Загадочные племена на «Голубых горах»

Такой случай был года три-четыре тому назад в России, когда судили и оправдали целую деревню (человек шестьдесят, если не ошибаюсь) за сожжение старой полоумной бабы, возведенной мужиками-соседями в достоинство ведьмы. Таким же неприятным вопросом пришлось признаться недавно и мадрасской печати. Только наши гуманные приятели-островитяне оказались менее снисходительными, чем русские присяжные: человек сорок курумбов и баддагов были в прошлом году повешены sans bruit ni trompette.

Всем памятна ужасная трагедия на Нильгирийских высотах, происходившая в деревне Эбанауде, всего в нескольких милях от Уттакаманда. Заболел у старосты ребенок и стал медленно умирать. Так как уже было несколько таинственных смертных случаев в течение прошедшего месяца, то и болезнь ребенка была тотчас же приписана баддагами «змеиному взгляду» курумба. Староста в отчаянии упал в ноги суду, то есть – подал жалобу. Над нею англо-индийцы хохотали три дня, а монегара прогнали из суда в шею. Тогда бюргеры-баддаги решились на самосуд: сжечь всю деревню курумбов до последнего человека. Они умоляли одного тодда идти с ними поджигать: без тодда-де ни один курумб ни в огне не сгорит, ни в воде не потонет. Такое уж у них поверье, и их в противном не уверишь. Собрав совет, тодды согласились: вероятно, их «буйволы так решили». Сопровождаемые одним из тоддов, баддаги отправились, и вот в одну темную ветреную ночь они зажгли разом лачуги карликов. Ни один не спасся. По мере того, как курумба выскакивал, баддаги бросали его назад в пламя вилами, убивали топорами. Спаслась только старая старуха, спрятавшаяся во время смятения в кусты: она и донесла. Арестовали много баддагов и с ними тодда, первого преступника с основания Утти из этого племени. Но им не довелось повесить его. Накануне смертной казни он неизвестно куда пропал, а человек двадцать баддагов успели умереть от распухания животов в тюрьме…

Это было несколько месяцев тому назад; а точно такая же драма разыгралась три года назад в Катагири. Напрасно защитники и даже правительственный адвокат настаивали на смягчающих обстоятельствах, глубокой вере всех туземцев в колдовство и совершаемое над ними безнаказанно курумбами зло. Они требовали если не помилования, то хоть отмены смертной казни. Все оказалось тщетным. Английские ученые могут еще поверить под более ученым термином в существование «глаза» и порчи: английские суды – никогда. И однако же закон, который всего двести лет тому назад приговаривал ежегодно столько тысяч колдунов и колдуний к костру и пытке, до сих пор здравствует в Англии. Он остается без употребления, но до сего дня еще не отменен. Когда является необходимость вроде желания удовлетворить самодурную публику в лице ханжей и таких атеистов, как профессор Ланкастер, наказав американца медиума (Слееда), то этот древний закон вызывается из пыли забвения и применяется к невиновному ни в чем, кроме непопулярности, «преступнику». Но в Индии этот закон бесполезен. Он мог бы даже сделаться вредным, напротив, показав туземцам, что было время, когда и их владыки разделяли «суеверие». Такова сила общественного мнения в Англии, что перед ним пасует даже закон!..

Это не диверсии, как то можно подумать, а события и замечания на оные, относящиеся прямо к нашему рассказу. История сожжения целой деревни курумбов, то есть, не одинокой злополучной ведьмы, как в России, а уже ста шестидесяти семи человек колдунов с их колдуньями и колдунятами, невзирая на то, что в Индии много разыгрывается подобных этой ужасных драм, памятна каждому жителю в Уттакаманде.

Но не к этому мы теперь ведем речь. Наша задача в этом правдивом рассказе несколько более философского характера, смеем думать. Она не ограничивается описанием простого, весьма естественного преступления, совершенного в припадке безумного страха и злобы, нагнанных верой в роковую силу чар и колдовства. Равно она не останавливается на изжаренных ведьмах и колдунах, да несправедливо повешенных вольно практикующих торквемадах, «вольно практикующих» именно в силу того, что не закон, а судьи не хотят признать чар и колдовства. Каша задача, как мы то сейчас покажем, стремится гораздо далее.

