Антикварная история

Поиски

Маша думала о порученном деле целый день, и к вечеру у нее даже зуд в ладонях начался от нетерпения. Загадочная история сабли захватила так, что вечером, забрав сделанные для нее копии всех документов, она пулей понеслась домой и сразу засела за работу. Директор дал на все про все три дня!

Задача, казавшаяся ей вполне посильной, оказалась тяжелой, да настолько, что ей пришлось попросить у директора хотя бы день отпуска, чтобы не отрываться от компьютера двадцать четыре часа. Суслин дал два, но за свой счет. Маша мысленно чертыхнулась на скупердяя, но согласилась. А что ей оставалось?

Параллельно с раскопками в интернете она сделала запрос в архив, где подвизался однокурсник Пашка Григорьев. Архив был серьезный, а Пашка – нет, поэтому он долго канючил и отказывался что-либо делать. Пашка вообще напрягаться не любил. Маше это было хорошо известно, поэтому на крючок она сразу наживила жирного червяка в виде билета на ближайшую серию игр «СКА». Пашка тут же кинулся по следу золотой сабли.

Сама она тоже не теряла ни минуты. Хорошо, что дело было привычное. Другой на ее месте давно бы скончался от непосильных трудов, но Маша умела копаться в документах. Она не ела, не пила, почти не спала, и все-таки нашла.

К концу четвертого дня она была уверена, что владельца золотой Георгиевской сабли звали Николай Алексеевич Соболев.

С красными, как у кролика, глазами и синюшным от переутомления лицом она вошла в кабинет директора утром последнего отведенного ей на поиски дня. Суслин с кем-то разговаривал по телефону, но, увидев перед собой донельзя гордую Машу, сразу положил трубку.

– Неужели со щитом? – затрепетав от предвкушения чуда, спросил он.

– А вы сомневались? Вот вы все время…

– Сейчас не об этом, – разгадав, что за этой фразой последуют упреки в недооценке сотрудников или, чего доброго, обвинения в жадности, сразу прервал ее Лев Моисеевич. – Давай все, что нарыла.

Маша, как Паратов шубу перед Ларисой Огудаловой, раскинула перед директором плоды своих изысканий, и они вместе склонились над бумагами.

– Вот наградной лист. Видите фамилию полковника Соболева? В другой графе указано: Георгиевскую саблю он получил за то, что «в непрерывных боях под Красноставом в июле тысяча девятьсот пятнадцатого года доблестно отбил все настойчивые атаки немцев в превосходящих силах».

– Герой! – воскликнул Суслин.

– Этого самого героя через два с половиной года объявят предателем.

У Льва Моисеевича непроизвольно отвисла челюсть.

– Я нашла приказ командира полка Соколова от конца октября семнадцатого года. За измену присяге и родине. Сбежал к немцам. В ночь переворота, между прочим.

Лев Моисеевич все смотрел непонимающим взглядом и наконец выдавил:

– Черт-те что…

– Это еще не все сюрпризы, – жестко сказала Маша. – Денщиком у Соболева служил Петр Стах. Тот самый.

Бедный Суслин вытер с лысины пот и пожевал губами.

– Ну хорошо, – сказал он. – Пусть полковник Измайловского полка сбежал к врагу. Тьфу! Даже не выговаривается, ей-богу! А саблю что, оставил денщику по завещанию?

– Вот тут начинается полный провал. Черная дыра. Кстати, имя Петра Стаха впервые встречается в рассказе о знаменитом лыжном марш-броске разведчиков Измайловского полка, о котором зимой тысяча девятьсот четырнадцатого года трубили все газеты империи. Представляете, охотники полка прошли на лыжах более тысячи километров за двадцать три дня, сделав всего три привала по пять часов. Стартовали от Холмогор, родины Ломоносова, а финишировали в Царском Селе. Каковы?

– Богатыри! – гаркнул Лев Моисеевич.

– Кстати, командовал разведчиками штабс-капитан Соколов, тот самый, который позже объявил Соболева изменником.

– Значит, Стах был из разведчиков?

– Более того, родом из пластунов.

– Ого! Легендарные охотники! Об их мастерстве чего только не писали!

– Вот именно. Пластуны – не просто разведчики. Они что-то вроде современного спецназа. Причем славились не только тем, что убивали врагов бесшумно и хладнокровно, но и тем, что умели мастерски заметать следы. У них это называлось «лисий хвост».

– Это ты на что намекаешь? – прищурился Лев Моисеевич.

– На то самое.

– Ну-ну… продолжай.

– Выяснить, как Петр Стах из разведчиков попал к денщики к Соболеву, не удалось, но случилось это в конце пятнадцатого года. За два года до исчезновения Соболева. Причем теперь мне абсолютно ясно, что в боях под Красноставом он не участвовал. А летом пятнадцатого года разведчики были на другом участке фронта.

– Насчет денщика, кстати, странно. Это работа для рядового, ну или ефрейтора. Поди проштрафился наш Стах, и его разжаловали, – задумчиво сказал Суслин.

Маша полистала записи и внезапно улыбнулась.

– Бои под Красноставом действительно были знаменательными! Особенно пятого июля! Выстоять и победить под огнем германской артиллерии всех калибров – это вам не тьфу! Потом эту дату занесли в боевую хронику полка на табельный листок. Измайловцы даже песню сложили. Вот послушайте!

