Греческие каникулы

– А уж чего она наберется от этих сверстников в том лагере – вот что самое интересное! – Тетушка перестала звенеть спицами, опустила вязанье и взирала на своего любимого племянника поверх очков с чувством глубокого сострадания. – Марк, мальчик мой, ты знаешь, что я тебя люблю.

– Э-э… – Вступление Марку не понравилось, но чувства тетушки отрицать он не мог, а потому кивнул.

– Кроме того, я готова признать, что ты хороший муж и заботливый отец… – Она вздохнула, увидев на губах племянника блаженную улыбку. – Но позволь тебе заметить, мальчик мой, ты дурак.

– Да? – Марк растерялся. – Почему это?

– Не знаю… В отца, наверное. Впрочем, я не о том. Послушай моего совета: оставь Лану в покое и съезди куда-нибудь вдвоем с Настей.

– Но я не могу оставить ее одну!

– А если она мечтает остаться в одиночестве?

– Не понял!

– Ну, это не ново. – Тетушка вздохнула. – Марк, ты очень заботливый отец, и ты можешь все и все делаешь…. разве что грудью не кормишь. Но Лана, мне кажется, хочет немного прийти в себя. Стать не только мамой, но и опять красивой женщиной, понимаешь? – Марк дернулся было, но тетушка не дала ему вставить слово. – Я не спрашивала, что ты думаешь по этому поводу! Важно, что думает она. А ей хочется сделать маску на лицо и не опасаться, что ее полоумный муженек примчится в неурочный час с работы проведать свое семейство. Хочется поспать лечь пораньше, а не проверять Настины уроки.

– Я предлагал…

– Ай, Марк, что у тебя в институте было по психологии? Девочка будет ревновать мать к малышам, если та не станет уделять ей внимания! Лана все делает правильно, но она заслужила отдых. И удобнее всего отдыхать ей будет дома, но чтобы в этом доме стало немного тише и меньше народу. Я помогу с детьми, да и Циля обещала заходить.

– Мама Лизы, Настиной подружки? Какой с нее толк?

– Если она вырастила двоих детей, то уж побольше, чем с тебя! – сурово отрезала тетушка и опять сердито зазвенела спицами.

Некоторое время Марк пребывал в растерянности. Слова тетушки представили картину поведения жены в неожиданном для него свете. Неужели Лана действительно предпочла бы, чтобы он уехал? Марк опасливо взглянул на дверь спальни, но там все было тихо. Очень хотелось выйти на балкон, сесть в плетеное кресло-качалку и подумать, там всегда особенно хорошо думается.

Тетушка, отложив вязанье, встала и отправилась в кухню. Оттуда раздавалось негромкое позвякивание, должно быть, тетя Рая ревизовала содержимое кастрюль. Марк проскользнул на балкон и с удовлетворенным вздохом устроился в кресле.

В сто раз виденном пейзаже двора взгляд отыскивает незначительные перемены. Грибок над детской песочницей покрасили в зеленый цвет… Интересно, почему? Прежде был красный мухомор с белыми пятнышками, а теперь нечто психоделическое получилось. Песочница усилиями малолетних строителей и бабушек, таскающих песочек для кошек, опять обмелела. Если в течение лета не привезут новый песок, надо будет позвонить в местную администрацию и поругаться… Вон новая «тойота», красивый джип. Скоро пора будет подумать о машине побольше. Какие длинноножки идут… Наверное, из колледжа. Краем глаза замеченные подробности и детали достаточны, чтобы картинка не стала скучной, но в то же время не слишком радикальны и не мешают думать о своем. И кресло так славно скрипит, тихонько. Как мачта на корабле… хотя черт ее знает, мачту, как она скрипит. Помнится, он пару раз катался на яхте. По подмосковным местам, но тогда народу было много и пьяные они были здорово. Звон бутылок и молодецкие крики, да, это было хорошо слышно, а вот остальное…

И была та поездка в Италию. Это было давно, задолго до Ланы. Он бродил «дикарем» по маленьким прибрежным городкам, таскал за собой не слишком удобную сумку и все думал о том, что надо бы купить рюкзак. Но с другой стороны, зачем рюкзак, если от города до города всегда можно добраться на попутке, грузовичке или местном автобусе? Пешком Марк ходить не очень любил. Зато, попадая в новый городок или деревню, обязательно находил что-то милое и красивое. Вот, например, дом с синими ставнями. Беленые стены, черная, в серебристо-серых подпалинах крыша – и густо-синие, цвета морской глубины, ставни. Недавно покрашенные, они лаково отблескивали в лучах утреннего солнца. И сразу становилось понятно, что там, за этими ставнями, скрывается прохлада и на столе обязательно стоит оплетенная бутыль с молодым вином и хлеб грубого помола, с семечками, вымешенный руками и испеченный сегодня хозяйкой или местным булочником. Его так вкусно ломать (а не резать). И здорово было бы провести жаркие полуденные часы в полутемной комнате или в тени того старого дерева, что накрывает тенью внутренний дворик.