Во-первых, как секретарь общества, задавшегося целью изучать сколько возможно глубже все такие сложные психологические вопросы,[74 - Статья II статутов Теософического Общества гласит: «Вторая цель Общества изучать тайны природы и присущие человеку сокрытые силы его», то есть естественные, хотя от неупотребления, быть может, атрофированные психологические силы.] я желаю доказать, что нет в мире «суеверия», которое не было бы основано на твердом грунте истины. Затем, проникнув, как я думаю, до корня вопроса о «колдовстве», я намерена показать на основании свидетельства самой науки, что это народное чародейство разрабатывается под покровом ее и закона самими господами учеными; что колдовство, месмеризм, гипнотизм – просто синонимы; что все это проявления одной и той же месмерической силы или гипнотизма, ныне не только допускаемого, но даже преподаваемого, как в клинике доктора Шарко, так и в разных других центрах науки.

Понятно, что я не могу надеяться разработать даже в его общем виде такой многосложный, трудный вопрос в простом рассказе. Надеюсь, однако, показать достаточно ясно, конечно, только тем, кто убедился в существовании так называемой месмерической силы, насколько заблуждались в течение стольких веков люди, глядевшие на этот вопрос с двух противоположных полюсов мнения. Говорю о тех, кто видел в этой внутренней, хотя и ненормальной силе человека козни одного дьявола, как и о других, прямо и слепо отрицавших и отрицающих существование такой силы. Заблуждение первых повело к избиению сотен тысяч невинных людей; заблуждение последних ведет в наш век образованное человечество прямо к общественному мракобесию. По этому поводу и в прямом отношении с занимающим нас вопросом прошу позволения сделать маленькое отступление.

Нашему Теософическому Обществу следовало бы, истины ради, наименоваться «Обществом недовольных современною материальною наукой». Мы – живой протест против грубого материализма дня, столько же как и против неразумного, слишком сжатого в узкие рамки сентиментальности, верования в «духов» умерших и прямого сообщения между двумя мирами. Состоя в большинстве из людей не только лучшего общества Европы, но насчитывая между нашими членами много имен известных в современной науке и литературе, мы дерзаем поэтому обходиться без прямой санкции официальных ученых обществ. Мы ничего незаявляеми ничего не отвергаем. Мы предпочитаем, так сказать, тактику выжидательную, не упуская, однако, случая пользоваться каждым выдающимся из рамки физических условий фактом, дабы затем выставить его на соображение публики. Пусть являются такие факты живым упреком бездействию науки естествознания и ее двигателям, не желающим рутины ради пальцем пошевелить для разъяснения тайных сил природы. А от этого разъяснения зависит нравственное и физическое благосостояние, быть может, сотен тысяч людей. За неимением этого разъяснения гибнут умы отцов и матерей семейств, ходят на воле миллионы спиритов, безвредная, но тем не менее, угрожающая в будущем мономания которых, право, не уступит галлюцинациям пациентов любого желтого дома.

Словом, мы ищем не одних только материальных, неопровержимых доказательств сути того, что в народе ходит под названием «колдовства», «знахарства» и «глаза»; а в мистических кружках образованных людей зовется спиритическими явлениями, месмеризмом, наконец, просто магией; но желаем доискаться до зародивших все эти поверяя причин, до самого начала той психической силы, которую физическая наука продолжает с таким странным упорством осмеивать и отрицать, вместо того, чтобы серьезно призаняться ею и объяснить ее хотя бы поверхностно. Не добравшись же сначала до источника этой силы, не изучив и даже прямо отвергая ее существование, трудно, если не невозможно отождествлять, как то думает Шарко, бесчисленные разветвления этой тайной силы. Другими словами: вырыв общую яму под ярлыком «склад больших и малых истерий», свалив в нее безразлично все проявления какого-то «неведомого», как его теперь величают в невропатологических клиниках, психического агента (agent psichique), не значит объяснить что-либо профанам, а тем менее оказать услугу науке. «Агент» этот не объясняет ровно ничего.

