Исповедь Дракулы

Больше Дракула не видел своего старшего брата живым. Судьба разлучила их навеки, но если прежде Влад хотя бы в памяти мог воскресить образ близкого человека, то после чудовищного открытия, произошедшего весной 1459 года, он забыл лицо Мирчи. Это стало подлинным проклятием, неразделенной мукой. Влад тщетно пытался вспомнить взгляд, улыбку Мирчи, но вместо этого видел лишь изуродованный тлением череп, в котором почти невозможно было угадать родные черты. Страшный оскал умершего в муках человека, чудовищное зрелище, лишившее сна и возникавшее всякий раз, когда сердце искало умиротворение в минувшем. Влад чувствовал, что это воспоминание станет преследовать его до конца дней, не померкнет, не побледнеет, наоборот, с каждым годом будет становиться все более отчетливым. Ему казалось, – он жизнью своей готов расплатиться, лишь бы вспомнить лицо Мирчи. Но череп смеялся над ним, и этот смех убивал душу…

Кошмар вновь завладел Дракулой. Он больше не мог сидеть неподвижно, отчаянье душило его. Чтобы как-то справиться с чувствами, узник изо всех сил саданул кулаком о каменный пол. Еще раз, еще…

«Расколоть собственную голову об эти плиты, чтобы боль заглушила все чувства и потом пришел спасительный мрак и небытие… Или гиена огненная… Неважно… Только бы избавиться от этой муки… Мирча, почему ты покинул меня? Почему ты не хочешь придти к своему брату хотя бы во сне, хотя бы на миг вернуться, чтобы я смог вспомнить твое лицо…» – еще мгновение и Влад действительно стал бы биться головой об пол, но боль в разбитой руке смешалась со жгучим стыдом. Он осознал, что, поддавшись отчаянью, вел себя недостойно, ведь только молитва могла очистить и исцелить душу. Дракула стал на колени, обратил свою мольбу к Всевышнему, но почувствовал, что не может сейчас говорить с Богом. Все вокруг покрывал беспросветный, вязкий как смола мрак. От него невозможно было избавиться, от него не спасали воспоминания, его не могла рассеять надежда. Узник больше не верил в себя, не верил в людей, терял веру в Бога. Только густой черный мрак, только мысли о предательстве всех, кому он верил, только оскал застывшего в судороге скелета… «Может быть, Матьяш прав, мне надо признать свою мнимую вину, и тогда кошмар закончится? – думал Дракула, невидящим взором упершись в темноту подземелья. – Господи, почему я должен цепляться за жизнь, если в ней я видел только боль и предательство? Почему я не могу умереть? Почему ты отвернулся от меня?».

Венгрия, королевский дворец в Буде

Подножка кареты угрожающе заскрипела под расшитым золотом башмаком. Прислужники роем вились возле экипажа, помогая выйти рослой грузной старухе. Приехавшая в столицу женщина напоминала гротескную, вырубленную из каменной глыбы статую с волевым, вовсе не похожим на женское лицом, мощным телосложением, твердым пристальным взглядом. Впрочем, и хватка у этой дамы была по-мужски решительной, она прекрасно разбиралась в делах, обладала организаторскими способностями и наводила идеальный порядок во всем, чем занималась. Ее власть в венгерском королевстве была очень велика, но она старалась не демонстрировать силу, отступая на второй план и давая возможность проявлять свои способности юному королю. О ней почти не говорили, она редко появлялась на приемах, но ни одно решение не принималось без ее ведома, жизнь и смерть каждого находилась в ее железных руках. Такой была мать короля Матьяша Элизабет Силади.

Некоронованная властительница Венгрии в сопровождении свиты направилась во дворец.

