Личный оборотень королевы

Боже мой, да разве я могла не отозваться на это деликатное предложение?! Надо сказать, что господина Чужанина я еще не видела. Со мной только единожды на минуточку встретилась сестра его, Вера Сергеевна, довольно неприветливая дама в трауре. Надо полагать, именно для ее сына господин Чужанин искал гувернантку, знающую английский язык.

Я засуетилась, забеспокоилась, поспешно начала одеваться, причесываться… горничная споро помогала мне. Я уже успела заметить, что прислуга в этом доме необычайно умелая и внимательная, хотя и очень молчаливая: никто ни словом лишним не обмолвился о господах. Разве могла с такими слугами сравниться старая болтливая кухарка, которая помогала матушке по хозяйству и от которой грязи и неряшества было больше, чем пользы, а уж как сплетничала она о нашей жизни со всей окрестной прислугой! И гости у отца бывают чудаковатые, и лица да повадки у них не русские, и разговоры ведутся на чужом языке… Диво, как не донесла околоточному на странное наше житье-бытье! В конце концов матушка ее прогнала, и с тех пор мы с ней сами надзирали за нашим немудреным хозяйством.

Наконец я была вполне готова, и горничная проводила меня в просторную комнату, все стены которой были заняты книжными шкафами. Зрелище многочисленных корешков, тускло поблескивающих золотом, привело меня в такой восторг, что я прильнула к шкафам и не могла от них оторваться. Здесь были книги на французском, немецком, итальянском и, конечно, на русском: сочинения Карамзина, Пушкина, Греча, Булгарина… В отдельном шкафу стояли журналы. Ах, как мне хотелось все это прочитать! А вот книг на английском было раз, два и обчелся: пара томиков Байрона, «Мельмот-Скиталец» Чарльза Метьюрина и какой-то роман госпожи Радклифф – я не могла разобрать название, ибо корешок был сильно потерт от частого чтения.

Я приуныла – на каких же образцах литературы будем мы заниматься с племянником господина Чужанина? Эти книги отнюдь не годятся для детей, а те, которые я везла из Петербурга, судя по всему, пропали, если их не нашли на месте нападения на карету и не вернули мне.

Кто мог на них польститься? Лесные разбойники вряд ли умели читать по-английски. Наверное, бросили их в костер или утопили в болоте! Мне стало остро жаль эти книги, ведь они были друзьями детства моего, все эти «Приключения Перегрина Пикля», «Путешествия Гулливера», «Викфильдский священник», несколько томиков Ричардсона и, само собой, Шекспир, столь любимый моим отцом и мною. Особенно жаль было мне тех пометок, которые делал восхищенный гением Шекспира мой отец на полях этих томиков. На всю жизнь запомнила я, что около реплики Гамлета: «I am but mad north-north-west», «Я безумен только в норд-норд-вест», – отец написал: «Экая загадочная фраза! Она будоражит мое воображение и заставляет волосы шевелиться в некоем священном восторге!»

Увы, книги не вернуть, не вернуть и эти заметки. А для моего воспитанника придется спешно выписывать новые издания…

И тут я спохватилась, что озабочена вовсе не тем, чем следует. Меня ведь еще не приняли на должность гувернантки, хоть неким Божьим произволением, испытав все мыслимые и немыслимые ужасы и приготовившись к смерти, я все же попала в Заярское.

Послышались быстрые шаги. Я едва успела отскочить от шкафов, как дверь открылась и на пороге появился высокий мужчина в бархатном синем домашнем сюртуке, который необыкновенно шел к его синим глазам. Черные волосы, черная бородка, смуглая кожа – и эти яркие синие глаза…

Сердце мое сжалось. В жизни со мной такого не бывало! Я влюбилась в Ивана Сергеевича Чужанина – ах, как же подходила ему эта загадочная фамилия! – с первого взгляда. Думаю, по этой стезе проходила не я одна: в него, должно быть, влюблялись все дамы, которым выпадало счастье встретить уверенный, добродушный и в то же время насмешливый взгляд его синих глаз. Мне кажется, перед ним не устояла бы и сказочная принцесса!

Но я ощущала себя не принцессой, а тем, кем я была: совершенно никчемной, плохо одетой, необразованной дурнушкой. Кроме того, кто я и кто он?! Кажется, я забыла свое место. Да как я вообще могу допускать до себя такие мысли?! Это стыдно!