Положим, что профаны науки из уважения к авторитету ее представителей, и поверят, например, следующему: эпилептическая истерика (возбуждаемая чисто физиологическими беспорядками в отправлениях человеческого организма), есть то же самое, что самопляшущий карандаш в руке медиума; а пророческие, оправданные событиями изречения «вдохновенных» всех веков подходят под одну категорию с галлюцинациями чревовещательницы М-lle Amanda, «вследствие истерического раздувания газами ее большой кишки…» (sic); а все эти четыре рода констатированных явлений, как нас важно поучают жрецы науки, происходят под совокупным действием «психического агента» и великой истерии, la grande hystеrie.

Неужели мы должны думать, что эта неискоренимая вера народных масс в существование колдовства, что эта, почти достоверно доказанная особенность смертных приобретать умение (вследствие ли науки или врожденных способностей) управлять организмом других, как мы то видим в месмерических и гипнотических явлениях, употребляя способности особ под таким влиянием на добро или зло, – неужели, повторяю, мы должны думать, что все это выходит из одного источника, подводится под один и тот же итог «большой истерии»? Мы вполне верим (потому что знаем, изучав такие силы годами), что в них нет трансцендентных проявлений. Но мы также знаем и то, что если они проявляются в совокупности с физиологическими и даже климатическими особенностями,[75 - Чаще всего в разреженном воздухе, на горах, как мы то видим в Шотландии, где дар предвидения, ясновидения и духовидения присущ почти каждому горцу.] которые всегда влияют на психическую сторону человека, вызывая и зарождая разные ненормальные в нем явления, то эти силы все-таки не то, чем их нам представляют материалисты и физики. Поэтому достаточно ли убедительна для серьезных, развитых и даже иногда очень ученых людей эта презрительная манера «авторитетов» бросать в лицо им насмешку или обвинение в невежественной (якобы) вере в магию, при каждой попытке разъяснения таких странных явлений, а затем повернуться к ним спиной, ничего не объясняя? Не следует ли прежде всего доказать научно: 1) Каким это образом «великая истерия» и ее «консорт» «психический агент» так могли повлиять на человечество в массе, что у него одновременно и с самой его колыбели развилась дикая идея о колдовстве и вера в магию? 2) Вследствие каких симпатических, однохарактерных эволюций этой таинственной пары зародилась в людях с доисторических времен[76 - Никто не станет, надеюсь, менее всего наши ученые, отрицать доисторической древности халдейских магов, египетских иерофантов и браминов Индии? А все эти народы верят испокон века в колдовство и магию.] на всем земном шаре между народами, не сообщавшимися между собой никогда и совершенно друг другу неизвестными, такое общее понятие, такая единодушная вера в вещи, совершенно одинаковые в сути и подробностях?

Чем объяснить такую веру? Чему приписать, например, тот странный факт, что между дикими племенами «Голубых гор», которые никогда не слыхивали про наших русских ведьм, существуют во всех подробностях, от заклинаний в устах русских знахарей до особенной фармацевтики, составов зелий и пр., совершенно те же поверья, какие находим и в русских деревнях? Те же, как по духу, так и по букве «суеверия», мы открываем в английской, французской, немецкой, итальянской и испанской, как и в славянских народностях. Латинские расы подают руку славянским, а арийские и туранские семитам в их общей вере в магию и чары, в ясновидение и предвидение, в злых и добрых духов, в древних, средневековых и современных ведьм.[77 - С появлением сочинения Леяда «Ниневия и Вавилон» новый свет пролит на Книгу Еноха и универсальность науки, называемой «магией», бывшей вместе и религией всех древних народов. На чашках, кувшинах и другой посуде из терракотты, найденной в развалинах Вавилона и Ниневии, разобраны надписи (Томасом Эллясом, директором отделения рукописей в Британском Музее), в которых мы находим заклинания, описание талисманов против чар и колдовства, злых духов, болячек, глазу и скоропостижной смерти, как и имена духов. В подлиннике все это составлено по-халдейски в смеси с древнееврейскими словами и написано буквами, общими наречию и языкам сирийскому и пальмирскому с древним финикийским. Между прочими словами находится ныне употребляемое даже в Христианской церкви, не только в древней магии, слово «аллилуйя». Им начинаются и кончаются все заклинания. Вот что замечает переводчик Книги Еноха с эфиопского языка и рукописи (в Болдейской библиотеке) архиепископ Ричард Лоренс (archibishop of Kashell):…"Благодаря превратностям (vicissitudes) языков, слово, употребляемое древними язычниками-заклинателями и колдунами, теперь перешло в нашу святую христианскую церковь!"Мы же к этому замечанию можем прибавить следующее. Не в том диковина, что слово, бывшее в употреблении между израильтянами, вероятно, заимствованное ими от вавилонян во время плена, перешло к христианам, а в том, что те же халдейские заклинания, слово в слово, те же на первый взгляд бессмысленные тирады наших ворожей, мы находим и узнаем не только в России, но и у краснокожих индейцев Америки, у перуанцев и, наконец, у курумбов и тоддов "Голубых гор" Индии. Слова "аллелу, аллелу!" мы слыхали не раз в заклинаниях одного муллу-курумбы.] Называя эти поверья «тождественными», употребляю слово в его буквальном, а не в относительном смысле. Это уже не просто вера или суеверие в колдовство в его общем, отвлеченном смысле; а экземпляры одного и того же издания международной науки с ее неизменными законами, формулами и т. д. в их применении на практике.

