– Нет, её привела с собой Анаис…
– Анаис? – удивился Ленуар, вспомнив о том, под каким именем представилась ему София.
– Да, она наша постоянная натурщица, тоже танцовщица. Вернее, просто танцовщица… – проговорил художник.
– Как вы относились к Софии фон Шён? Разве не было заметно, что она непрофессиональная натурщица?
Услышав этот вопрос, Пьерель хотел сначала что-то сказать, потом запнулся и, чуть помедлив, пошёл в угол мастерской, где на подставке стояли разные картины.
– Со… София была… Не знаю, поймете ли вы… Она была настоящей, живой, ещё не перегоревшей… – снова заговорил художник, вытаскивая одну из своих картин. – Судите сами…
Сыщик посмотрел на картину Пьереля. Это был портрет девушки. Рыжий цвет её волос ослеплял большим пятном, и его насыщенность подчёркивалась разными тонами контрастного синего кобальта, создавая иллюзию перспективы. Лицо девушки обводил чёрный контур, и на портрете Пьереля казалось, что от него исходило сияние. Всё внутри картины подчинялось диктату цвета. Палитра была насыщенной и хищно выпрыгивала на зрителя, принимая его за свою добычу. Большим усилием воли Ленуар отвёл глаза в сторону и решил скрыть свою минутную слабость за вопросом:
– Вы, как я вижу, фовист?..
Пьерель с удивлением посмотрел на разбирающегося в искусстве полицейского.
– Да… Нет… Вернее, если для вас фовизм – это язык живописи, то я, конечно, фовист. А если вы считаете фовизм формой искусства, то знайте, что от одного слова «искусство» у меня начинают болеть зубы…
Чувствуя, что на этот раз они явно отдалились от главной темы, Ленуар сказал:
– Кажется, София стала для вас настоящей музой…
– Она стала для меня не просто музой… Она сделала из меня нового художника, мои работы начали покупать галеристы и коллекционеры! – ответил художник, складывая портреты обратно на полку.
– Понятно… А как к ней относились другие члены клуба? Сколько, кстати, художников состоит в вашем клубе?
– Семеро… Не знаю, как её воспринимали остальные, но каждый из нас становился при ней чуть лучше и свободнее. Она вдохновляла нас на то, чтобы разрушать и создавать нечто новое, – сказал Пьерель. Глаза у него горели.
«Какой он ещё молодой», – подумал Ленуар. Затем достал часы и показал их Винсенту Пьерелю.
– Вам знакома эта вещица?
Художник бросил взгляд на часы и вжал голову в плечи.
– Нет. Простите, если у вас больше нет ко мне вопросов, то мне уже пора уходить… – при этом он взял свою папку с рисунками и направился к двери.
– Оставьте мне свой адрес на тот случай, если у меня всё-таки возникнут к вам дополнительные вопросы… – сказал Ленуар тоном, не предусматривающим отказ. Пьерель уже перед дверью продиктовал адрес своей мастерской, а когда собирался уходить, дверь открылась, и Ленуар увидел кучерявого парня с римским носом и большими карими глазами. За ним в дверном проёме темнела ещё одна фигура.
– Барди… – только и смог выдавить из себя Пьерель. – Я зашёл только за своими эскизами.
Новоприбывший обвёл глазами мастерскую и, увидев в руках Ленуара часы, повернулся к художнику.
– Это её часы?! Да как ты смеешь вообще сюда заявляться! – Голос Барди баритоном раскатился по мастерской, наполнив её итальянскими нотками. – Ты катался с ней в Шату, чтобы показать, где писали свои пейзажики Дерен с Вламинком! Ты читал ей стишки про любовь и бегал её провожать! А теперь её мёртвое тело находят в лодке в Буживале! Убийца!
Пьерель сделал два шага назад, но, услышав последние слова Барди, словно преобразился.
– Это я-то убийца? Да я преклонялся перед ней! А ты вскружил девушке голову, – прошипел он, сверкая глазами. – Ты обещал ей «светлое будущее под звёздами свободной от предрассудков любви»! Для тебя она была просто одной из девчонок! Тебе на всех наплевать, Энрико! Если что-то и убило её, так это твоя безнравственность!
