Обострение памяти. Рассказы

Ребята переглянулись, дружно закивали. Скупщик небрежно бросил цепочку в ящик стола, отсчитал деньги. Генка с Колькой вышли из лавки ошеломлённые.

– Вот это да! Такие деньжищи! Можно целый месяц каждый день вдвоём в кино ходить!

– А цепка то и впрямь золотая оказалась!

Ребята отправились на барахолку, купили целиком патефонную головку с мембраной, накупили патефонных игл. И пластинку купили, «Танго Магнолия» называлась. А на оставшиеся деньги набрали в Торгсине конфет и целый кулёк колбасных обрезков. В те годы остатки батонов дорогих колбас продавали на развес по цене немногим дороже дешёвой колбасы, так можно было попробовать самые разные сорта даже очень дорогих колбас. Пир устроили на берегу реки, чтобы не объяснять домашним, откуда у них деньги. Излишества вышли им боком, у обоих прихватило животы.

Через пару дней оклемавшийся после «пира» Генка зашёл навестить друга. Дома кроме Кольки не было никого, отец на работе, мать ушла на рынок. Мальчишки обсуждали своё приключение.

– Вот бы ещё такую цепку найти, – мечтательно сказал Колька. А Генка присматривался к цепочке настенных часов-ходиков, на которой висела гирька.

– Слушай, Колька, а ведь у ходиков цепочка точь-в-точь как та.

– Но она же не золотая, а медная.

– А я читал, что в древности были такие ученые, которые верили, что из любого металла можно сделать золото, нужно только найти, чем на него подействовать. Алхимики назывались.

– Ну и как, нашли?

– Неа, не нашли…. А я вот думаю, может мы с тобой нашли? Может, в том месте, на берегу, глина какая-то особая, и, если медная цепочка в ней полежит, она становится золотой? А что, если та цепочка первоначально тоже была медной, от часов-ходиков. Кто-то там её потерял, а она полежала – полежала в этой глине, да и стала золотой?

Ребята смотрели друг на друга, на цепочку.

– Давай отрежем кусочек и закопаем в том же месте на несколько дней.

– Не… от мамки влетит, – с сомнением покачал головой Колька.

– Так мы маленький кусочек отрежем, она и не заметит. А представляешь, если всё получится? Мы потом всю цепь там закопаем и золотой сделаем. Представляешь, сколько деньжищ за неё получим?! Мы же все деньги потом им принесём… ну, маленько только себе оставим. Вот они обрадуются!

Мальчишки замолчали. В их воображении рисовались самые невероятные картины будущего богатства.

– Чем резать-то будем? – подал голос Колька.

Спустя час друзья уже закапывали хороший кусок медной цепочки в заветном месте.

Через несколько дней мальчишки торжественно внесли в горницу собственноручно изготовленный патефон и водрузили его на стол.

– Это что ещё такое? – Илья Лаврентьевич опустил газету и глянул на громоздкое сооружение поверх очков.

Генка бережно положил на диск пластинку, опустил головку звукоснимателя и плавно потянул за нитку. Пластинка зашипела и по дому поплыл завораживающий голос Вертинского:

В бананово-лимонном Сингапуре,

Когда поет и плачет океан…

На звуки сбежались все домашние и с удивлением воззрились на необычное сооружение и сияющих от гордости пацанов.

Танго прослушали раз двадцать. Мальчишки купались в похвалах. Генка демонстрировал, что если тянуть за нитку сильнее, то мелодия становится быстрее, а голос певца высоким, словно поет ребёнок, а если тянуть слабее, то мелодия становится вязкой, а певец поёт басом.

Первой не выдержала Тося.

– Ну всё, хватит! Прекратите этот кошачий концерт, мне заниматься надо.

– И правда, ребята, послушали, и хватит на сегодня, поддержала дочку Прасковья Степановна. Идите лучше погуляйте.

Ребята забрали своё творение и направились к Колькиным родителям. Там всё повторилось. Поначалу все восхищались и хвалили пацанов, но после двух десятков прослушиваний предложили немедленно отправиться погулять и унести из дома «эту штуку».

На следующий день мальчишек ни в один дом с патефоном не впустили. Они завели свою шарманку во дворе, наивно полагая, что сейчас все соседи сбегутся, будут их нахваливать и танцевать танго. Соседи действительно сбежались, чтобы потребовать «немедленно прекратить это безобразие». Пришлось обиженным друзьям слушать про загадочную плачущую Иветту в подполе. Однако, вскоре им самим это наскучило, и патефон отправился на полку к фотокамере.