Глава 6

Nam tuares agilur paries
dum proximus ardet.

Благодетельная болотная лихорадка. – Современный случай колдовства «Хука-мелла». – Колдовство официальной науки. – Какая разница между гипнотизером и колдуном? – Случай в Париже и случай в Уттакаманде.

Само собою разумеется, что чиновная или официальная Англо-Индия, равно как и все европейцы-скептики, не обращают внимания на трансцендентальные качества «психизма», – как выразился бы доктор Карпентер, – тоддов и курумбов. Для них эти качества не существуют. Скептики или обходят всякий такой случай осторожным молчанием, или же в самых поразительных случаях относят загадочную смерть того, кто навлек на себя мщение колдунов, если это был европеец, к болотной лихорадке,[78 - Этот род лихорадки не сваливает человека с ног до последней минуты. Болезнь проявляется в виде непрерывной деятельности неутолимой, палящей жажды. Больной, можно сказать, умирает на ногах.] а когда жертвой является туземец, то непременно приписывают кончину случайно лопнувшей селезенке.

Мы уже имели случай упоминать об этом столь оригинальном в Индии органе. Если наука в Европе не успела еще определить достаточно ясно функций селезенки, то англо-индийские чиновники изучили ее в совершенстве. Селезенка играет у нас во всех подозрительных случаях скоропостижной смерти, особенно вследствие драк и когда победителем остается англичанин, такую же универсальную роль, какую во Франции играет в явлениях ясновидения le grand boyau hysterique. Разрешая легко и быстро самые загадочные дилеммы в умах ученых Франции и судей в Индии, оба эти органа оказывают таким образом замечательные услуги человечеству. Недаром нильгирийские врачи, с их вечною болотною лихорадкой, так сердят почтенную мистрис Морган!

До какой степени доходит у судей презрение к истине и как легко человеку быть посаженным в Индии в тюрьму, если он туземец, видно из следующего случая, только что совершившегося в Галагхате (Ассам). Речь идет конечно опять о колдовстве.[79 - См. «Assam News», 29 мая. 1884 г.]

Какого-то брамина обокрали. Невзирая на все его усилия, он не мог найти ни вора, ни вещей. Тогда он решился прибегнуть к ворожбе, известной в Ассаме под названием Хука-мелла или «самодвижущаяся палка». Он послал за известным в городе колдуном по имени Махидхар, который пришел к нему в дом и, вырезав на месте бамбуковую палку, стал на пороге дома и стал поджидать прохожих. В то самое время проходил по улице писарь комиссионера, некто Рохнар. Он его подозвал и, объявив в чем дело, спросил, желает ли он помочь брамину отыскать его украденные вещи. Рохнар согласился и тут же взял в руки палку, над которою Махидхар только что произнес целый ряд заклинаний и мантр…

