Час игривых бесов

Или, говоря по-русски, читайте письма.

Писем оказалось два, причем первое было ответным с адреса galka.n.om@rambler.ru и гласило: «Отлично, Елена Дмитриевна! Вот это оперативность! Ну что ж, продолжим наше сотрудничество! Сегодня в вашем почтовом ящике вы найдете конверт с соответствующим содержимым. Новый файл для обработки прилагается к этому письму. Надеюсь, вас заинтересовал материал? Судя по вашей оперативности – да, чему я весьма рад. Желаю удачи, Саблин».

Несколько минут Алена сидела, снова и снова перечитывая письмо. Потом открыла прилагаемый файл.

Интересно… Судя по легкому, свободному стилю письма, Саблин не испытывает затруднений с подбором слов и умеет излагать свои мысли в эпистолярном жанре. Тон письма вполне светский! Одно только слово «весьма», которое употреблено вместо «очень», способно много сказать внимательному читателю. Однако кондовая стилистика текста, который прилагался для обработки, а также простонародный лексикон, звучавший в квартире Алены минувшим вечером, все эти «ладно-ка», «больно надо», «сплю и вижу»…

Не стыкуется!

«Речевые характеристики персонажей» – так называлась курсовая работа по стилистике, которую студентка Лена Володина – как в незапамятном прошлом звали Елену Ярушкину, Алену Дмитриеву тож, – писала на каком-то курсе своего филфака. Речевые характеристики персонажа по имени Иван Саблин оказались весьма загадочными. Такое ощущение, что он был един в двух лицах.

Разгадка может быть простейшей: например, у Саблина есть секретарь, а может, секретарша, которая и ведет от его имени электронную переписку, и секретарь этот – человек образованный и культурный.

Разгадка может быть детективной: Саблин – отличный актер, который не хочет, чтобы писательница просекла его истинную суть. Поэтому и придуривается как может, однако нечаянно выдал себя письмом.

А впрочем, писательница, не все ли тебе равно, какие мотивы движут заказчиком? Твое дело – отрабатывать полученный аванс. Вернее, авансы.

В течение дня, значит, ее наличный фонд увеличится до четырех тысяч евро. О, очень недурно. Все идет к тому, что где-нибудь в феврале, исполнив все договорные обязательства перед «Глобусом», писательница Алена Дмитриевна вполне сможет позволить себе небольшую расслабуху. Например, скатается в какой-нибудь зарубеж. И она даже знает, конкретно в какой…

Париж называется.

А пуркуа бы не па? Ее знакомая, хорошая девочка Марина, участница летних приключений, звала в гости, обещала приглашение прислать. Провести пару недель в Париже – ну что может быть лучше для восстановления душевного равновесия красивой женщины? Прошлым летом Алена восстановилась по полной программе: в таку-ую крутую детективщину ввязалась, таки-ие сердечные сотрясения пережила [5 - Об этом можно прочесть в романе Елены Арсеньевой «Поцелуй с дальним прицелом».], что похудела на два килограмма и стала выглядеть лет на пять моложе. И без всяких, заметьте себе, посещений салонов красоты!

Но не кажи гоп, пока не перескочишь, деньги пока еще не заработаны. Вообще, довольно-таки рискованно: подбрасывать их в почтовый ящик. А вдруг кто-нибудь сунется туда прежде Алены? Кто-нибудь из досужих соседей?!

Может, написать Саблину и попросить придумать для выплаты гонорара что-нибудь пооригинальнее и понадежнее? Ага, а он поймет это как намек и опять завалится в гости таким же экстравагантным способом, как и в прошлый раз!

Нет, довольно с Алены вчерашних содроганий. Пусть будет как будет. Вся штука в том, чтобы почаще бегать сегодня к почтовому ящику. Только и всего. Может быть, повезет наткнуться и на «почтальона», а главное, проследить, откуда он появится. Вдруг да и в самом деле он окажется соседом Алены? А почему бы и нет? Оказался же бедолага, страдалец Костя Простилкин, которому догадливая писательница мимоходом спасла жизнь, здоровье и состояние, любовником ее соседки с первого этажа! [6 - Об этом можно прочесть в романе Елены Арсеньевой «Крутой мэн и железная леди».] Мир тесен, это общеизвестно, но то, что он тесен просто до безобразия, Алена Дмитриева знает лучше других.