С сыном Элизабет удалось повидаться только вечером, – Матьяш весь день принимал послов и никак не мог выкроить время для встречи. Старуха готовилась отойти ко сну, служанки уже сняли затейливый головной убор, в котором любила щеголять Элизабет, расчесали ее длинные седые волосы, когда в комнату вошел Матьяш. Он торопливо приблизился к матери, она подставила ему руку для поцелуя. Матьяш почтительно припал к ней губами. Разговор вначале касался общих тем, но потом король не выдержал и заговорил о том, что больше всего тревожило его в последнее время:

– На днях я навестил нашего гостя и очень расстроился – он оказался неуступчивым, и боюсь, у меня не найдется способов переубедить его. А папский посланник буквально преследует меня по пятам, настаивая на объяснениях. Я не знаю, что мне делать!

Элизабет внимательно посмотрела на своего мальчика. Матьяш выглядел неважно, – лицо отекло и приобрело болезненный вид, – он слишком много нервничал, переживая из-за истории с его валашским вассалом. Сердце болезненно сжалось, – для Элизабет Матьяш так и остался маленьким слабым ребенком, которого она, его мать, не раз вырывала из рук смерти. И вот теперь мальчик страдал по вине этого несносного упрямца! Будь ее воля, она бы собственными руками убила Дракулу, но, к сожалению, такое радикальное решение могло бы только усугубить ситуацию.

– Не надо нам было вмешиваться в эту историю! Я не отец, я не умею зарабатывать деньги на крестовых походах! Мы проиграли.

– Отнюдь. Папские деньги у нас, у нас и валашская казна. Тебе не надо вступать в войну с Османской империей. Никому в голову не придет, что ты вел тайную переписку с султаном и получил гарантии мира и безопасности для Венгрии в обмен на арест валашского воеводы. Кровопролития не будет, деньги у нас, – как можно говорить, что мы проиграли? Арест Дракулы – идеальное решение всех проблем.

– Но как я объясню это Ватикану? На Влада Воеводу молятся как на святого, он единственный, кто может возглавить крестоносцев. Его не дадут сгноить в тюрьме! Особенно возмущены итальянцы. Сегодня происходящим интересовался Томасси, венецианский посланник, о Модруссе я даже не говорю. При дворе расползаются слухи… Я не могу убить Дракулу и не могу отпустить. Он это прекрасно понимает, а потому не соглашается подписать письма.

– Главное – он сидит. А доказательства его вины можно найти, и вовсе не обязательно, чтобы на этих документах красовалась его подпись. Ты должен продолжать настаивать на своем – если дрогнешь – проиграешь. Пусть все против нас, пусть мы не правы, но на нашей стороне сила, а они – собачонки, лающие в пустоту. Успокоются! Покричат, а потом станут лизать твои пятки. Главное – не дрогнуть, не проявлять слабость. Влад Дракула – изменник, предатель, ты схватил его и накажешь по заслугам. Ты – справедливый король, ты никогда не ошибаешься. Бог на твоей стороне!

Матьяш и не пытался возражать. Он знал, что его матушка права всегда и во всем. Раньше он воспринимал это как должное, но последнее время безапелляционность суждений матери начинала нервировать. Матушка забывала, что королем был именно он, что ему дана была власть от Бога, и он должен был все решать сам. Он не нуждался ни в чьих советах. Но ситуация с валашским князем оказалась такой сложной и запутанной, что сейчас было не самое подходящее время возражать и настаивать на своем. Матушка лучше знала, что делать.

– Все будет хорошо, мой мальчик, – жесткая рука с короткими сильными пальцами потрепала его искусно уложенные королевским цирюльником локоны. – Помни, главное – не дрогнуть, тогда мы победим.

Матьяш покинул опочивальню. Элизабет осталась одна. За окном тихонько шуршал дождь, потрескивал огонь в печи.

Матьяш был поздним, нежданным ребенком. Яношу давно перевалило за пятьдесят, да и она чувствовала себя почти старухой, когда внезапно поняла, что носит под сердцем новую жизнь. Беременность проходила очень тяжело и окончилась преждевременными родами. Элизабет вспоминала крошечное создание, один взгляд на которое вызывал приступ острой болезненной жалости. Жалкий худенький мальчик никак не хотел вздохнуть, и казалось, что его жизнь на Земле закончится, так и не успев начаться. Но малыш все же закричал, точнее, запищал тоненьким голоском, и, услышав этот зов, измученная родами Элизабет поняла, что все отдаст за этого ребенка.