Не успел Рохнар дотронуться до бамбука, как им словно овладела какая-то сила. Он пустился бежать, крича, что палка приросла к его руке и что она тащит его. За ним, конечно, побежала большая толпа и обворованный брамин. Прибежав к небольшому танку (стоячая вода в большой цистерне), Рохнар прямо ткнул тростью в неглубокую воду и сказал: «Ройте здесь». Спустив воду, стали рыть и нашли часть украденных серебряных вещей. Ободренный успехом брамин пожелал найти остальное. Махидхар прочел снова свои заклинания над тростью и опять вложил ее в руку Рохнара. Та же сцена, то же неудержимое влечение вперед. На этот раз писарь побежал по другому направлению, к дереву неподалеку от дома брамина.

– Копайте здесь! – закричал он людям.

Стали копать и, разрыв землю, нашли остальное. За сим полиция, вероятно, недовольная таким легким способом отыскания украденной собственности, при котором ей ничего не перепало, арестовала Рохнара и препроводила в полицию, обвиняя его самого в краже вещей. Его посадили в тюрьму по одному подозрению и, продержав предварительно несколько дней, повели в суд, пред грозное лицо судьи, мистера Трайборна. Обвиняемый, конечно, не сознавался. В присутствии публики и всего суда он рассказал, как было дело: он говорил, что проходил мимо дома брамина, которого он не знал, и что согласился на опыт, даже не веря в него. Во всяком случае, говорил он (и очень рассудительно), будь он похитителем украденных вещей, он, конечно, никогда бы не пошел тою улицей и не согласился бы сделаться сыщиком. Затем он рассказал, что, взяв волшебную палку в руку, он терял оба раза сознание; что не он нес палку, но сама палка увлекала его… и пр. Невзирая на то, что никто кроме полиции не являлся его обвинителем, а напротив, огромная толпа людей, присутствовавших при «Хукка-мелле», показывали за него, да и сам его начальник ручался за него, судья, ярый материалист, приговорил несчастного юношу-брамина к тюремному заключению на год и три недели!

Он подал апелляцию в высший суд. Но мистер Летманн Джонсон,[80 - Judge and magistrate «Lattmann Gohnson» («Assam News»).] новый судья, только утвердил приговор на том мудром основании, что, если он нашел вещи не колеблясь, то стало быть, знал наперед, где они находятся; а если знал, то нет ни малейшего сомнения, что «он или сам вор или же укрыватель».

Таким образом карьера бедного юноши испорчена навсегда, а материалист торжествует.

Само собой разумеется, что мы не верим ни в волшебные палки, ни в ворожбу в той форме, в какой она нам является в Индии вообще, а на «Голубых горах» – особенно. Но мы верим в магическую силу, в ясновидение и сомнамбулизм. А веря в них, имеем право осуждать судью, который, отрицая все, не допускает возможности того мгновенно овладевающего человеком состояния, которое называется магнетизерами etat lucide.[81 - Мы тем более верим в невинность Рохнара, что ознакомились в Индии с этим родом колдовства. У нас украли золотые часы и брошку, и они были найдены в тот же день девочкой пяти лет, к руке которой факир привязал такую палку. Девочку привезли нарочно для этого из деревни, так как она субъект (ип sujet). А факир, или бава (отец), не взял даже вознаграждения.] Во всяком случае, людей сажают на год в тюрьму за недоказанное преступление только в Индии.

Не думаю, чтоб я очень ошибалась, заявляя мнение, что полудикие курумбы владеют полным арсеналом той силы, которой только часть пока открыта учеными гипнотизерами сальпетриевского госпиталя, и которая находится более или менее в распоряжении у магнетизеров. То же и касательно тоддов, сохранивших эту науку, которую, вероятно, их праотцы приобрели во времена глубочайшей древности.

Дело впрочем не в том, обладают ли или нет оба племени такою силой. Отрицать поголовно показание стольких незаинтересованных лиц, что как тодды, так и курумбы одарены «странною психическою силой», по выражению генерала Моргана, становится трудным, если не невозможным. Для нас, живущих в Индии, это вопрос давно решенный. Но теперь остается узнать: какая разница существует (кроме очевидных, с одной стороны благодетельных, с другой убийственных результатов ее) между этою силой, как она проявляется у тоддов, и как она заявляет себя у карликов. Затем, решив этот вопрос, сколько то будет возможно, придется выбирать между двумя родами дилеммы: отнести эту силу либо к одному, или к другому. Нам остается или верить в колдовство, или в возможность того, во что сама наука начинает верить.