Я нырнула в глубоком реверансе, потом выпрямилась, но поднять глаза не посмела. Только чувствовала, как пылают мои щеки.

– Неисповедимы пути Господни, не правда ли, Марья Павловна? – раздался звучный, глубокий голос, взволновавший меня до того, что по спине пробежали мурашки. – Удивительно, что вам удалось спастись от этих извергов в образе человеческом! Еще более удивительно, что лесными запутанными тропами вы смогли добраться до Заярского! За вас кто-то молится у престола Господня, не правда ли?

– Думаю, это мои отец с матерью, – пролепетала я. – Их чистые, праведные, любящие души оберегают меня. Клянусь, что на пороге неминуемой смерти я увидела лицо моей матушки. Я растерялась, когда господин Великанов незаметно вытолкнул меня из кареты, не знала, что делать, но вдруг увидела среди деревьев мою матушку, которая манила меня и словно уговаривала спрятаться. Я послушалась ее, побежала, свалилась в какую-то ямину – это меня и спасло.

– Ах, Корней Петрович… – с горечью вымолвил Иван Сергеевич. – Если бы вы только знали, Марья Павловна, какую боль причинила мне весть о его смерти!

Он печально умолк, и я подумала, что Иван Сергеевич – человек редкого благородства. Ведь он лишился огромной суммы денег, которую вез для него Корней Петрович, однако ни словом об этом не упоминает.

– Он пожертвовал жизнью ради меня, – пробормотала я сквозь подступающие слезы.

– Ради бога, расскажите же мне, что там произошло, в лесу, – попросил Иван Сергеевич. – Вы бегло описали случившееся моей сестре, она кое-что передала мне, но я предпочел бы услышать все из первых уст.

Я торопливо пересказала историю нашего знакомства с Корнеем Петровичем, попросив прощения, что решилась ехать в Заярское без согласия хозяина. Господин Чужанин улыбнулся:

– Не волнуйтесь об этом, Марья Павловна. Вы поступили совершенно правильно. Как говорится, кто смел, тот и на коня сел. Жаль только, что вам пришлось пережить такие испытания на пути сюда. Но продолжайте свой рассказ.

Я поведала ему подробности нашего путешествия, пересказала подозрения Корнея Петровича относительно кучера и его черных рукавиц, но когда дошла до самого страшного мига, речь моя утратила связность, я стала запинаться, вздрагивая от воспоминаний о пережитом ужасе:

– Раздался гулкий удар и громкий треск, словно наземь упало дерево, карета остановилась, а вслед за тем раздался протяжный волчий вой… Я решила, что на нас напала волчья стая, но Корней Петрович сказал: волки-де с топорами не ходят. Я окаменела от страха. Однако Корней Петрович приоткрыл дверцу с той стороны, которая была обращена к лесу, и шепотом приказал выпрыгнуть и бежать. Я с перепугу замешкалась было, и тогда он просто вытолкнул меня вон.

Наверное, я не решилась бы кинуться в лесную непроглядную тьму, кабы не явился мне призрак матушки, о чем я уже упомянула, и не поманил за собой. Я побежала вперед, но через несколько шагов свалилась в яму, полную сломанных веток и опавшей листвы. Вдруг до меня донесся пронзительный вопль, в котором я с трудом узнала голос Корнея Петровича. Я поняла, что это предсмертный крик, что злодеи убили его… Думаю, разбойники меня искали: ведь их сообщник кучер наверняка сообщил, что в карете Великанов был не один. От страха, что они найдут ямину, в которой я затаилась, я лишилась чувств и пролежала так всю ночь до самого рассвета. Счастье, что на дворе был уже май, ночи стояли теплые, не то я могла бы замерзнуть до смерти.

Привел меня в сознание утренний холодок, щебет ранних птиц и слабый свет, пробивавшийся сквозь путаницу ветвей и листвы. Я поняла, что Бог помиловал меня, что я жива, – и решилась выбраться из ямы. Не сразу мне это удалось, но наконец я выползла на дорогу, хорошо видную в свете восходящего солнца. На обочине лежало срубленное дерево, которым разбойники преградили, конечно, путь нашей карете, а потом оттащили в сторону, чтобы не мешало угнать экипаж.