– Что, французский петушок ревнует? Да? – Барди толкнул Пьереля, у того выпала из рук папка и все рисунки разлетелись по полу. Итальянец схватил несколько упавших рисунков и, разорвав их на клочки, бросил обрывки в лицо Пьерелю. – Ку-ка-ре-ку! Ку-ка-ре-ку! Поздно! Поздно кричать ку-ка-ре-ку! Теперь она мертва!.. И всё из-за тебя!..
Тут душа поэта не выдержала, Пьерель схватил разложенный мольберт и с размаху ударил им Барди по лбу. Хрясь! Барди охнул и закрыл ладонью рассечённую бровь. Тем временем Пьерель уже поднял с пола табурет и снова замахнулся на противника, но Ленуар подскочил и схватил его за плечи.
– Спокойно, господа! Что это за художества?! – грозно прокричал агент Безопасности. – Что за ребячество?!
Пьерель швырнул табурет в сторону и опустился на пол. Барди с ненавистью наблюдал, как тот, ползая, собрал свои уцелевшие рисунки, но попыток мщения не предпринимал. Француз поднялся и выбежал из мастерской.
Ленуар проводил его спокойным взглядом, отмечая про себя, что, вероятно, именно «французского петушка» София фон Шён про себя называла Псом, за верность. А Петухом был этот Барди, который, чертыхаясь, промакивал кровь синим шёлковым платком.
Со стороны двери раздались громкие аплодисменты – в мастерскую вошёл ещё один человек, наблюдавший до этого за происходящим со стороны.
– Энрико, ты был неподражаем! – прокомментировал он.
Итальянец отряхнулся и с недоумением посмотрел на Габриэля Ленуара, словно заметил его только сейчас.
– А вы, собственно, кто такой? – спросил он.
Глава 11
Вперед, Дасти!
Когда Габриэлю не хотелось терять время на долгие представления, он просто говорил, что он из полиции. Большинству людей этого оказывалось достаточно, чтобы перевести его из категории «незнакомец» в категорию «лучше вообще не знакомиться». При этом короткий ответ провоцировал моментальную реакцию, которую Габриэль ждал с любопытством энтомолога, подкарауливающего очередную бабочку для своей коллекции. На этот раз он тоже отметил, что после его слов спутник Барди опустил глаза и машинально скрестил на груди руки. Казалось, он уже жалел, что не остался за дверью. Сам же итальянец быстро отошёл к окну, словно ему вдруг стало тесно в просторной мастерской, и, не оборачиваясь, спросил у Ленуара:
– Вы занимаетесь расследованием убийства… Софии фон Шён?
– А почему вы думаете, что это было убийство?
Барди резко обернулся и посмотрел на часы в руках Габриэля.
– София была не из тех, кто накладывает на себя руки.
– Вы тоже член Клуба кобальта?
– Энрико его основатель и идейный вдохновитель, – ответил спутник Барди.
– А вы, мсье…? – спросил Ленуар.
– Хоппер. Джозеф Хоппер. Я так, рядовой графист. Ценитель прекрасного.
– Джо приплыл в нашу полудохлую Европу из Америки изучать искусство. Хорошо, что познакомился со мной и быстро понял, что искусство давно сыграло в ящик! – вмешался Барди.
– У меня просто закончились деньги, Энрико, – развёл руками Хоппер. – Не все же родились с серебряной ложкой во рту…
– Кажется, вы уже видели эти часы… – Ленуар предъявил свой буживальский улов господам-художникам. – Она всегда их носила с собой?
– Дорогие часики, да? – оскалился Хоппер. – Я их на ней пару раз видел… Правда, без гравировки… Гм… Неплохой аксессуар для простой натурщицы. Я всегда подозревал, что наша мадемуазель была не лыком шита.
– Она была принцессой… Вернее, баронессой! – воскликнул Барди при виде короны на часах. – Как я её любил!.. София, звезда моего сердца…