Темное пламя любви

В это мгновение лежащий на земле человек резко шевельнулся и что-то прошептал.

Лейтенант перевел на него взгляд, оскалился еще злее – и пошел к патрульной машине, бросив угрюмо:

– Климко, наручники сними с этой твари.

Молодой полицейский, красный, как окантовка его погон, торопливо выхватил из кармана ключик и разомкнул наручники.

– Документы у пострадавшего были какие-нибудь? – спросила Ольга.

Климко покачал головой.

– И вы ничего не нашли, товарищ старший лейтенант? – с невинным выражением осведомилась Ольга.

Ответа она, впрочем, не была удостоена: в патрульной машине зазуммерил радиовызов.

– Поехали, – махнул рукой старший лейтенант. – Нечего здесь дрочить на эту суку.

И, помахав Ольге и мстительно ухмыльнувшись, он сел в автомобиль, так и не выпустив из рук чужого телефона.

Егорыч перестал чесать голову монтировкой, Гриша рванулся вперед, однако Ольга успела схватить их за руки:

– У нас пострадавший! Не до всяких феллаторов!

Гриша тихо ахнул. Егорыч покосился вопросительно. А Ольга пожалела, что агрессивный старлей не учился в медучилище. Ведь словечко «феллатор», кое в вольном переводе с латыни означает «членосос», способно кого угодно достать!

А впрочем, ну их всех. Особенно агрессивного старлея – ну!

Полицейские тем временем торопливо усаживались в патрульную машину, изо всех сил стараясь не глядеть на бригаду «Скорой».

– Ишь, как лейтенантика заколдобило, – хмыкнул Егорыч. – Аж про протоколы забыл! А что ты такое сказала, Ольга Васильевна, насчет этого… фел… как там?

– Тебе Гриша потом переведет, это не для моих нежных уст, – рассеянно пробормотала Ольга, снова склоняясь над пострадавшим. – Гриша, воротник для шеи давай – и грузим пациента. Быстро поехали, с такой раной мы его не реанимируем своими убогими силами.

Осторожно положили раненого на носилки, осторожно втолкнули их в салон.

– Погнали, погнали, Егорыч, – крикнула Ольга. – Гриша, маску кислородную, лед, противошоковые, лазекс, глюкозу…

И осеклась. Бледные губы незнакомца дрогнули, исторгнув едва слышное:

– Не бойся, страж высоты! Никто меня победить не может, только мугды!

Изо рта у него вдруг пошла пена. Неужели поганец старлей, пиная, легкое ему повредил?..

Ольга торопливо смочила ватный шарик спиртом, приложила к его губам: спирт гасит пену, а то как бы не захлебнулся, голову-то ему не наклонишь, по-прежнему неведомо, что там с его шейными позвонками!

– Чего это он сказал? – спросил Гриша, держа наготове кислородную маску.

– Про высоту и еще какую-то мутуту, – хихикнул охальник Егорыч.

Гриша чистоплотно сморщился:

– Бредит, наверное.

– Лед давай к голове, говорю же! – прикрикнула Ольга. – А ты, Егорыч, угомонись, понял?

– Извиняйте, Ольга Васильевна!

Ну, «древоруба» с отеком мозга и веткой в груди довезли живым, причем ему повезло – как раз дежурила по «Скорой» Центральная больница, где не столь давно лечилась Ольга, а там реанимация великолепная, есть даже отделение ГБО[2 - ГБО – гипербарическая оксигенация – метод лечения поврежденных тканей насыщением их кислородом под повышенным давлением.] с несколькими барокамерами. Это небольшие герметично закрывающиеся капсулы, в которых создается давление выше или ниже атмосферного. В барокамере отечный, распухший мозг постепенно сжимается, ткани насыщаются кислородом. Оксигенобаротерапия для многих, в том числе и для этого древоруба, – реальный шанс выжить!

Сдали пострадавшего с рук на руки специалистам в Центральной больнице и поехали на подстанцию. В их услугах пока потребности не было. Правда, какая-то патрульная полицейская машина врезалась в трейлер: двое патрульных отделались легкими ушибами, один погиб на месте, так что реаниматологам звонить было бессмысленно, сразу вызвали труповозку.

Часа два отдыхали, а потом отправились по требованию линейной бригады на инфаркт.

В давние времена

Ольгушке сравнялось семнадцать, когда случилось вот что.