Я смотрела на странные следы на дороге, оставшиеся в разъезженной колесами грязи. Они напоминали вмятины многочисленных коровьих копыт… И тут же я увидела лежащего посреди дороги Корнея Петровича. Никогда не забуду эту ужасную картину: его закатившиеся глаза и окровавленное, словно бы перегрызенное чьими-то острыми зубами горло… Я совершенно потеряла голову от страха и ринулась невесть куда, не разбирая дороги.

* * *

– За что?! – в ужасе пискнула Лидия.

– С ума сошел? – воскликнул доктор Васильев.

– Поосторожней, ты, лепила, – буркнул Табунов.

– Вы тоже поосторожней, товарищ капитан, – сухо произнес Грушин. – Кого и за что вы собрались задерживать?

– Гражданку Дуглас, – пояснил Табунов, и на лице его появилось что-то вроде улыбки. Похоже, страх Лидии, возмущение Васильева и неприязнь Грушина доставляли ему некое особенное удовольствие. – По подозрению в совершении убийства двух неизвестных граждан.

– Да вы что?! – взвизгнула Лидия. – Вы что?!

Губы у нее так тряслись, что визг вышел пронзительный, но нечленораздельный.

– Вы что, капитан, рехнулись? – разозлился Васильев. – Предполагаете, это она ту резню устроила?! Да я же видел трупы… она бы тут перед нами вымазанная кровью с головы до ног стояла!

– Вполне возможно, на плаще при внимательном рассмотрении найдутся следы крови, – кивнул Табунов. – Итак, протяните руки, гражданка, не вынуждайте применять силу.

Лидия покачнулась, Артем Васильев поддержал ее:

– Вам плохо? Впрочем, что я спрашиваю, еще бы! Пойдемте в машину, я дам вам что-нибудь…

– Никто никуда не идет, – перебил Табунов. – Я смотрю, вы тут из себя рыцаря решили строить? Отпущу ее с вами, а вы ее увезете на «Скорой»?

– Ему никого из себя строить не надо, – хохотнул Грушин. – Доктор Васильев и впрямь рыцарь без страха и упрека. Два года назад сам-один разоблачил банду знахарей-шарлатанов, двое главных фигурантов сидят, пособница условный срок получила[2 - Об этой истории можно прочитать в книге Елены Арсеньевой «Мужчина в пробирке», издательство «ЭКСМО».].

– Да мне плевать на этого дилетанта, – с яростью сказал Табунов. – Его дело – клизмы ставить, а не в мою работу лезть. Какого черта он здесь торчит? Там где-нибудь люди «Скорой помощи» ждут не дождутся, а он норовит у смазливой бабенки пульс пощупать между ног!

В глазах у Лидии все смерклось, она какое-то мгновение ничего не видела, только слышала шум, топот, сопение, ее качало, но Васильев даже не пытался поддержать, и наконец, немного справившись со слабостью, она обнаружила, что доктору не до нее: он пытается достать кулаками Табунова, а тот, в свою очередь, – его, однако ничего не получается, потому что обоих противников как-то умудряется удерживать на расстоянии не слишком высокий и на вид не отличающийся особой мощью Грушин.

В эту минуту от «Скорой» прибежал встревоженный шофер, крича:

– Артем Васильевич! Доктор Васильев! У нас вызов! Надо ехать! Бросьте вы этого полицая!

– Артем, давай отсюда, ну! – сквозь зубы сказал Грушин. – Поезжай! Не дури!

Доктор Васильев неохотно опустил руки, тянущиеся к Табунову, разжал кулаки, глубоко вздохнул, покосился на Лидию, буркнул: «Извините!» – и пошел к машине. Забрался в кабину, но перед тем, как захлопнуть дверцу, бросил еще один бешеный взгляд на Табунова и крикнул:

– Грушин, не разрешай ему! Он чокнутый!

– Не волнуйся, – отозвался Грушин, – отобьемся. Я все же старший по званию.

«Скорая» уехала.

– Лидия, – послышался рядом хрипловатый голос, – что тут происходит?

Лидия обернулась и бросилась к незаметно подошедшему невысокому седому человеку так стремительно, что споткнулась и почти свалилась в его объятия.

Грушин насмешливо хрюкнул, но тотчас принял серьезный вид: