Жаркий детектив

Хоть она и стеснялась выглядеть глупо, но все-таки высказала свои сомнения вслух.

– Да ну, – усомнилась ее словам Марфа Васильевна. – Моя соседка Оленька Прохорова не могла ни с каким мужчиной разговаривать.

– Факт, – подтвердил участковый.

– Почему? – не поняла Елка. Она сама слышала разговор за забором. Не мог же он ей почудиться.

– Да потому что она через несчастную любовь с собой покончить пыталась, – вздохнула Марфа Васильевна. – Где любовь, там и напасть. У моря горе, у любви вдвое. Она в городе познакомилась с мужчиной, военным, кажется. Сладилось у них там, вот Оленька и заявила матери, что замуж выходит и с любимым уезжает. На Камчатку, что ли. Ну, мать-то ее, Наталья Григорьевна, белугой выла, мол, надо, доча, сначала узнать человека получше. Дело ли, спустя две недели замуж бежать. Обманет он тебя и бросит, вот как пить дать.

– И что получилось? – заинтересовалась Елка.

– Да то и получилось, что права мать-то оказалась. Перед свадьбой исчез жених этот, как и не было его. А Оленька вены себе перерезала и в психиатрическую больницу попала. А как выписалась, в деревню переехала, в бабкин дом, что по соседству, и на мужчинах крест поставила. Почитай уж, года три затворницей живет.

– А на что живет-то? – удивилась Елка.

– Портнихой зарабатывает. Такие наряды шьет, что городские модницы к ней в очередь становятся. Только с женщинами работает, из дома почти не выходит, да вы и сами видели. С матерью своей не общается, обвиняет ее в том, что жених сбежал. Наталья Григорьевна пару раз приезжала, так Оленька ее на порог не пустила. Вот какая драма. Не спится, не лежится, все про милого грустится.

– Так, может, этот Куршев и есть ее пропавший жених? – воскликнула Варька. – Нашелся, вернулся, а Оленька его взяла и клофелином траванула. Отомстила за то, что он ее три года назад бросил.

– Да откуда у нее клофелин? – всплеснула руками Марфа Васильевна. – Рецептурный препарат, а она молоденькая, повышенного давления и в помине нет.

– Надо, наверное, сходить и спросить, – мрачно сказал участковый. – Откуда-то в деревне этот самый Валерий Николаевич появился.

– Ага, Павлуша. Ты сходишь, а она опять побежит вены резать, – мрачно заметила Марфа Васильевна. – Тут осторожно надо, деликатно. Ваша воля, да и в нем есть доля.

– Не могла Оля ни с кем сегодня разговаривать, – вмешалась Варька. – Я точно знаю.

– Это с чего бы? – Марфа Васильевна смотрела внимательно. Знала, что ее внучка пустых слов не бросает.

– Я ее на улице встретила, когда к Олегу шла. Она на трехчасовую электричку торопилась. К какой-то важной клиентке на примерку в город собралась. А до станции сорок минут ходу.

– У меня урок был на три часа назначен. Значит, я разговор этот странный где-то без десяти три слышала. Получается, это и в самом деле не могла быть ваша соседка. Но кто тогда на ее участке разговаривал?

– Ладно. Будем надеяться, врачи этого самого Валерия Николаевича откачают, он нам и расскажет, что с ним такое приключилось, – вздохнул участковый. – А пока спасибо этому дому за вкусный ужин и полезные свидетельские показания. Пойду я. Завтра со всем разбираться будем.

Мужчины ушли. Пунцовая от счастья Варька начала мыть посуду, Елка задумчиво сидела у окна, подперев щеку рукой. Марфа Васильевна примостилась в кресле-качалке, в котором всегда сидела вечерами, достала вязание и поверх очков покосилась на внучку.

– С тобой, Варенька, вообще-то отдельный разговор составить надобно. Убежала на полдня на тайное свидание, куда это годится? Можно подумать, мы с Елочкой твоего доверия не заслуживаем. Честно величать, так на пороге встречать, а не на тайные свиданки бегать. Пусть молодой человек в дом приходит. Еще раз такое учудите, обоих поколочу.