Марк уставился на дверь дома в надежде увидеть сердобольную крестьянку, готовую угостить путника хлебом и вином… и хорошо бы еще сыром, пусть и не безвозмездно. Но на пороге показалась стройная женщина в красном топике и голубых джинсовых шортиках. Марк одним взглядом охватил ее всю – от светлых волос, забранных в хвост, небольших, остро торчащих грудей, до плоского живота и невероятно длинных и загорелых ног, и неожиданно для самого себя выпалил:

– Обалдеть! Если здесь такие крестьянки – я согласен возделывать местные поля, что бы они там ни выращивали.

Женщина повернулась к нему и, смеясь, оглядела восхищенно взирающего на нее молодого мужчину:

– Я не крестьянка, я матрос, нет, как это…

– Морячка? – подхватил Марк.

– Да-да. На яхте. Покупаю провиант для плавания.

Говорила она с сильным акцентом и не очень правильно, но разве это важно? Глаза женщины лукаво блестели, кожа золотилась ровным загаром, и Марк уже мечтал стать юнгой на ее корабле. Вслед за прекрасной морячкой на крыльце показалась хозяйка дома – женщина в годах, с обветренным лицом и большими руками. Она вынесла на крыльцо корзину с продуктами. Марк галантно вызвался помочь с доставкой провизии на борт яхты. А потом нахально добавил, что если его пригласят на обед, то он хотел бы внести свой вклад в трапезу.

Женщина опять рассмеялась, откинув голову и блестя влажными зубами. И неожиданно согласилась, что совместный обед – хорошая идея. Марк на ломаном французском потребовал пару бутылок лучшего местного вина и фруктов. И сыр. И хлеба. Хозяйка, не выразив ни удивления, ни каких-либо других эмоций, наполнила продуктами вторую корзину, получила деньги и закрыла дверь дома.

Марк отдал женщине свою нетяжелую сумку, подхватил две изрядно нагруженные корзины и пошел к причалу следом за морячкой, глядя на маячившие впереди длинные ноги и прямые плечи. Мари оказалась полькой по происхождению. Сказала, что замужем за французом. У пирса покачивалась красивая белая яхта…

– Надо бы балкон закрыть, дует.

Марк вздрогнул и бросил опасливый взгляд на тетю Раю, но та, выпроводив его в комнату и закрыв дверь, уселась в кресло, спокойно вязала и мыслей его слышать не могла. Он лег на диван, закрыл глаза и принялся вспоминать, как здорово было на яхте. Да, тогда-то он и слышал негромкий скрип мачты. Они с Мари лежали на застеленной шелковым бельем кровати; из деревушки доносился звук церковного колокола, возвещавшего о начале вечерней службы. Вода шуршала, поглаживая белые борта лодки, и непонятно переговаривались меж собой снасти – постанывали, поскрипывали, но негромко. Наверное, они прислушивались к тому, что происходило в каюте.

Марк вздохнул. Да, это было… и было это хорошо. Они с Мари готовили еду, занимались любовью, потом пошли гулять и нашли бухточку, скрытую от посторонних глаз нависшими скалами. Вода была холодновата, и водоросли, выброшенные на берег, пахли резко и горько. Но они все равно купались и занимались любовью. В воде, потом на берегу. Потом вернулись на яхту, и Мари, осушив бокал прохладного терпкого вина, вытянулась на белоснежных простынях. И, глядя на ее загорелое тело, устоять было невозможно. А на следующее утро она сказала, что ей пора. Марк сошел на берег и смотрел, как Мари ловко управляется со штурвалом. Негромко урчал мотор, и яхта, покачиваясь на волнах, пошла прочь от берега. Мари обернулась, помахала ему, послала воздушный поцелуй. И Марк отправился дальше по пыльным дорогам теплой и радостной Италии и ни на минуту не пожалел ни о самом приключении, ни о его краткосрочности.

Марк встал, сходил в кухню и достал из холодильника бутылку воды. Надо в спортзал, что ли, начать ходить. Ежу понятно, откуда эти мысли. Лана так устает последнее время, что до секса дело у них доходит не так часто, как хотелось бы. Так что энергию надо куда-то девать.