Мальчика спасло богатство семьи Хуньяди. Владелец самого большого в Венгрии состояния мог позволить для своего сына очень многое. Элизабет приводила к ребенку знаменитых лекарей, делала все возможное и невозможное, и в результате жизнь, теплившаяся в этом тщедушном тельце, разгоралась сильнее.

Но когда ребенок подрос, мать ждал новый удар. Матьяш развивался очень плохо, никак не учился ходить и говорить. До пяти лет он вообще был совершенно беспомощным существом, и казалось, малыш никогда не сможет стать таким, как все. И снова помогло золото. Лучшие учителя, огромное количество мамок, нянек и прочей свиты, регулярные занятия, тренировки сделали чудо, и Матьяш стал на ноги. Тогда и Янош, не слишком благоволивший к младшему сыну и считавший его рождение каким-то недоразумением, иначе посмотрел на ребенка и присоединился к усилиям Элизабет. Он загорелся желанием дать Матьяшу блестяще образование, хотел, чтобы его сын стал лучшим.

Матьяш любил читать. Он с удовольствием рылся в книгах, вначале рассматривал картинки, а потом читал все подряд, начинал сам придумывать забавные истории. Элизабет смотрела на него и не могла нарадоваться, единственное, что ее тревожило – слабое здоровье Матьяша, и она, как могла, оберегала сына, ограждая от жестокой суровой жизни, в которой могли выжить только очень крепкие, сильные мужчины. Мальчик должен был остаться при ней. Янош прочил венгерский престол своему старшему сыну Ласло, а малыш Матьяш не имел никакого отношения к этой яростной борьбе. Так было до тех пор, пока смерть не забрала и Яноша, и Ласло. Для семьи Хуняди началась черная полоса, окончившаяся невероятным взлетом – Матьяш стал законным королем Венгрии. Элизабет была счастлива, но в то же время очень тревожилась за ребенка, – ведь в ее глазах он по-прежнему оставался таким слабым, болезненным, беззащитным.

Властная, образованная женщина прекрасно разбиралась в политических интригах, в свое время она оказывала большое влияние на мужа, а теперь руководила всеми действиями сына. Идея избавиться от Дракулы принадлежала именно ей. Элизабет видела – роль валашского князя растет с каждым годом. Всего несколько лет назад он взошел на престол бедного, раздираемого борьбой за власть княжества, но уже успел упрочить свое положение в Европе, сумев найти общий язык с новым римским папой. Кто знал, что ждало впереди энергичного, храброго и честолюбивого молодого человека? Здесь не рождались, а становились королями, надо было только иметь волю и целеустремленность. Взять хотя бы ее покойного супруга – Янош принадлежал к семье мелкого валашского дворянина, а умер правителем Венгерского королевства. Он знал, что делал, женившись на дурнушке, принадлежавшей к влиятельному роду Силади. Янош был красив, Элизабет – некрасива, он говорил ей возвышенные слова о вечной любви, и это стало одним из обстоятельств, благодаря которому и был заключен их неравный брак. Элизабет без памяти влюбилась в сладкоречивого красавца и собиралась идти за ним хоть на край земли, а потом, когда опьянение любовью прошло, поняла: Янош не любит ее, но вместе они смогут многого добиться в этой жизни, какие бы чувства не испытывали друг к другу на самом деле. Налаживая ценные связи, Янош продолжал делать карьеру, снискал себе репутацию борца с Османской империей, разбогател и приобрел огромное влияние в Трансильвании и Венгрии. Наблюдая за Дракулой, Элизабет понимала, как опасен для ее сына валашский воевода, и порой уже видела Влада во главе могущественной православной империи, столица которой находилась в освобожденном Константинополе. Конечно, пока это были только фантазии, но молодой энергичный князь, бывший ко всему прочему блестящим военачальником, мог осуществить самый дерзкий, грандиозный план. Однако в такой православной империи не нашлось бы место для ее мальчика, призванного стать всесильным королем, а потому чрезмерные усилия сдерживавшей турков Валахии не устраивали Элизабет. Существовало и еще одно важное обстоятельство, приведшее к аресту Дракулы. Матьяш боялся и не любил воевать. Инициированный римским папой крестовый поход против неверных мог стать для мальчика настоящей катастрофой: условия военной экспедиции подорвали бы его хрупкое здоровье, не говоря уже о том смертельном риске, которому он подвергался, вступая в противостояние с таким сильным и безжалостным противником, как султан Мехмед Завоеватель. Крестовый поход не должен был состояться! Элизабет считала, что легче тайно договориться с султаном и получить от него обещание не пересекать границу Венгрии, расплатившись устранением Дракулы, чем ввязываться в непредсказуемую войну с Османской империей. Арестованного князя можно было обвинить в срыве похода и прочих грехах, а полученные из Рима деньги использовать для собственных нужд. План Элизабет удался, но «рябь на воде» не утихала, Матьяш нервничал, и переживания сына терзали сердце безмерно любившей его матери.