– Обоим – по калачу, – засмеялась Варька, вытерла мокрые руки о фартук, подскочила и обняла бабушку. – Ба, ну, скажи честно, ты же не сердишься!

– Не сержусь, – засмеялась Марфа Васильевна и тоже обняла внучку. – Что я, молодая не была?

– Стоп! – воскликнула Елка и потерла рукой лоб. – Вы сейчас что-то очень важное сказали.

– Конечно, важное, – согласилась Варя. – Бабушка сказала, чтобы Олег к нам приходил, когда захочет.

– Да не про Олега. – Елка даже рукой махнула, сердясь на подружкину легкомысленность. – Про калач.

– Калачи бабушка печет. Из сдобного теста. С изюмом. Вкусные – ужас! Она нам напечет, да, ба?

Марфа Васильевна степенно согласилась.

– Поколочу – по калачу. Звучит одинаково, а пишется по-разному, – пробормотала Елка.

– Ну да. Обычное для омофонов дело, – кивнула Марфа Васильевна.

– Для чего?

– Для омофонов. Это такая фонетическая двусмысленность, когда пишется по-разному, а звучит одинаково. И если произнести одно слово, то собеседник может и не понять, о чем идет речь. Истинное значение становится понятно только в контексте всего предложения. Ну, например: «пишу стихи я: это моя стихия».

– Небо и нёбо, – пробормотала Елка.

– Нет, это логогриф. Когда слова отличаются на одну букву и звучат совершенно по-разному. А есть еще омографы, это когда пишется одинаково, а произносится по-разному. С другим ударением.

– То есть «чу?дное лето» и «чудно?е лето» – это омограф, «солитёр» и «солитер» – логогриф, а «поколочу» и «по калачу» – омофон. И откуда вы это, Марфа Васильевна, знаете?

– Да я-то знаю, потому что всю жизнь учительницей русского языка проработала, – засмеялась Варькина бабушка. – Это ж я летом калачи пеку, а с первого сентября опять к школьной доске встану.

– А вы разве не на пенсии? – удивилась Елка.

Марфа Васильевна покачала головой:

– Вы, молодые, такие смешные! Для вас все, кому больше сорока, – глубокие пенсионеры. А мне между тем всего-то пятьдесят восемь. Я своего сыночка, вот ее отца, – она кивнула в сторону Варьки, – в восемнадцать родила. А он меня внучкой одарил, когда ему только-только двадцать два исполнилось.

Елка впервые за два месяца вдруг посмотрела на Марфу Васильевну совсем другими глазами и увидела, что та действительно совсем еще не старая. На мгновение ей стало стыдно, но это чувство ушло под наплывом совершенно других мыслей и чувств.

– Послушайте, но это же все меняет!

– Мой возраст?

– Да нет же. – Елка нетерпеливо притопнула ногой. – Логогрифы. И омофоны тоже. «Солитёр» и «солитер», понимаете?

Варька с бабушкой смотрели на нее так, словно Елка на их глазах сошла с ума.

– Этот человек за забором, Валерий Куршев. Я думала, что он говорит про червя. Солитёра. Тем более мне послышалось слово «паразит». А он говорил «солитер», просто произносил неправильно. И тогда все сходится! Солитер – это что?

– Кольцо с одиночным камнем, – сказала Варька.

– Вот! А в коробочке лежала этикетка, из которой следовало, что в пропавшем кольце один бриллиант на три карата. То есть это был классический солитер.

– А «паразит»» тут при чем? – не поняла Марфа Васильевна.

– Не «паразит», а «поразит». Он был уверен, что подарок поразит женщину, которой намеревался его вручить. А тот, с кем он разговаривал, не давал ему этого сделать. Это был плохой человек. Очень плохой.

– Но почему?

– Потому что слово «злато» я тоже услышала неправильно. Валерий Николаевич говорил «сколько зла-то». Он вернулся, чтобы уже не расставаться с этой вашей Оленькой Прохоровой. И ничего он ее не бросил! На самом деле она – его жена.