В сведениях, собранных нами о тоддах и курумбах, есть много отдельных случаев, где выказывается открыто то, что мы называем месмеризмом, а теперь гипнотизмом. Если тодды лечат, как лечил иногда Гиппократ и древние иерофанты египетских храмов, действием солнца, пользуясь электрическим действием его лучей, при помощи магнетических пасс руками или животного магнетизма, то муллу-курумбы, во время своих заклинаний и чар употребляют положительно все приемы фессалийских колдуний, сколько мы о них знаем из классиков. Они пользуются луною и ее вредными в известные времена года лучами, собирают травы и варят из них зелья, употребляют кровь, обладают, наконец, секретом, но вероятнее всего, врожденною у них, как у змей, способностью очаровывать выбранную жертву взглядом. Магнетизер делает то же. Разница между ученым гипнотизером, который передает приказание субъекту мысленно и заставляет бедную, честную девушку совершать бессознательно непристойности словом и действием при публике,[82 - Мы лично видели это в Париже, а близкая родственница, посетившая Сальпетрие, вознегодовала было на двух учеников доктора Шарко, которые потешались таким образом над беззащитною больною девушкой. Это у них называется actes pas suggestion.] и курумбом, который, завладев хитростью доверчивым баддагом, заставляет его красть и учинять всякие другие преступления, «как бы в припадке полного бессознания или опьянения»,[83 - «As though under the influence of trance or of a full intoxication» – слова из протокола к делу, которое рассматривалось в Кошагирском суде по обвинению баддага в воровстве! Баддаг приводит этот факт в свое оправдание.] – разница, говорим мы, небольшая. Между образованным гипнотизером-парижанином и колдуном муллу-курумбом мы ее находим только в степени.

Французу потребуется еще двести лет, прежде чем он дойдет до знания муллу-курумба, до его искусства управлять по-своему мышлением и действиями слабейшего в сравнении с ним человеческого организма. Искусство архитектуры развивалось среди человечества тысячелетиями. Крот не учился в университетах, а подводные постройки бобра послужили людям моделью. Природа часто бывает самым мудрым из профессоров. Многие из произведений средневекового зодчества валяются зарытыми в пыли итальянских мостовых; стены циклопов стоят доселе не расшатанными…

Чтобы показать наглядно, до чего приемы европейца-«гипнотизера» и курумба-колдуна схожи между собой, и что в явлениях обоих действует одна и та же сила, приведу два примера: один – из научных опытов французского врача, другой – из наблюдаемых нами случаев на Нильгири. «Но то в Индии!» – нам скажут, – «в стране невежества и суеверия!» Так вот мы и начнем с примера, случившегося во Франции, почти на наших глазах, только прошлою весной и при многих свидетелях.

Во французских журналах, а затем и в шведских, в переводе, появилась чрезвычайно замечательная статья, за которой последовало несколько других; а затем присылавший их в газету (кажется «Temps») врач – замолк. Этот врач – магнетизер в Лилле, уже несколько лет делает замечательные опыты под руководством Шарко и других парижских светил. В своих опытах он дошел до того, что управлял усыпленным субъектом мысленно, то есть, не выражая приказания громко, а просто задумав его или написав желание на бумаге и отдавая его на сохранение третьему лицу. По его уверению, он, таким образом, был в состоянии произвести следующее, еще невиданное явление, которое Шарко назвал бы acte par suggestion, даже иногда не сейчас, а в какое угодно назначенное время, иногда, через месяц, даже через несколько месяцев.

Он делал, например, следующее: стоя перед усыпленным субъектом, он или говорил ему тихо, почти неслышно, на ухо, или же просто повторял мысленно или же, наконец, ради удовлетворения скептицизма приятелей, записывал такую фразу:

«Через месяц (или через столько-то дней), такого-то числа и в такой-то час, я приказываю ему (субъекту) сделать то или другое».