Поднявшись с кресла, грузная женщина подошла к кровати, нырнула под пуховое одеяло. Долгий переезд утомил ее, но она никак не могла уснуть, думая о сиюминутных проблемах. А когда сон, наконец, смежил веки, Элизабет увидела себя и Яноша, когда они еще были молоды, когда вся жизнь у них была впереди…

Венгрия, крепость Вишеград в окрестностях Буды

После ареста Влада Дракулы минуло много недель, а те, кто находился в ближайшем окружении князя, по-прежнему оставались под стражей, не зная судьбы своего господина и не представляя, что ждет впереди их самих. Среди пленников находился и Раду Фарма, секретарь князя, все шесть лет его правления следовавший за ним словно тень и захваченный вместе с Дракулой в Кенингштейне наемниками Жискры. Ныне, по воле короля, Фарма проводил зиму в венгерской крепости Вишеград, коротая дни в вынужденной праздности. На плохие условия жаловаться не приходилось – кормили здесь сносно, относились с почтением, и если бы не запертая снаружи дверь, Фарма мог бы чувствовать себя гостем юного монарха. По долгу службы Раду часто ездил в Венгрию с письмами князя и успел составить представление о Матьяше. Это был своевольный избалованный мальчишка, не признававший правил и запретов. Поэтому гнев короля и последовавший за ним арест не удивили Раду, как не удивило и то, что Матьяш присвоил себе валашскую казну, с трудом переправленную через горы во время своего бегства. Пугало другое – растянувшееся до бесконечности ожидание развязки. Пугала неизвестность. Фарма не раз смотрел в лицо смерти, и хотя инструментом его было перо, мог постоять за себя с оружием в руках, как подобало настоящему мужчине. Люди, входившие в ближайшее окружение Влада Воеводы, чем-то напоминали его самого, – им нельзя было отказать ни в храбрости, ни в твердости воли, ни в решительности действий. Фарма не боялся погибнуть в бою, но неотступные мысли о темном, неясном будущем, о собственной жизни, ставшей игрушкой в недобрых руках, подтачивали душевные силы, как капли воды гранитную глыбу. Все чаще Раду не удавалось заснуть до рассвета, все чаще он задавал себе вопрос, сколько дней жизни отмерил ему венгерский король?

Серый февральский денек обещал пройти так же тихо и незаметно, как предыдущие, но внезапно скрежет замка нарушил привычное течение времени, заставив Раду вздрогнуть. В комнату вошел Томаш Бакоц. Они общались и раньше при венгерском дворе, были немного знакомы. Бакоц не принадлежал к влиятельным фамилиям, сделал карьеру благодаря собственным силам и поддержке Матьяша. Король предпочитал именно таких слуг – незнатных, готовых на все и полностью завесивших от него.

– Добрый день, господин Фарма, – галантно раскланявшись, чиновник сел у стола. – Однако ты у нас загостился! Обычно визиты твоей милости были стремительны, как молния.

