– Мамаши! Как же, вам не стыдно! – приоткрыла дверь медсестра Верочка, сердито сдвинув свои брови-ниточки, – Одни неприятности с вашей палатой, а еще взрослые люди, – и она решительно нажала на выключатель.
– Вечерняя психразминка. Все, девочки, спим!
Анна проснулась от стука и вскочила на кровати. Она приложила ладонь ко лбу. Пряди слиплись от пота, кожа ее пылала. В палате было темно, соседки давно спали. Что-то опять хлестнуло по стеклу. Женщина обернулась.
Мелкие дождинки конопатили окно, подвывал тоскливо ветер. Серые, словно огромные птичьи лапы, бились кленовые ветки о раму.
– Холодно, потерпи, дружок… Весна, весна уже…, – она прикрыла глаза, кутаясь в колючее одеяло. Ее существо охватила неудержимая дрожь. Анна чувствовала ее даже сквозь сон, но ничего не могла поделать. Скоро озноб сменился жаром, и сознание женщины начало путаться. В охватившем бреду, Анне грезилось, как, задыхаясь от страха, она куда-то бежит. Страшные чудовища ползли на нее со всех сторон. Женщина напрасно пыталась спастись от жутких призраков, преследовавших ее больной разум, они настигали ее в последний момент и душили…
Анна в беспамятстве забилась на больничной койке, будто пытаясь стряхнуть с себя адово пламя разгорающейся болезни. Срываясь на крик, она громко позвала пылающим ртом:
– Вася! Вася! – и тут же, захлебываясь слезами, отчаянно просила мужа, – Не уходи! Не бросай!
Клара заворочалась первой и в ужасе обнаружила мечущуюся в агонии женщину. Разбуженная Зинка, сообразив, в чем дело, шлепнула свои икристые ноги в тапки и выбежала в коридор.
– Вера Геннадьевна! – позвала она медсестру. – Крушининой плохо!
Верочка устало протерла глаза, выключила настольную лампу.
– Досмеялись, – недовольно пробурчала она сонным голосом, – Сейчас Зинаиде Прокопьевне позвоню.
Врач пришла через час. Анна лежала тихо, смирно: подействовал укол, сделанный медсестрой и мокрое полотенце, наложенное перепуганными женщинами. Зинаида Прокопьевна смахнула его, приложила взамен свои холодные пальцы.
– Температура, Вера Геннадьевна?
Верочка засуетилась, и еще раз обо всем по порядку доложила.
– Вчера-то, все было хорошо…, – бросая робкие взгляды на медсестру, виновато бубнила Зинка.
Клара также была напугана. Запрокинув рыжие ресницы, из-под которых блестела стеклянная голубизна, она вертела градусник между пальцами.
Не обращая на них внимания, врач не спеша закончила осмотр.
– Так, – наконец, приняла она решение и, обращаясь к медсестре, сделала несколько назначений. Она уже хрустнула своим крахмальным халатом, чтобы уйти, как, вдруг, неожиданно сильно рассердилась, – Безобразие! Почему в палате посторонние вещи!?
Верочка съежилась и покосилась на окошко. В самом его уголке, за белой ситцевой шторой, прятались три безобидных, и казалось, тоже напуганных цветка. Это женщины уговорили добродушную старушку, Настасью Петровну, контрабандой пронести их в палату.
– Не знаю…, – пролепетала ни о чем не подозревавшая Верочка.
– Немедленно убрать цветы! – Зинаида Прокопьевна пыталась говорить тише обычного, но ее могучий голос громыхал и действовал магически, – Вы, Вера Геннадьевна, будете наказаны за нарушение больничного режима!
– Но я-то здесь причем? Я понятия не имела об этих тюльпанах! – пыталась оправдаться расстроенная Верочка.
– Вот, за это, за то, что не имели, и будете наказаны. Да, если каждый, милочка…, – неожиданно перешла Зинаида Прокопьевна на фамильярный тон, – Будет носить, что ему вздумается…, – хотела она прочитать нотацию, но раздумала, махнув костлявой рукой, – Вот, пример на лицо! И еще неизвестно нет ли на них, какой другой инфекции и палочек! Я вас тогда под суд отдам! – заведующая окончательно рассердилась, бледное лицо ее, скомкалось в беспросветные морщины, – Нет, это все-таки безобразие…, – сказала она напоследок и вышла, оставив после себя прохладный воздушный след.
Щеки Веры покраснели, стали похожи на спелый пепин, пухлые губки задрожали, она почти, что выбежала из палаты. Было стыдно и обидно.
– Зимой опять повеяло, – передернула плечами Клара.
– Да, – призадумалась Зинка, – Серьезная женщина....
– Да, какая она женщина! Эта старуха просто завидует! Ее то, наверное, никогда никто не любил, – Клара от досады карябала свою коленку. Ей, вдруг, стало жалко медсестру, Анну и цветы, на которых она была уверена, не было никакой заразы.
Зинка вздохнула:
– Ой, какая ты еще глупая, девочка. Любят всех.
– Тогда откуда старые девы берутся? – искренне удивилась Клара.
– Да, видно этой грамоте тебя учили плохо, – Зинка посмотрела на нее лучисто-серыми глазами, по-матерински добрыми, – Потому, что чувство это должно быть взаимным! Ну, вот даже взять тебя…
Клара насторожилась.
– Ты уверенна, что тебя любят? Ну, хотя бы муж?
– Не удачный пример… Я могу хоть завтра замену найти! – вздернула курносый нос Кларка.
– Это ты, – так же спокойно рассуждала Зина, – А вот, докторша еще из-за парты со своим другом простилась, его в первом же бою… Но за все эти годы не нашла она видно замены, хотя желающих было много…
– На что же она надеялась? – уже с жалостью спросила Кларка. В этот день это чувство в ней доминировало.
– Ни на что, просто любила, наверное…
Кларочке принесли сына. Рыженький, в маму, он посапывал курносым носиком, и даже пару раз чихнул.
– Ой, ты, Боже мой, – тоненьким голоском пропела детская сестра, – Скажи, еще, что мы тебя простудили. На-ка, мамань, держи свое сокровище! Ну, вылитый мамка! – улыбнулась сестричка, – Счастливым будет!
Клара подпрыгнула на кровати и замерла. Ей опять протянули ребенка, она отчаянно замотала головой, пятясь назад.
– Не дури, Кларка! – прикрикнула Зина.
Женщина немного успокоилась, протянула дрожащие, растопыренные по паучьи пальцы.
– Смелей, смелей, – подбадривала медсестра, – Ты меня не бойся, я маленький, крохотуленька, кушать хочу, – не понятно кого, малыша или мамашу уговаривала она, – Вот, так, – поправила сестричка Кларины руки и усмехнулась, – Зачем же ты их, как клешни раздвигаешь?! Ой, тут мама еще сама ребенок… Ну, ничего, дело наживное, привыкнешь… А, вот, ваша красавица, – обратилась она следом к Зине, и подала той кряхтящий сверток.
Зинка, распахнула ладони, как крылья. Девочка сразу же зачмокала грудь, переняв все-то спокойствие, каким отличалась сама женщина. Ребенок же Клары ворочался, морщил розовое личико и, в конце концов, закашлялся.
– Клара, руку, руку повыше…, – качнула своей круглой головой Зинка.
Анна приоткрыла глаза:
– А, мой? – был первый ее вопрос.
– Слава Богу, очнулась, – обрадовались женщины, – Куда тебе еще…
– Голова кружиться и в глазах темно…
– Спи, спи, не смотри на нас.