Красильщик луны. Эссеистическая поэма

Так тускло солнце, а луна красней огня:
Я опьянен любовным хмелем света.
Пусть лопнет киль мой! Океан, топи меня!

О, если я мечтаю плыть в воде Европы,
Пусть это будет черная ложбинка ручейка,
В который грустный мальчик пустит
Лодку, похожую на крылья мотылька.

Я больше не могу купаться в боли
И раны чистить от людских следов,
Ни проходить под гордость флагов инородной воли,
Ни плыть под взглядами уродливых мостов!

То время жить и время умирать в огромном метафизическом океане, сколько веков способно ты продлиться? Корабль, нахлебавшийся свободы, опьяненный ею, дошедший до той самой грани отчаяния на краю горизонта – он поражает простотой неведомых глубин. Горю и превращаюсь в дым под всполохами чувств – корабль, бездумный и бездушный, пройдя свой трудный путь, дошел к вершинам боли, мечтаешь о родных парапетах, стать мотыльком и лодочкой в руках ребенка… А гнев, желанье умереть – невыносимо. Живой, взбудоражившийся подросток, опьяненный беззаботной жизнью, готовый испытать бесстрашие свое, под песни и молитвы злобных праведников, стоящих на причалах, ты проплыл тысячи миль лишений в поисках той тайной и странной свободы, что никогда не покидает сердце, приютившее ее… Вернулся ли ты к своим родным и нежным берегам? А сколько их, обломанных каркасов на дне тех океанов, тех, кто не пережил обратное движенье – от смерти к жизни. Но истина одна: любовь не перестанет быть.

Корабль любви, потопленный в пучине
Безумной пляской бешеных ветров,
Лежит уставшим псом на счесанной овчине,
В бездвижии своем не видя снов.

Ночь холодна. Восток зарею тлеет
И жаждет солнце выпустить из туч,
Обломки мачт на дне ни буря не заденет,
И не коснется самый длинный луч.

Под небом буйство жизни зацветает,
Бредут кудрявыми стадами волны.
Чудовищное сердце моря замирает,
Наткнувшись на поломанные ребра.

На дне немом давно остановилось время,
Лежит корабль спокойно и угрюмо.
Шныряет рыбье варварское племя
В пробоинах заилевшего трюма.

Под тяжестью прозрачного флюида,
Не видя света и не слыша голосов,
Голубоглазая склонилась Атлантида
Над саваном из рваных парусов.

Ни звука и ни тона в царстве мертвом
Не отразит ее печальная природа.
Кораллы тянут щупальца над бортом,
И якорем придавлена свобода…

А сколько миль безудержного счастья
Разрезал этот почерневший киль,
Когда без страха перед океанской пастью
Перед глазами вечности ходил!

Тоскуя по земле и солнечным приливам,
Чья память так легка и дорога,
Он обретал невиданную силу,
Стремясь к далеким нежным берегам…

Из рваной сети пленники бросались к воле,
В объятья обезумевших штормов,
И чернотой сияло дремлющее море
Под тусклым светом звездных маяков.

Он бороздил подлунное пространство
В немыслимой сияющей глуши,
Свободный ветер дальних странствий
Снимал оковы с плеч робеющей души…

Нет силы всемогущей во вселенной,
Чтоб корабли поднять из бездны черной.
Не обрастут румянцем пятна тлена,
Не запульсируют холодные аорты.

Но та, что легче воздуха и тише
Журчания лесного ручейка,
В его веселую волну опустит свыше
Кораблик из бумажного листка.

И в жерло океана устремляясь
По тоненьким расщелинкам земли,
На борт берут любовь, и, заново рождаясь,
Плывут весенние смешные корабли.

Поэт, не знающий границ времен, стань другом мне и братом, ты развернул лицо мое туда, куда всегда боялся я смотреть – в глубины собственной души, где мир смеется над кошмарными мечтами. Стихи твои рождают чувства, и они пищат, маленькие слепые существа, карабкаются, рвут мое сердце.

Так вот она – тягучая тоска,
Горячим паром обдает слегка,
Во мне самом живет
И варит зелья,
Размешивая в кипятке веселье.
Я знаю суть математических начал,
Я тождества сухие изучал,
Я отнимаю и делю на дроби числа,
Но до сих пор не вижу смысла —
Как получить миров преображение.
Выделить из дальновидности —
Дальность,
Из тленных клочков реальности —
Звездные отражения.
Утешить в горе их, чтобы утихла
Боль…
Но вновь умов прокисшее брожение