На всякий случай она немедленно спустилась к почтовому ящику, хотя это была сущая дурь, конечно: ожидать, что деньги окажутся там. Ну, пошла просто так, на всякий случай, чтоб не думалось!

Задуматься, однако, пришлось, потому что в ящике обнаружился-таки искомый сверток, завернутый в белый фирменный пакет продуктового отдела супермаркета «Этажи». Алена извлекла пакет дрожащими руками и собралась развернуть прямо на площадке, однако где-то наверху стукнула дверь, и Алена огромными прыжками понеслась через две и даже три ступеньки в свою квартиру. Не хватало еще предстать перед соседями в халате, шлепанцах, с вытаращенными от изумления (вдобавок ненакрашенными!) глазками… и пачкой евро в руках!

Однако подобная оперативность наводила на очень многие мысли. Неужели Саблин или кто-то из его подельников (а почему она употребляет именно это непрезентабельное слово? Ладно – кто-то из его соратников, клевретов, союзников, сателлитов, приятелей, друзей, близких людей, помощников, ассистентов, адептов… и так далее, и так далее!) и в самом деле обитает в этом доме, в этом подъезде? А может быть… Алена посмотрела на время получения электронной почты ее сервером и увидела, что письмо от Саблина пришло в два часа ночи. Ну, с тех-то пор была прорва времени приехать к ней хоть из центра Сормова, хоть из какого-нибудь, условно говоря, Афонина – и бросить в ее почтовый ящик ценную посылочку. И вообще, ну что за манера до всего докапываться, допытываться, доискиваться? Не проще ли принимать с благодарностью дары судьбы et dona ferentes?

Вот именно!

Она задумчиво повертела в руках пакетик. Магазин «Этажи» находится в двух кварталах от ее дома. Значит ли это, что Саблин живет где-то рядом? Или у него просто есть машина? Ведь в модный, популярный да и в самом деле отличный супермаркет «Этажи» народ повадился ездить со всех концов города, стоянка перед магазином забита автомобилями, пешему человеку шагу не шагнуть, можно только боком-боком пробраться. Нет, это никакой не след!

Алена подсела к компьютеру и, подавив желание немедленно начать отрабатывать очередную порцию гонорара, решила сначала посмотреть, какой сюрприз принесло ей еще одно утреннее письмо, явившееся с совершенно незнакомого адреса: pomme@express.khabarovsk.ru.

Незнакомого-то незнакомого, но слово khabarovsk… Вернее, Khabarovsk, вот так, с большой буквы! Это же Хабаровск, чудный город на Амуре, где Алене повезло побывать лет десять назад, когда она подрабатывала в одном из скороспелых нижегородских журналов, который посылал своих корреспондентов по разным городам и весям и на этом деле вдрызг разорился… Кое-кто из корреспондентов сподобился съездить на Кавказ или на Украину, кое-кто – в заманчивую зарубежчину, ну а Алена Дмитриева, которая любила Дальний Восток, побывала в Хабаровске. У нее там остались друзья, в том числе – задушевная подружка Маша. С ней Алена состояла в постоянной электронной переписке. Маша была известной в городе гадалкой и периодически осчастливливала подругу своими пророчествами, которые, как и свойственно пророчествам, то сбывались, то не сбывались, однако вносили в унылую жизнь нашей писательницы немалый таки оживляж.

Но это не Машин адрес, а какого-то pomme. Pomme по-французски яблоко. Что ж оно за яблоко такое? Забавно, однако. Гном… яблоко… что-то это напоминает Алене… А, ну да, понятно что. Сказку «Белоснежка и семь гномов». В этой сказке Белоснежку отравили яблоком. Гном – пусть один, а не семь – был вскользь упомянут в «заказном романе», яблоко – вот, выкатилось из гиперпространства, а кто сыграет роль бедненькой отравленной Белоснежки, которая из любопытства впустила в дом злодейскую старуху, из любопытства попробовала яблочко? Уж не любопытная ли писательница Алена Дмитриева уподобится ей?..

О-хо-хо! Не хотелось бы!

А кстати, как насчет любопытной Варвары, которой на базаре нос оторвали?

Может быть, пора угомониться, как поется в песенке?

Может быть, но любопытство угомониться не пожелало и заставило-таки Алену дрожащей ручонкой открыть в своем электронном почтовом ящике письмо от pomme.