Следовало приказание и подробности его исполнения. Субъект просыпался ничего не помня. Через месяц, такого-то числа и в означенный магнетизером час и минуту, чем бы субъект ни был в то время занят, он исполнял приказание, буквально, с необычайною точностью и невзирая ни на какие препятствия. Он это делал машинально, сам не зная для чего, и хотя не знал за минуту до того, что он совершит то или другое, по свершении акта он смутно помнил все, хотя и не мог объяснить, почему именно он это сделал.

Эти интересные, но и опасные опыты разыгрались драмой, затем прекращены, и кажется, надолго.

В С. жил, да и теперь еще живет, потому что все это случилось весной 1884 года, полицейский агент, un agent de s?retе, как их зовут, знакомый врачу. То был здоровенный толстый человек, 35 лет, чрезвычайно набожный и вне служебных дел очень мягкого характера. Врач нашел в нем превосходного субъекта. Захватив бедного агента в свою власть, он совершал над ним всевозможные опыты. Вот что, согласясь наперед с приятелями, он наконец сделал.

Агент спал. Ни зажженные пробки, ни глубокие уколы булавками под ногтями, ни пистолетный выстрел над самым ухом не могли разбудить его. Словом, он находился в каталептическом состоянии. Тогда врач ушел с тремя приятелями в другую комнату, и один из них, написав на бумажке приказание, отдал его магнетизеру. Тот, вернувшись к субъекту, прочитал про себя написанное и мысленно приказал агенту совершить ровно через три недели, в два часа пополудни, следующее преступление.

«Вот малайский острый нож, – сказал он ему мысленно, подавая ему небольшую деревянную линейку, – я его прячу в этот шкаф. Такого-то числа, в два часа пополудни, вы возьмете его, невзирая на замки и засовы. Вы отправитесь с этим ножом в публичный сад и увидите в такой-то аллее, у седьмого дерева, садовника, наклонившегося над цветником и поливающего растения. Вы подкрадетесь к нему незаметно и убьете его, вонзив этот нож три раза в спину жертвы. Затем вы возьмете лопату и, вырыв у корня дерева яму, зароете тело и отправитесь в полицию, где и расскажете своему начальнику о преступлении, но не выдавая себя, а, взвалив его на немца-мясника, который, пока вы будете зарывать тело, будет стоять возле вас и смеяться».

Агент проснулся, разбуженный врачом, конечно, ничего не помня. В какой бы ужас и негодование пришел добродетельный агент, если бы знал о данном ему поручении. В назначенный день магнетизер с хохотавшими заранее приятелями приготовился к ожидаемой сцене и поместился в комнате, где была спрятана в шкафу линейка. В назначенный день, ровно в два часа бедный блюститель порядка находился на своей службе. Оставив свой обсервационный пункт на улице, он дезертировал, по выражению его сурового начальника. Он, лучший из полицейских агентов, которого ставили в пример всем другим, учинил в тот же день преступление № 1. Ровно за пять минут до двух часов на улице произошла драка. Когда прогудел второй удар на ближайших городских часах, он записывал в своем camet de police имена буянов. К удивлению собравшейся толпы и двух буянов, которые уже приготовились, вследствие proces verbal, провести ночь в кутузке, агент мгновенно уронил свой корне, вытаращил глаза и быстро, словно автомат, в котором завели ход, повернувшись на каблуках, пошел по улице и, поворотив за угол, исчез из глаз присутствующих. Все это совершилось так быстро, что когда, опомнившись от изумления, толпа бросилась за ним, то нашла, что его и след простыл. Агент исчез, и все решили, что он сошел с ума.

В эту самую минуту он входил в дом врача не в дверь, которую он нашел нарочно запертою, но в калитку сада, которую он, не задумываясь, выломал. То было преступление № 2.

Войдя в комнату, где сидел магнетизер с приятелями, агент в своем глубоком гипнотическом состоянии даже и не заметил их. Он направился прямо к шкафу, где лежала линейка, в его воображении – «малайский нож», и найдя шкаф запертым, вынул железные клещи из кармана и сломал замок. Все это он делал автоматически, не торопясь, но весьма быстро. Достав линейку, он спрятал ее под мундир и, озираясь во все стороны, как бы боясь быть замеченным, прокрался назад из дома на улицу. Это было преступление № 3. Доктор с приятелями последовали, конечно, за ним и очень близко, так как он, очевидно, не замечал никого.