Отец Каллистрат отправился в город к благочинному, на какой-то сход губернских священников. Ольгушка приуныла: без мужниного окороту да одергиваний тетка Лукерья обычно расходилась – хуже некуда: племянницу поедом ела и продыху никакого не давала, столько работы на нее наваливала. И думать не моги на вечорку сбегать или просто выскочить с подружками у плетня позубоскалить! Но тяжелее всего приходилось Ольгушке, когда тетка Лукерья начинала мать ее покойную, сестру свою двоюродную, и мужа ее клясть самыми ужасными словами и уверять, будто они, пока живы были, чуть не полдеревни перепортили своим колдовством.

– Чего они только не натворили, какого только зла не содеяли! – зудела тетка Лукерья. – Закапывали под дикой грушей при убывающей луне горшок с горохом и наводили этим порчу на Прова Калинова: да будет у него столько чирьев, сколько в горшке горошин! Так и сжили со свету: сгнил от тех чирьев заживо. А Катюху Митриеву муж ее Петька загрыз!

– Как загрыз? – в ужасе спрашивала Ольгушка.

– Да так же, как волки загрызают! – злобно отвечала попадья. – Петька с артелью в город ходил, да однажды все заработанное артельщиками пропил. И как начал, так и остановиться никак не мог – каждый день пил! Пришла Катюха к матери твоей, Груньке, за какой ни есть травой лечебной, а Грунька и говорит: вода, дескать, которой покойника обмывали, считается лучшим средством от запоя. А тут как раз возьми да помри кто-то в соседней деревне… уже не припомню, кто именно, да только Катюха раздобыла той воды, которой усопшего обмывали, и наварила на ней мужу каши. Он как начал эту кашу наворачивать! Целый горшок сожрал, потом съел все, что было в доме, кадку капусты, кадку огурцов соленых, и мясо сырое съел, а потом и Катюху загрыз.

– А тетя Агафья сказывала, что он ее удушил спьяну, а не загрыз! – кричала возмущенно Ольгушка.

– Все одно по наущению Грунькиному! – отмахивалась тетка Лукерья.

– Да ведь всякий пьяница душу запродает врагу рода человеческого! – отчаянно спорила Ольгушка. – Он прислужником диавола становится, его воли исполнителем! При чем же здесь моя матушка?!

Тетка Лукерья, впрочем, слушать ее не слушала, а продолжала:

– А еще, помню, приехал к ней какой-то посторонний человек: мол, слух о ней, Груньке-ведьме, да муже ее, Ваське-ведьмаке, дошел аж до города, вон он и приехал к ним мастерству учиться. А им жалко было секретами своими делиться. Ну, твоя мать и послала его в полночь жарить в бане кошку, а защищать ту пришли другие кошки и загрызли бедолагу до смерти.

– Не было! Не было этого! – в отчаянии восклицала Ольгушка. – Слухи пустые, кои злыми людьми распускаются! Матушка только болезни заговаривала: отнесу, дескать, хворь в пустые леса, прогоню в пустые поля, на каменья, где люди не живут, где петухи не поют, где лягушки не квакают!

– Да-да, – ехидствовала тетка, – а для того, чтобы хворь куда-то отнести, твой отец и вызывал всяческих духов, рогатых и косматых! Курдушей вызывал! Они ко всякому колдуну приставлены с тех пор, как тот с дьяволом договор заключает! Оттого и деревня ваша Курдушами названа. Видать, еще в старые времена колдуны тут жили, которым служили курдуши!

– Отчего же тогда эти курдуши за отца с матерью моих не вступились? – заливалась слезами Ольгушка. – Отчего позволили им страшной смертью помереть?

– А мне почем знать? – пожимала плечами Лукерья.

– Да оттого, что никаких курдушей у них не было! – задыхалась от рыданий Ольгушка. – Если бы они были, я их тоже видела бы! А я не видела!

– Врешь! – грозила пальцем Лукерья. – Не могла ты их не видеть. А сейчас врешь, чтобы родителей выгородить, да поздно! Как думаешь, почему их пожгли мертвых? Почему не стали хоронить, как добрых людей хоронят?

– Потому что умерли они от черной немочи, когда от деревни нашей ее отвадить пытались. Отвадить-то отвадили, да сами погибли! – убежденно говорила Ольгушка.