– Таково гостеприимство его величества, – Фарма растянул губы в улыбке, пытаясь угадать, в чем состоит цель посещения Бакоца.

– Наша свобода в наших руках. Одна небольшая услуга, господин Фарма, и ты сможешь покинуть Венгрию. К тому же наш король славен своей щедростью, и любые услуги, оказанные венгерской короне, будут достойно вознаграждены. Ведь известно, что молчание – золото.

Неприятное чувство наполнило душу Фармы. Он понимал, что сейчас ему предложат совершить бесчестный поступок, предать своего господина, который давно стал для него другом. Правильнее всего было бы вытолкать Бакоца за дверь, но Раду понимал, что любой опрометчивый поступок может стоить ему жизни, а потому с вежливой улыбкой ждал дальнейших слов собеседника.

– Твоя милость все схватывает на лету, недаром ты, господин Фарма стал правой рукой князя! Потому, без лишних церемоний перейдем к делу. Но предупреждаю: если ты кому-либо расскажешь, о чем была речь между нами, тебя ждет смерть.

– Я уже понял, что это конфиденциальная беседа, господин Бакоц.

– Отлично. Князь диктовал тебе письма и ни для кого не секрет, что многие его послания написаны твоей рукой. Вот, например, эти… – Томаш Бакоц положил несколько листов на стол. – Кем они написаны?

– Письмо из Джурджу от февраля 1462 года действительно записал я. Что же касается другого текста, то я не знаю, кому он принадлежит, и не понимаю, о чем здесь идет речь.

– Мы твердо знаем, что Влад Дракула заговорщик, решивший убить его величество короля Матьяша I и вступивший с этой целью в переписку с султаном. Мы также твердо знаем, что Влад Дракула прославился своей возмутительной жестокостью, которая повергла в шок нашего гуманного короля. Все сказанное мною не подлежит никакому сомнению, однако, хотя эти факты очевидны, они пока не имеют доказательств. Мы-то знаем Дракулу, знаем, что это так, но не все имели несчастье лично быть знакомым с этим злодеем! Поэтому ради торжества истины порой приходится идти на обман.

Фарма словно окаменел. Каждое слово Бакоца вызывало гнев и протест, – все сказанное о князе было откровенной клеветой, которую ничего не стоило опровергнуть. Но Фарма молчал. Он решил дать себе отсрочку до конца беседы и только тогда отказаться от участия в бесчестном сговоре.

– Твоя задача, господин Фарма состоит лишь в том, чтобы переписать письмецо. Будь добр, ознакомься с ним.

И снова уступка, слабость, малодушие. Раду представил, как швыряет фальшивку в лицо чиновника, но вместо этого начал читать. На его лице одновременно отразились и гнев, и изумление.

– Это абсурд! Такому письму все равно никто не поверит! Князь никогда бы не написал таких слов. Это же почти смешно! Вслушайтесь в то, что здесь написано! «О, пресветлейший владыка оттоманов. Я – Ион Влад, Кара– Ифлакский бей[14 - В титул валашских князей кроме званий «великий воевода» и «господарь» входила частичка «Io» – сокращение от священного имени Иоанн, обозначающего «Избранник Бога». Кара– Ифлакский бей – правитель черных влахов.], раб твоего величества, молю коленопреклоненно простить мне злодеяния мои против тебя и царства твоего. Окажи великую милость и дозволь направить к тебе послов моих. Семиградие и Венгерское королевство ведомы мне, как мои пять пальцев. А будет твоему величеству угодно, так я бы мог – вымаливая грехи мои – отдать тебе под руку Семиградие[15 - Семиградие – Трансильвания.]; после чего ты легко одолеешь всю Угрскую землю. Послы мои сказали бы тебе поболе, а я всю жизнь буду тебе верным слугой и рабом и молю Господа о продолжении жизни твоего величества на многие лета…» – Фарма с волнением зачитал исписанный аккуратным почерком лист. Брезгливо отбросил его. – Глупейшая фальшивка. Бред!