На следующий день, решая, чем бы сегодня заняться, ребята вспомнили про свой «научный эксперимент».

– Пора выкапывать цепочку, – сказал Генка, – уже больше недели лежит в глине, должно быть, уже стала золотой.

Они выкопали свой клад, долго отмывали и начищали цепочку, подержали для верности в ядрёном рассоле от квашеной капусты. Цепочка засияла ярче предыдущей. Ничуть не сомневаясь, что у них всё получилось, ребята смело отправились в ту же ювелирную лавку, обсуждая дорогой, чего они накупят в этот раз.

Старик-ювелир, едва взяв в руки обрывок цепочки, тут же бросил её обратно на прилавок:

– А ну забирайте и брысь отсюда, бездельники!

– Дяденька, да она точно золотая! Вы помажьте её своей кисточкой, сами увидите!

– Я щас вам задницы помажу! Нашли кого обманывать! Брысь, сказал, а то милиционера позову!

Друзья удручено топали домой по улице Пархоменко, рассуждая, что «вот ведь какой вредный старикашка, лень ему было помазать цепку кисточкой, а если бы помазал, то сам бы убедился, что она стала золотой»!

А дома их ждал скандал. Колькина мама заметила, что ходики почему-то чаще приходится заводить. Пожаловалась мужу, тот обратил внимание, что цепочка стала значительно короче. Кольке с порога учинили допрос. Он во всём сознался и вернул родителям сияющий обрывок злополучной цепочки. Узнав, кто зачинщик, рассерженная мать побежала к соседям. Вскоре Генка, как и его друг, стоял в углу и удручённо колупал стенку.

А в доме Домрачёвых мать выговаривала сыну:

– Чтобы ноги этого выдумщика больше в нашем доме не было! Играйте во дворе, а ещё лучше на улице!

Колька слушал и думал, что видимо, алхимикам не только в стародавние времена приходилось туго.

Бандит

Илья Лаврентьевич, находясь после сытного ужина в самом благодушном состоянии духа, вышел на крылечко своего дома. Нежный майский вечер принял его в свои объятия. Яблоневый сад за домом радовал взор. Был тот короткий, но прекрасный период, когда каждая яблонька, посаженная его руками, стояла в белом кружевном уборе, словно невеста перед алтарём. Илья Лаврентьевич присел на ступеньку, свернул самокрутку, сквозь толстые стёкла очков, скреплённых сзади для надёжности резинкой, оглядел двор.

Во дворе было весело. Сынок Генка, примостившись на чурбачке, перебирал струны гитары. Дружок его, Колька, что-то рассказывал смешливой девушке с ямочками на щёчках. Соседка Лиля, яркая блондинка, пританцовывала, похваляясь новым цветастым платьем. Ещё две девушки примостились на брёвнышке, как воробьи на ветке и лузгали семечки. Илья Лаврентьевич любил эти вечерние посиделки, среди молодёжи он и сам словно молодел душой. Счастье-то какое – сынок младшенький после такой войны из армии вернулся живой – невредимый! Дружку Кольке меньше повезло, комиссовали после ранения, но тоже живой, руки-ноги на месте, это ли не счастье? А что шрамы на лице и на теле, так разве сейчас девушки на это смотрят? Женихов после войны раз-два и обчёлся. Жаль, Пелагея Степановна не дожила до этих денёчков, не встретила сына. А так ждала! Он в армии уцелел, а она здесь, в тылу, не пережила холодной и голодной зимы сорок третьего.

Вспомнив о жене, Илья Лаврентьевич загрустил. Большой чёрный пёс, словно поняв печаль хозяина, подошёл и ткнулся холодным мокрым носом в его ладонь, шумно вздохнув, улёгся возле его ног.

– Что, Бандит, плохо нам с тобой без нашей хозяйки? Ничего, дружок, скоро, глядишь, сынок новую хозяюшку в дом приведёт, ещё заживём.

– Илья Лаврентьевич, вы с собакой, ровно с человеком разговариваете, – блеснула белозубой улыбкой Лиля, – неужто он вас понимает?

– Ещё как понимает! Лучше иного человека. Он у нас умный пёс, тока что не говорит.

– Скажете тоже! – Лиля присела рядом на ступеньку.