Есть такая пьеса, ее в школе проходят, – «Горе от ума». Всем известная комедия, написанная еще в XIX веке Александром Сергеевичем Грибоедовым. Прочь из Москвы, сюда я больше не ездок… Что станет говорить княгиня Марья Алексевна? Чуть свет уж на ногах, и я у ваших ног! С корабля на бал… А судьи кто? Спешил, летел, дрожал, вот счастье, думал, близко… Он франкмасон и вольтерьянец!.. Ну и так далее, и тому подобное. У Грибоедова было «Горе от ума». А писательнице Алене Дмитриевой по жизни то и дело приходилось претерпевать горе от собственного буйного воображения. Как правило, прежде чем войти в какую-нибудь житейскую ситуацию, она накручивала, наворачивала вокруг этой ситуации бог знает что. То есть воображала ее себе во всех подробностях – все трудности и проблемы, которые в ходе этой ситуации могут встретиться, все чаемые дивиденды, все нечаемые убытки, охи-вздохи, горести-радости… Затем наступала встреча с реальной жизнью, которая, как правило, отличалась от воображаемой примерно так же, как всякая подделка отличается от реальности. Обычно получалось по пословице: «Гладко было на бумаге, да забыли про овраги, а по ним ходить!» Но иногда получалось с точностью до наоборот: неуемное воображение Алены заставляло ее совершенно напрасно мандражировать от волнения и беспокойства. Совершенно так же вышло с этим несчастным pomme, с этим электронным яблоком!

Против ожидания, все оказалось элементарно просто. Электронный адрес принадлежал одной из хабаровских газет под названием «Зеленое яблоко» (!!!), а письмо было подписано какой-то Ниной Корпачевой, заместителем главного редактора этого самого «Яблока». Во первых строках своего письма Нина Корпачева сообщала, что адрес госпожи Дмитриевой получила от своей приятельницы Марии Шумковой, которая одновременно является и приятельницей вышеназванной госпожи. Далее Нина очень пылко уверяла, что число хабаровских поклонников творчества писательницы Алены Дмитриевой растет не по дням, а по часам и даже где-то по минутам, и все они страстно желают, можно сказать, жаждут как можно больше узнать о своем литературном кумире. Так почему бы госпоже Дмитриевой не пойти навстречу этому желанию и не дать «Зеленому яблоку» небольшое электронное интервью?

Польщенная госпожа Дмитриева только плечами пожала: дать интервью? Легко! Подобные электронные интервью были для нее не в новинку, поэтому она, почти не задумываясь, отщелкала ответы на задаваемые вопросы, которые были довольно банальны: когда начали писать (давно), почему работаете в жанре детектива (потому что люблю детективы), каковы ваши литературные пристрастия (Шекспир, Пушкин, Бунин, Булгаков, Катаев), кого из писательниц считаете своей самой серьезной соперницей (Дафну Дюморье! А вы думали, я кого назову?..), ваши творческие планы (писать – и никаких гвоздей, а что именно – не скажу, потому что я жутко суеверна, это раз, а во-вторых, живу одним днем, без особых планов) – ну и так далее, и тому подобное!

Отправив интервью, Алена заодно написала и подружке Маше – поблагодарила за протекцию, а потом попросила немножко погадать на удачу и любовь. Когда-нибудь, когда у Маши будет время…

Ну а теперь пришло время отрабатывать очередные тысячи евро и продолжать историю жизни Ивана Антоновича Саблина.

Долги наши, или История жизни Ивана Антоновича Саблина (продолжение)

Мне кажется, я уже столько тут нагородил эмоций, охов и вздохов, что только идиот не догадается: мой «папашка героический» был никакой не летчик, а мокрушник отъявленный. Молодой, красивый, прикинулся, как в сказках говорится, добрым молодцем, ну, матушка моя, которая только из своей муромской деревни приехала и была еще простая, как русская печь, в него влюбилась. А он переспал с ней – и исчез. Он ее так и так бросил бы, конечно, но тут его взяли на деле да посадили. Она и узнала из газет, с кем ночку коротала и от кого забеременела. Но она, что характерно, не испугалась и не шарахнулась от него: ездила в тюрьму, пыталась какие-то передачки передавать, письма писать… Сообщила, что беременная. Он, папаня, очень сильно удивился – не беременности, конечно, а такой верности и преданности. И пожалел девчонку – передал ей маляву, чтоб забыла, не связывалась с ним, потому что из тюрьмы ему если и выходить, то в нелегалку, а таким беглым не до семейной жизни! Пусть она аборт, дура, сделает, а потом живет, как живется.

