Нечаянная свадьба

Увидела она, как Авдотья Валерьяновна, и без того стоявшая близко к Василию Дмитриевичу, придвинулась к нему вплотную, закинула руки ему на шею и, вся вытянувшись, поскольку была гораздо ниже его ростом, словно бы влилась всем телом в его тело, закинула голову, закрыла глаза, приоткрыла жадные, полные, алые свои губы, а он, будто поневоле, начал клонить к ней голову… Еще миг, и рты их соприкоснутся, сольются, вопьются друг в дружку… Однако наблюдать эту картину у Лиды не было сил. Она отпрянула, едва не опрокинувшись через порог, с трудом удержалась на ногах, куда-то бросилась и влетела в какое-то помещение, в первую минуту ничего не видя, еще пребывая в состоянии сильнейшего потрясения. И только через несколько мгновений осознала себя стоящей посреди просторной квадратной комнаты с ломберными столами в простенках под зеркалами и какими-то картинами в тяжелых багетовых рамах, с большим, полным посудой, поставцом[32 - Поставец – небольшой шкаф для посуды (устар.).] вдоль одной стены, с обтянутым кожею диваном вдоль другой и круглым столом, обставленным стульями, посередине.

Судя по тому, что на диване сидел Иона Петрович, это и была та самая гостиная, куда он велел себя отнести, ну а Касьян, видимо, отправился передавать его указания кухарке Марковне. И тут Лида заметила, что взгляд дядюшки устремлен в окно, а выходило это окно как раз на лужайку перед крыльцом – на ту самую лужайку, где все еще стояла двуколка Протасова… а значит, Иона Петрович не мог не видеть, как его жена пребывает в объятиях его соседа! И хоть Протасов был назван кузеном Авдотьи Валерьяновны, объятие их вряд ли походило на родственное, это отчетливо понимала даже Лида при всем ее очень небольшом знании различий объятий родственных и любовных!

В следующую минуту дрожки Протасова, удаляясь, промчались мимо окна, и Иона Петрович, отведя от него взгляд, встретился глазами с Лидой. Она поразилась тем, что во взоре дядюшки не было ни боли, ни ревности, только равнодушная, терпеливая усталость, которая вмиг сменилась острым вниманием и жадным интересом к тому, что он прочел в Лидином лице. А она не успела скрыть своих чувств, она осталась беззащитной перед проницательным взглядом мудрого, много пожившего и много испытавшего человека. Какое-то мгновение они смотрели друг на друга, а потом Иона Петрович понимающе улыбнулся и снова прошептал, как давеча на крыльце:

– Вот оно что…

Лида почувствовала, что в лицо ей как будто кипятком плеснули. Начала было поднимать руки, чтобы спрятать в ладонях горящие щеки, однако Иона Петрович предостерегающе нахмурился, погрозил ей пальцем и принял самый равнодушный вид.

Раздались тяжелые быстрые шаги, посуда в поставце задребезжала, и в дверях появилась Авдотья Валерьяновна. Да, с ее изрядной корпуленцией летать перышком ей было бы затруднительно, а плыть белой (вернее, красной, учитывая цвет ее платья) лебедушкой мешал гнев, который искажал ее прекрасное лицо и который она спешила излить на первых встречных.

Увидев Лиду, она свела к переносице брови, глаза люто сверкнули, глубокий сильный голос вдруг стал пронзительным, неприятным, режущим:

– А что это мне рассказала Феоктиста? Вам предложенный мной способ передвижения не по нраву пришелся? Решили тугой мошной своей кичиться? Но глядите, барышня, вы тут не на простых напали! Да моя маменька в таком обществе блистала, кое и не снилось вашему жалкому семейству! И почему вы свое барахло швыряете где попало, милочка? Или нарочно в двуколке саквояж оставили? Чтобы воротиться и с господином Протасовым полюбезничать? Ну так вот: коли вы теперь под мою опеку поступаете, позабудьте об этом! Никакой развратности в своем доме я не потерплю! Извольте вести себя как положено девушке из благородной семьи, а то ишь что задумала! Уже приглядела себе полюбовника!

У Лиды подогнулись ноги, и она, наверное, упала бы на пол, если бы не оказался рядом стул, на который она и рухнула.

Мало того, что в жизни с ней никто таким тоном не разговаривал, – она не могла постигнуть, как женщина благородного происхождения (а уж Феоктиста прожужжала Лизе все уши, что ее госпожа и такая, и сякая, и немазаная!) может позволить себе выражаться такими словами, говоря с молоденькой девушкой, которую она видит впервые в жизни.

– Отчего, душенька, – вдруг молвил Иона Петрович необыкновенно мягким голосом, словно говорил с балованным ребенком, с которым поговори поласковей – и он уймется, – отчего, душенька, ты так огорчена тем, что твой кузен съездил за Лидушей? И разве плохо, что он пришелся ей по сердцу? Братец твой двоюродный холост и, насколько я знаю, намерен искать себе невесту… Да ты погляди только, разве сыщет он кого-то лучше моей Лидуши? И красавица, глаз не отвести, и не бесприданница, а наоборот! Конечно, Вася Протасов и хозяин рачительный, и во лбу семи пядей, а все же в расчетах по его имению не всегда концы с концами сходятся. Он мне сам на это жаловался в те времена, когда мы приятелями были, до того еще, когда я на тебе, душенька, женился…

Лиде показалось, что по комнате искры вихрем пронеслись в двух направлениях – это скрестились взгляды мужа и жены, и она, как ни была потрясена и ошарашена, вдруг остро их обоих пожалела. Лида помнила, в каком согласии жили ее родители: именно любовь, уважение и желание сделать друг друга счастливыми скрепляли их союз, в то время как союз дядюшки и тетушки скреплен был только взаимной ненавистью и желанием друг друга уязвить побольней да посильней.

Потом мысли ее обратились к словам о холостом положении Василия Дмитриевича Протасова, о том, что дядюшка считает Лиду достойной его невестой. Сердце ее так и забилось радостно, блаженные мечты завертелись в голове, но тотчас она одернула себя: еще неизвестно, что подумает на сей счет сам Василий Дмитриевич! – и Лида не замедлила спуститься с небес на землю.

Поединок супружеских взглядов между тем уже окончился – явной победой дядюшки.

Авдотья Валерьяновна потупилась и несколько мгновений стояла с опущенными глазами. Грудь ее – не просто пышная, но более чем пышная! – так ходуном и ходила от тяжелого, возбужденного дыхания. Наконец, откашлявшись, Авдотья Валерьяновна крикнула:

– Феоктиста! Принеси саквояж Лидии Павловны и укажи ее комнату. А вы, барышня, – Авдотья Валерьяновна к Лиде повернуться повернулась, обратиться обратилась, однако не нашла в себе сил ни назвать ее по имени, ни взглянуть ей в глаза (впрочем, этому последнему Лида могла только радоваться, опасаясь, что даже после поражения взор тетушки не утратил своей убийственной ярости), – не задерживайтесь и, умывшись, сразу поспешите к столу. Ужин готов, и мы хотели бы есть его горячим!

Появилась Феоктиста с Лидиным саквояжем в руке и, непримиримо поджав губы, сделала знак Лиде пройти в боковую дверь, ведущую в нужное крыло. Взор ее был холоден, как будто Феоктиста все это время провела в леднике[33 - Ле?дник – погреб, наполненный льдом, в деревенских и помещичьих домах (устар.).], где проморозилась не только внешне, но и внутренне, и Лида поняла, что, повстречавшись со своей хозяйкой, горничная вновь сделалась такой же неприязненной и неприятной особой, какой она была в Москве.