В моих глазах – твоя погибель!

– Ну что, пройдем, гражданин Герасимов? – сухо сказал Тимофеев парню.

– Куда еще? – спросил тот испуганно.

– В отделение, милок, – пояснил участковый с ухмылкой.

– За что? – крикнули в один голос Женя, Саша и Мишка.

– За нарушение паспортного режима. – Улыбка сошла с лица Тимофеева. – Если кто прибывает из мест лишения свободы, он должен первым делом отметиться в КЭЧ. Отметиться, а не керосин у соседей шукать!

– Так ведь уж вечер, – растерянно пробормотал Мишка. – Паспортный стол в КЭЧ закрыт! Я б завтра с утра пришел.

– А надлежит в день прибытия! – назидательно изрек Тимофеев. – Мало ли что стол закрыт – в отделении дежурный есть, вон отделение Кировского района, через двор, на улице Фрунзе! Так что пошли, пошли, не тяни время. Задерживаю тебя за нарушение паспортного режима, а это уже рецидив. Значит, опять суд и справедливое наказание. И не вздумай сопротивляться: сам себе еще столько сроков навесишь, что замучаешься считать.

– Можно я ему хоть еды какой-нибудь дам? – в отчаянии воскликнула Женя. – Он ведь даже поесть не успел!

Тимофеев покосился на нее, на Сашу, подумал, начал было сурово качать головой, но вдруг кивнул, причем вид у него сделался такой, словно он сам не поймет, почему согласился.

Женя опрометью кинулась в дом.

– А вы расходитесь, граждане, – махнул рукой Тимофеев. – Кина не будет.

Алевтина, качаясь, потащилась за калитку, приговаривая:

– Ну, прощай, сынок! Прощай, до скорой встречи!

Дергачев посмотрел ей вслед, плюнул и, достав из кармана червонец, сунул Мишке в карман:

– Держи, пригодится! И пригляди, Тимофеев, чтоб он деньги не потерял, понял?

Он значительно глянул на участкового, и тот заюлил глазами:

– Понял, чего ж не понять!

– Тамама, собери ему какой-нибудь еды в дорогу, – сказал Саша.

У той задрожали губы от злости и обиды, но спорить не посмела – скрылась за окном.

Тут из дому выскочила Женя с кружкой чаю и большим ломтем хлеба, на котором лежал кусище колбасы.

Мишка умял все это в минуту, давясь и чавкая, а чай выпил чуть ли не одним глотком.

– Осторожней, он горячий! – воскликнула Женя жалобно, но Мишка только буркнул:

– Ничего, мы привыкшие!

Протянул ей кружку и тихо спросил:

– Слушай, а как ты узнала, как ты могла узнать, что я за керосином приходил? Ты где была, что все видела?

– Я на березе стояла, – пробормотала Женя, удивляясь, какого странного цвета у него глаза: очень светлые, желтые, совсем как янтари в ожерелье тети Томы, подаренном ей дядей Сашей Морозовым незадолго до смерти. – Я не знаю… я сама не понимаю, как…

– Высоко сижу, далеко гляжу? – ухмыльнулся Мишка.

– А что, правда все так и было? – шепнул Саша.

Мишка кивнул.

– Лучше бы я молчала, – вздохнула Женя. – Все равно они не поверили.

– Они бы и так не поверили, – передернул худыми плечами Мишка. – Так что я теперь рецидивист. Снова в колонию! Только ты знаешь что? За меня никто никогда не заступался. Ты первая. А мне тебя даже поблагодарить нечем. Нет, слушай… я знаю, чем! Я тебе стих скажу!

– Чей стих? – вскинула брови Женя.

И Саша тоже вскинул брови точно так же, как она.

Дергачёв посмотрел на них, хотел что-то сказать, но не стал, только удивленно переглянулся с Тимофеевым. В эту минуту Мишка заговорил, проникновенно глядя на Женю своими янтарными глазами:

Нет, ничего вы не знаете, люди,
Как больно мальчишке простому бывает,
Когда его родная мать проклинает.
Когда ему в жизни не верит никто.
И только одна есть на свете девчонка,
Которая с болью посмотрит вдогонку,
А может быть, даже слезинку смахнет,
В мечтах обо мне ночью глаз не сомкнет.

И он улыбнулся застенчивой щербатой улыбкой.

– Ну, это ты загнул, – сердито сказал Саша. – Прям глаз не сомкнет!

– Да это ж только стихи! – воскликнул Мишка. – А в стихах можно чего угодно насочинять.

– Ты прямо сейчас это сочинил? – недоверчиво спросила Женя.

– Ага, – кивнул тот.

– А ведь неплохо, ты знаешь?!

– Знаю, – ухмыльнулся Мишка. – Все говорят, что я прям поэт. Мне это просто. Я в колонии всегда для стенгазеты сочинял. Только я те стихи вам читать не буду.

– И не надо, – вмешался Тимофеев. – Времени нету. Эй, хозяйка! – крикнул он вдруг. – Еды собрала парню?

В окно высунулась надутая Тамара, сунула Саше газетный сверток.

Саша передал его Мишке. Тот спрятал сверток за пазуху и пошел вслед за Тимофеевым, изредка оглядываясь на Женю и улыбаясь.

Наконец они скрылись из виду. Прохожие и соседи постепенно разошлись.

– Слушай! – схватил Женю за руку Саша. – Ты все это на самом деле видела? Честно?