С тех пор она ему больше нежных писем не писала, но аборт не сделала, а потом и меня родила. Маме повезло: родная тетка ее приютила в Нижнем, помогла выучиться. Со мной нянчилась, пока не умерла от сердца. Ну, дальше началась наша правдашняя жизнь, о которой маме нечего было рассказывать мне, о которой я и сам знал. Не знал только вот чего: иногда в нашем скудном бюджете бывали светлые, так сказать, моменты, откуда-то брались деньги и вообще – у мамы всегда были какие-то заначки. Она мне вкручивала: дескать, родственники деревенские помогают. Любого другого нормального парня, а не такого доверчивого лопуха, как я, это насторожило бы: как это так, родственники помогают, а почему ни мы к ним в гости не ездим, ни они к нам ни ногой? «Родственники» эти были, оказывается, папашкины кореша.

Антон Петрович Москвин (так его звали, отца моего, а Саблин я по матери, они ведь не были зарегистрированы, отчество она мне дать могла настоящее, но фамилию отца – нет) в самом деле умер на зоне через три года после моего рождения: подстрелили его при попытке к бегству. Но у него остался друг – вот этот самый, пухленький, на гнома похожий. А он оказался человеком непростым, очень непростым, он-то и исполнял последнюю волю отца: поддерживал его сына и эту глупую девчонку, мою маму, которая никого, никакого другого мужчину в жизни знать не хотела, только его одного, вора, убийцу, зэка, любила и ждала. А потом, когда узнала о его смерти, точно такой же безответной и беззаветной любовью полюбила Иисуса Христа. Бывают такие вот причуды природы…

Да, моя мама была и в самом деле причудой, вернее, чудом природы. Я привык к ней одной, а тут передо мной словно бы совсем новый человек возник. Другая женщина на ее месте рыдала бы слезами, исповедуясь перед сыном в грехах молодости, просила у него прощения за то, что врала ему всю жизнь, как-то на жалость била бы, пыталась оправдаться… А мама говорила со мной небывало сухо, холодно, будто с чужим человеком. С чужим человеком – о чужих ему людях, а не с сыном родным – и о нашей же семье. Она даже не слишком интересовалась тем, что я думаю, что чувствую, что со мной происходит от этих известий, которые всю душу мою перевернули и которые должны были перевернуть всю мою жизнь.

Теперь дело прошлое… Теперь все это очень далеко от меня ушло, я слишком много пережил за те шестнадцать лет, которые с той поры прошли, но тогда я был оглушен, ошеломлен, убит, можно сказать, и в конце концов впал в какое-то оцепенение, так что каждое новое известие (а им словно бы конца видно не было!) становилось для меня уже очередным ударом по онемевшей, бесчувственной, разбитой голове. Боли не чувствовал, короче.

Я уже говорил о том, что мама была очень религиозной. Однако этого мало: она собралась уходить в монастырь! И вскоре я проводил ее в Выксу, это такой городок на Нижегородчине. Раньше там находился огромный, на всю Россию знаменитый монастырь, стоял потрясающе красивый храм, но теперь от храма остались только изувеченные стены, а монастырские здания в основном отдали под коммуналки, но потом монашки себе что-то вытребовали, как-то обустроились. Вот там и поселилась моя мама.

Больше мы не виделись, потому что она отказывалась со мной встречаться. Я не обижался, я же говорю, что во мне как бы отмерли некоторые чувства. И когда я узнал о ее смерти, мне показалось, что уже ждал чего-то в этом роде. Оказывается, у нее был рак, она знала, что скоро умрет, и то ли меня хотела от излишних страданий избавить, то ли душу свою с Господом примирить.

Я не знаю, чего она хотела. На похоронах не был – я в это время учился в другом городе.

Сразу после того, как мы познакомились с другом моего папани (фамилия его была Гнатюк, звали Олег Михайлович), он крепко за меня взялся. Мама, уезжая в Выксу, ему меня всецело поручила, и он делал со мной что хотел. А хотел он мне только добра, как выяснилось. Ни в какую преступную шайку он меня заманивать не собирался, такой пошлости даже предполагать не стоит. Гнатюк забрал меня из школы, перевел в другую, самую лучшую в городе, а чтобы я в классе не отставал (это ведь уже были десятый-одиннадцатый классы, выпускные), нанял мне репетиторов. Честно скажу: я даже не предполагал, что могу учиться с таким удовольствием, что это окажется так интересно.

Во открытие сделал, да?