– Мама, кто звонил? – Лиза выглянула из ванной, придерживая на голове тюрбан из полотенца. Одновременно она искала глазами мелкого пакостника, который, пока она мыла голову, развлекался тем, что включал и выключал в ванной свет. Вообще-то в «мойдодыре» была хорошая подсветка, и Лиза не особо страдала от проделок младшего брата, но спускать ему хулиганские выходки не собиралась.

Братик обнаружился на полу среди деталей конструктора «Лего», и, пока мать сосредоточенно добивалась чего-то от своего iPodа, Лиза быстрым движением пнула только что собранный Оськой самолет. Само собой, крылья у игрушки тут же отвалились, шасси подогнулись. Лиза опрометью выскочила из комнаты, закрыла за собой дверь и, придерживая створку, за ручку которой с той стороны тянул Оська, встретила вопросительный взгляд Цили безмятежным взором.

– Тетя Рая звонила, – сказала мать.

– Зачем?

– У Марка отпуск, и они с Ланой решили, что ему нужно куда-нибудь съездить. Заодно и Настя в море искупается. Сейчас, я нашла номер Ирочки из турагентства, такая милая девушка…

Лиза позабыла на время позиционную войну с братом и с интересом прислушивалась к маминым переговорам по телефону. Минут через десять стало очевидно, что купаться Настя будет в Ионическом море, потому что поедут они с Марком в Грецию, на остров Корфу, там есть такое спецпредложение от отеля…

И тут Лиза словно услышала голос тети Розы, когда она рассказывала ей о культе Исиды-Нефтиды.

Внутреннее помещение храма не имело окон. Только специальные узкие шахты для доступа воздуха проложили искусные строители в толстых каменных стенах. Здесь горели масляные лампы и факелы, их неверный, колеблющийся свет ласкал статуи, повторяя изгибы совершенных тел, и порой они казались более живыми, чем застывшие в ритуальных позах люди.

На какой-то момент в большом зале воцарилось гробовое молчание. Каждый день жрицы и жрецы могли лицезреть статуи сестер-богинь, но все равно каждый раз у них перехватывало дух. Тело Исиды, изваянное из мрамора, казалось, излучало мягкий свет. Золотистая ткань священных одежд окутывала ее фигуру, скрывая соколиные крылья. Над гордо поднятой головой высились рога, и солнечный диск меж ними сверкал так, как может сверкать только настоящее золото.

Стоящая напротив сестра не прикрывала свое тело одеждами. Темный камень изваяния казался то красноватым, то черным, то походил на кожу африканских цариц. Нефтида была обнажена, и ее фигура поражала совершенством женских форм. За спиной вздымались черные крылья, и рога с солнечным диском зеркально повторяли символ Исиды.

Жрец опустил голову, и из груди его вырвался едва слышный вздох. Даже он – посвященный высшего порядка, прошедший мистерии и приобщенный тайн, постигший многое в прошлом и будущем, – даже этот могущественный и знающий человек не мог задержать взгляд на лице Нефтиды дольше чем на несколько секунд. Черты лица статуи были столь же идеальны, как и тело, но несли в себе такое ощущение силы и угрозы, которое в любом живом существе вызывало животный страх.

Роза успела рассказать, что ее прадед служил в румынской армии, но, когда началось восстание греков против владычества Османской империи, он присоединился к отрядам мятежников, которыми командовал Александр Ипсиланти…

– Э-э, это было до революции 1917 года или после? – осторожно поинтересовалась Лизавета, которая весьма смутно представляла себе мировую историю вообще и историю Греции в частности.

Тетка взглянула на нее с укором.

– Нужно помнить предков и историю своего рода, – заметила она. – Тогда и дурацких вопросов не возникнет. Война Греции за независимость началась в двадцатых годах девятнадцатого века. Греков многие тогда поддерживали и в России, и в Европе. Так вот, после принятия конституции и окончания войны мой прадед остался в Греции, женился там на местной девушке и в качестве бизнеса занялся, так сказать, вопросами антиквариата. Археологии тогда как таковой еще не было, законов по этому поводу тоже, а в Европе, в связи с писаниной лорда Байрона и прочими событиями, как раз возникла мода на все античное… Тогда-то и было заложено благосостояние нашего рода.

«То есть этот славный прадед тырил античные вещички и продавал в Европу, – сообразила Лиза, – и потому разбогател».

– И статуэтку он привез из Греции, – продолжала вещать тетя Роза. – Просто до меня никто не интересовался ее происхождением, и даже имени ее не знали…

Итак, статуэтка Нефтиды прибыла из Греции!

И вообще, Греция – колыбель мудрости и искусства… и почему это Настька будет купаться, а она, Лиза, должна как дура сидеть в этой пыльной Москве, откуда почти все приятели разъехались?

– Мама, я тоже хочу в Грецию!