Затем он пошел к означенному магнетизером публичному саду. Сад был полон бонн и детей; но та аллея, куда он направился для совершения четвертого и самого ужасного в этот день преступления, была к удовольствию четырех наблюдателей пуста…

Воображаемая драма делалась с каждым часом интереснее…

У входа в аллею агент остановился и стал считать деревья. Он находился в видимом затруднении. По мнению врача, мысль, переданная им агенту, не довольно ясно отражалась в голове субъекта; он не знал, на какой стороне аллеи ему следовало увидать жертву. Но он колебался недолго. Не найдя того, что он искал на правой стороне, он стал считать деревья на левой и вдруг, нагнувшись, совсем прилег на землю. Он вероятно увидел садовника и приготовился убить его…

Он походил в эту минуту на дикого зверя, – рассказывали очевидцы. Его крепко стиснутые зубы и полуоткрытый рот, его широко открытые глаза, выражавшие, невзирая на их стеклянную неподвижность, нечто дикое, жестокое и решительное: все это, взятое вместе, испугало своей реальностью экспериментаторов. Но их страх скоро перешел в ужас, когда их субъект стал разыгрывать с поразительной верностью действие воображаемого зверского убийства. Он стал подкрадываться к невидимому для всех, кроме его одного, садовнику, тихо и осторожно, то припадая низко к земле, то выпрямляясь и делая огромные прыжки. Наконец, он достиг означенного дерева и, вынув линейку из-за пазухи, ринулся на жертву и вонзил линейку три раза в воздух. Нагнувшись как бы над телом, он долго смотрел на него, вытирая все время линейку от крови, которая была для него такою же, вероятно, реальностью, как и он сам для наблюдавших за ним.

Словом, он исполнил до малейших подробностей задуманную врачом драму. Вырыл воображаемою лопатой воображаемую яму и зарыл в ней несуществующее тело. Потом он вышел из саду и пошел по направлению к полицейской префектуре. Но тут драма оборвалась, и эпилог не мог быть разыгран. Он встретился лицом к лицу со своим начальником, которого, впрочем, не узнал. Комиссар, видя, что он не обращает на него внимания и не отвечает на его зов, подозвал двух полицейских и велел его арестовать. Но тут проявилась во всей своей ужасной реальности сила месмеризма, гипнотизации, колдовства, – назовем это как угодно. Агент одним взмахом руки далеко отбросил от себя двух товарищей, бывших гораздо сильнее его, и продолжал идти вперед так же спокойно, как бы его ничего не останавливало. Тут к счастью подоспел доктор-магнетизер и остановил руку комиссара, который уже собирался стрелять в бунтовщика агента из револьвера. Он его умолил подождать несколько минут.

Подбежав к субъекту, он в несколько пасс окончательно вывел его из гипнотического состояния. Но на нем лежала более трудная обязанность: спасти агента от серьезных последствий, убедив его начальника, что он действительно находился в продолжение этих двух часов в состоянии невменяемости: что он, словом, совершил между другими воображаемыми преступлениями, ряд проступков против службы бессознательно и должен быть прощен в силу этого.

В этом-то и состояла трудность и вместе торжество месмеризма. Опытный гипнотизер вышел великолепно из затруднения. Производя над агентом, что называется на языке магнетизеров passes contraires, он приказал ему помнить даже наяву его инструкции. «Помните, – приказал он ему мысленно, – вы должны свалить на мясника преступление. Покажите вашему начальнику орудие смерти – малайский нож. Вы знаете, как и все знакомые мясника, что этот нож – его собственность».

Затем произошла драма-комедия. Совершенно очнувшийся sieur А. (агент) вдруг огорошил собравшуюся публику формальным донесением начальнику, что он оставил свой пост для предупреждения преступления, но, к сожалению, явился слишком поздно. Прибежав в сад, он нашел там мясника над телом несчастного садовника и успел вырвать у него один нож, который он и имеет честь представить начальству.