Самый лучший репетитор был у меня по биологии и химии, и вскоре я понял, что мне хочется биологом стать. Нет, конечно, не в школе про пестики-тычинки или, условно говоря, про цепочки ДНК рассказывать. Мне хотелось заниматься этим профессионально. И мои намерения совпали с намерениями Гнатюка, который, оказывается, собирался сделать меня врачом. Когда я закончил школу (не с золотой медалью, конечно, но экзамены почти все сдал на пятерки, и такой рывок, который я сделал от троечника к отличнику, для меня самого очень много значил, больше даже, чем медаль, которую, конечно, Гнатюк купил бы мне, если бы только захотел или если бы я его попросил), приемный отец увез меня из Нижнего. Мы уехали на Дальний Восток, в Хабаровск, и там я поступил в медицинский институт.

Конечно, я обалдел, когда узнал, что учиться мне придется в каком-то захолустье. Я же тогда дураком был и считал центром вселенной одну Москву, думал, что меня Гнатюк готовит для того, чтобы я учился в МГУ, самое малое! Но он объяснил мне, что, во-первых, центром вселенной человек сам себя должен ощущать, это сугубо от него зависит, никакая Москва в этом помочь не может, а во-вторых, и это главное, в то время в хабаровском меде была самая сильная в стране кафедра стоматологии и косметической хирургии, а Гнатюк хотел, чтобы я занимался именно этим.

Я сначала это принял в штыки. Хирургом быть – да, это по мне, но косметологом?! Кошмар! Это ж работа только для баб, думал я, в том смысле, что женские обвисшие мордашки подтягивать недостойно мужчины! Конечно, я тогда не знал, что «обвисшие мордашки» подтягивают не только женщины, это раз, во-вторых, что подтягивают не только мордашки, но и суровые мужские прессы, и статная фигура иной кинозвезды мужского пола – это результат не только качаний на тренажере, но и работы хирурга. Гнатюк мне все очень доходчиво объяснил, но главное, чем он меня убедил, это рассказом о развитии косметологии в Европе и Америке. Как раз девяностые годы начались, Россия, «задрав штаны», ринулась в цивилизованный мир и стала под него всяко гримироваться. Косметических клиник создано было – не счесть, но все равно осторожные жены внезапно разбогатевших «новых русских» и всякие там известные артистки ездили омолаживаться в Швейцарию и Париж. Правда, с тех пор, как в этой самой Швейцарии одну нашу знаменитую певицу чуть не уложили в могилу за ее же собственные несусветные деньги, наиболее разумные дамочки стали поглядывать и в сторону собственных врачей и наших институтов красоты. Я к тому времени доучивался в институте и уже потирал руки, ожидая, что вот завтра Гнатюк купит мне свой салон и я начну-у!..И вот вам здрасте: он вдруг звонит по телефону (он жил то в Нижнем, то в Хабаровске, но в основном руководил моей жизнью по прямому, так сказать, проводу) и сообщает, что мне надо срочно заняться оформлением заграничного паспорта и немедленно после получения диплома (кстати, его темой Гнатюк был жутко недоволен, но это уже дело десятое!) ехать в Сеул.

Для тех, кто сейчас вытаращил глаза в точности, как это сделал я в том апреле 1994 года: Сеул – это столица Южной Кореи. Нет, я это знал, конечно, однако не подозревал, что Южная Корея очень далеко обошла всех в мире по качеству пластической хирургии. Да, представьте! Не пижонистый Париж, не чинная Женева, ни крикливый Лос-Анджелес, не дешевые Афины (там даже самая сложная подтяжка стоит всего тысячу баксов), а тихий, вежливый Сеул впереди планеты всей в деле восстановления красоты и молодости.

Ну что ж, я послушался Гнатюка (я уже привык его слушаться беспрекословно) и отбыл в Сеул, порадовавшись, что у меня отличный английский (опять же – по настоянию моего приемного отца). Прожил я там четыре года, научился всему, чему следовало, причем мое увлечение биологией мне немало тут пригодилось, помогло усовершенствовать мое ремесло пластического хирурга, а потом я прямиком прилетел в Нижний, где Гнатюк обрисовал мне мое будущее – вернее, то, ради чего он вкладывал деньги в мое образование и мое обучение этому тонкому, ювелирному, этому живому ремеслу.

* * *

С утра позвонила Инна, и Алена едва узнала голос подруги – таким он был жалким, несчастным и больным.