще один листочек?

– Нет, – покачала головой Женя. – Что вы с Эммой на меня хором набросились? Но, если хочешь, я проверю, только подожди две минуты, пока вытрусь.

Она тут же прикусила язык, но было уже поздно.

– Ты что, из ванны? – мрачно спросил Грушин. – И раздета небось?

– Одета, – огрызнулась Евгения. – И застегнута сверху донизу.

– А как же ты мылась, одетая? – назойливо удивился Грушин. – Вещички попортишь – не жалко?

– А я в водолазном костюме, – сквозь зубы сообщила Женя. – Знаешь, такой огромный, тяжеленный, со шлемом.

– И с резиновыми шлангами?

Наконец-то в голосе Грушина перестали звучать эти нотки умирающего лебедя, от которых Жене хотелось на стенку лезть.

– Сними, Грушин, – хихикнула она, чувствуя, как отлегает от сердца.

Но, как выяснилось, преждевременно. Грушин помолчал, помолчал, потом выдавил:

– Все-таки я тебя когда-нибудь убью.

И положил трубку.

Она вылетела из ванной, задыхаясь от злости. Может, и правда – пусть грушинская любовь ее минует? Устроить это очень просто: всего-навсего уволиться.

И что потом? Опять оказаться в том же состоянии растерянности перед жизнью, которое владело ею два года назад, когда она в буквальном смысле спустилась с небес на землю и бродила по этой земле, не зная, куда приткнуться? Да, ее звали на прежнюю работу в юридическую консультацию, звали на кафедру международного права, где она когда-то защищалась, но все это казалось такой преснятиной! И вдруг выпал из гиперпространства старинный приятель Грушин со своей «Агатой Кристи». Женю словно бы в театр пригласили, но не смотреть спектакли, а играть в них главные роли. Жалко бросать…

В дверь позвонили.

– Кто? – угрюмо спросила она, глянув в «глазок», но на площадке никого не обнаружила.

– Кто там?

Тишина.

Ага, понятно. Любимые грушинские приколы! В прошлый раз он терзал звонок до тех пор (молча, заметьте себе!), пока Женя не плюнула и не открыла… для начала нажав на кнопочку газового баллончика. Когда прочихалась, обнаружила на площадке растаявший торт-мороженое и букет. После этого появился чихающий Грушин. Ну и что? Просидели вечер, глядя каждый в свой кофе и пытаясь зачерпнуть шоколадно-розовую жижу, в которую превратился торт!

Нет, сейчас она не откроет. И даже если он назовется, даже если встанет перед «глазком» навытяжку – не откроет все равно!

Однако в дверь больше не звонили.

Про сон теперь и думать не хотелось. Евгения послонялась по квартире, размышляя, не позвонить ли маме (та ухаживала в Москве за больной сестрой). Нет, они обе уже спят. Ужасно хочется с кем-нибудь пообщаться! А подруг, считай, нет, все они куда-то улетучились за последние годы. Хотя это она сама «улетучилась», предавшись своим воздушным приключениям. А девчонки жили реальной земной жизнью: повыходили замуж, понарожали деток. Им и дела нет до одинокой Евгении, у которой только и осталось что работа да воспоминания, словно ей не двадцать шесть, а шестьдесят шесть. Впрочем, у нее еще жива надежда, что когда-нибудь удастся сказку сделать былью. Вот именно так – преодолев пространство и простор.

Нет, надо отвлечься чем-то радикальным! Женя открыла книжный шкаф, достала ту кассету (если правда, что у каждого в шкафу свой скелет, то вот он, ее «скелет» в ее шкафу!), включила видеомагнитофон и забилась в уголок дивана, с ногами укутавшись в халат.

И сразу полыхнуло в глаза пламенем! Слишком жаркое солнце в Багдаде.

Вот на траве – пока еще зеленой, потому что апрель, а через месяц-другой здесь будет только желтая, выжженная глина, – лежит какая-то длинная-предлинная разноцветная тряпка. Стоит хорошенькая желтая корзина, над ней – железный каркас, причем сверху торчит что-то похожее на шлем рыцарей Тевтонского ордена. Это газовая горелка.

А вот и он! В красной каскетке и черной жилетке с надписью на карманчике: пилот. Светлые глаза невидяще, сосредоточенно смотрят в камеру, рот сурово сжат.

Огромная разноцветная палатка стоит на земле. Лев ходит по ней, трогает бока, оглядывает. Но это не палатка, это оживающий шар! Лев садится в корзину и, сжимая горелку, будто ручной пулемет, начинает стрелять в колышущуюся, бесформенную массу короткими залпами ревущего пламени. Так надувают шар.

В камеру заглянул, перекрывая Льва, командир отряда парашютистов Марк с его суровым профилем римского легионера и детским взглядом. Помахал рукой, улыбнулся:

– Женечка, привет. Возвращайся к нам! Эх, прокачу…

А Лев и бровью не повел, только губы сжал покрепче. Ему, конечно, не до приветов: шар начинает вздыматься. Но ведь так всегда…