– Господин Фарма, в твою компетенцию не входит обсуждать достоинства и недостатки послания, ты просто должен ответить на вопрос: будешь или нет его переписывать?

– А если я скажу «нет»?

– Это означает только то, что «да» твоя милость скажет несколько позже и в несколько иной обстановке. К тому моменту у тебя еще будет одна рука и два глаза, чтобы выполнить работу, но за сохранность остальных частей тела я не ручаюсь.

– Дайте мне время.

– О, сколько угодно! Вот перо, бумага. Я вернусь сюда завтра и надеюсь, увижу исполненную работу. После этого ты сможешь выйти отсюда.

– Я еще ничего не решил.

– У тебя целая ночь впереди, господин Фарма.

Фарма остался один. Он понимал, что у него нет выбора. Если бы жизнь Дракулы зависела только от его решения, он бы пожертвовал собой, спасая князя. Но участь князя была предрешена, и кроме этих «доказательств» Матьяш придумал бы множество других. Одним фальшивым письмом больше, одним меньше… Если король не побоялся арестовать самого князя, что же тогда ждало Раду? Его бы смело, как песчинку в ураган, и никто бы не пришел ему на помощь.

Фарма взял перо, разложил перед собой бумаги. Он просто перепишет текст – не убьет, не подсыплет яд в чашу с вином, не ударит кинжалом в спину – всего лишь перепишет несколько строк. Состряпает нелепый документ, который при первом же взгляде вызывает улыбку. Тот, кто увидит фальшивку, сразу поймет, что это попытка оклеветать князя, и письмо, напротив, только послужит его оправданию. А раз так, отчего же не выполнить приказ? Надо любой ценой вырваться из темницы, а затем, уже будучи на свободе, рассказать правду о том, что происходило на самом деле.

Он долго не мог начать писать, вертел в руках оставленные Бакоцом бумаги, но видел перед собой не текст, а лицо князя. Раду Фарма относился к немногим людям, хорошо знавшим Влада Воеводу. Дракула не проявлял своих чувств публично, никого не пускал к себе в душу и даже для большинства из тех, кто находился рядом с князем, оставался неразгаданной загадкой. С Раду получилось иначе – по долгу своей службы Фарма должен был записывать под диктовку различные документы, и во время работы Дракула просто не замечал своего секретаря, словно тот был частью его самого – рукой, выводящей строки писем. Только в такой обстановке, без посторонних князь позволял себе проявлять эмоции, тревожиться, сомневаться, злиться, а для остальных он всегда был спокоен, невозмутим, чуть насмешлив. Говорил немного, медленно, что особенно контрастировало со стремительностью движений, был хорошим оратором, воспламенявшим своей речью слушателей, но при этом никогда не терявшим контроля над ситуацией. Порой, смотря в лицо князя, Фарма пытался понять, где прячется его неуловимая усмешка. В глазах? В уголках губ? Но большие, темно-зеленые, немного выпуклые глаза Дракулы всегда были серьезны, а губы твердо сжаты.

Память отбросила назад, в прошлое, когда холодным зимним вечером Дракула со своими ближайшими товарищами находился в освобожденной от турок крепости Джурджу. Армия ликовала – болгарский поход стал серьезной победой Валахии, и только их воевода был мрачен, словно в триумфе не было его заслуги. В ту ночь он продиктовал несколько писем, направленных правителям европейских государств. Среди них было и послание королю Матьяшу, которое сейчас Бакоц оставил Раду вместе с нелепой фальшивкой, порочащей князя. Фарма перечитывал написанное ровно год назад письмо, а сам словно слышал голос воеводы. Тогда Дракула сбросил маску равнодушия, в его голосе звучало отчаянье, глаза сияли странным огнем, словно в них блестели слезы:

– Набери со всей страны войско, как из кавалеристов, так и пехотинцев, приведи их через горы в нашу страну и соизволь здесь биться с турками. А если твое величество не желает явиться самолично, тогда пришлите все войско в трансильванские владения твоего величества, еще до праздника Святого Григория….