И дальше:

Последняя строчка про то, что только за первый год войны гвардейская пехота потеряла треть кадровых офицеров и почти восемьдесят процентов рядовых. А в целом за годы Первой мировой Измайловский полк менял свой состав трижды! К шестнадцатому году отборная гвардия почти полностью полегла под немецкими пулеметами!

– Я смотрю, ты по-настоящему увлеклась темой! – радостно заявил Лев Моисеевич. – Прямо горишь, как красное знамя!

– Да, но сейчас речь не об этом. Николай Алексеевич Соболев воевал практически с первого дня войны. Дважды был ранен, получал награды, причем именно в честь побед над немцами! За четыре года у него не раз была возможность перейти линию фронта и не подвергать свою жизнь опасности ежеминутно!

– Не забывай, что в России сменилась власть и хранить верность было уже по сути некому!

– Про революцию он еще ничего не знал! Правительство сменилось в феврале! Николай Второй отрекся от престола второго марта. Можно было смело валить на запад! Но он остался. Был снова ранен, но даже в госпиталь ехать отказался!

– Потому и отказался, что готовил побег и не хотел далеко уезжать от линии фронта.

– Да зачем ему было ждать так долго?

– Не знаю! Момент выбирал!

Маша посмотрела на директора страшными глазами. Лев Моисеевич сразу струхнул.

– Я пытаюсь тебе оппонировать, только чтобы истина была бесспорной.

– Вы знаете, уже в эмиграции многие участники Первой мировой вспоминали, что подвиги русской гвардии попросту замалчивались прессой не без ведома правительства. В сборнике «Измайловская старина» я нашла стихотворение поручика Алексея Смолянинова. Там были такие строки:

Вам не кажется, что мы делаем то же самое? Мы верим в предательство Соболева, хотя вся его жизнь опровергает это! Мы верим не ему, а Стаху! Почему? Вы же сами говорили, что измена для настоящего измайловца просто невозможна! Помните, еще злились на меня?

Лев Моисеевич закрыл глаза. Маша молча смотрела. Наконец он взглянул на свою молодую сотрудницу и сказал:

– Ты права. Кому верить, как не Соболеву. И что нам делать дальше? Где искать доказательства?

– Везде, где только возможно. Первым делом я найду его потомков. У них с Анной был сын, значит, возможно, имелись и внуки.

Пашка нам в помощь

Делая пафосное заявление, Маша на самом деле даже не знала, с какого конца тянуть за эту ниточку. Даже если потомки Николая Соболева дожили до наших дней, они могут носить другую фамилию и обитать где-нибудь во Владивостоке. Однако с чего-то надо было начинать, и она забила в поисковике фамилию Соболев. Подумала и уточнила – Санкт-Петербург. Яндекс откликнулся быстро и охотно. От количества Соболевых у нее зарябило в глазах. Да их за год не обзвонить! Приуныв, Маша прочитала в Дзене несколько глупых статеек про каминг-аут модного психолога, брошенного ребенка известной телезвезды и интервью врача, который всем советовал срочно начать лечиться от гельминтов, потом попила чаю с печеньем, а затем, обругав себя последними словами, снова села за компьютер. Сейчас захлебнется в море Соболевых, и никто даже не скажет, что она погибла смертью храбрых.

Телефон ожил, когда она уже собиралась звонить первому из обнаруженных Соболевых.

– Ты куда пропала, мать? – осведомился обиженный Пашкин голос. – То торопила, то затихарилась. Если тебя жаба душит билет отдавать, так и скажи.

– Пашка, прости. Я просто… приболела немного, и все.

– А че болит? – равнодушно осведомился он.

– Голова.

– О, это безнадежно, – протянул Пашка. – ну так мне куда тебе материал скинуть? На мыло?

– А есть что скидывать?

– Обижаешь, мать! У меня всегда есть что скидывать!

– Пошляк ты, Пашка! Кидай на почту.

– А билет?

– Завтра завезу, не сомневайся!

Обрадованный Пашка отключился.

Итак, что накопал наш друг?

Она вошла в почту и открыла файлы.

Накопал друг Паша действительно немало. Не зря все же его взяли на работу в такое серьезное место.

Он нашел дело Николая Соболева.

Крутя колесиком мышки, Маша листала исписанные убористым почерком штабного писаря страницы протокола полкового суда. Кроме обвинения в измене, в деле имелось еще одно. Полковника обвиняли в убийстве денщика Петра Стаха. Он тоже исчез в ночь побега, и в полку решили, что Соболев его убил. Не потащил же он в светлое будущее еще и денщика! Тело убиенного так и не нашли, что лишний раз подтвердило: к бегству полковник готовился давно. По денщику давшие показания сокрушались особенно. Якобы Соболев рассказал накануне бегства, что Стах спас ему жизнь.

Имелся в деле и подробный перечень вещей, найденных на квартире Соболева, а также список предметов, которые полковник забрал с собой. Этот список являлся веским доказательством измены, потому что среди предметов были те, с которыми полковник не расставался никогда. Офицеры, служившие вместе с Соболевым, подтвердили: он всегда имел при себе наградную Георгиевскую саблю, золотой портсигар с вензелем государя императора Николая Второго и медальон в виде камеи, который подарила оному полковнику жена.

За протоколом шла выписка из дела Анны Гильберт, арестованной в двадцать третьем году. Оказывается, она сменила фамилию, чтобы скрыть тот факт, что ее муж, офицер царской армии Николай Соболев, являлся изменником родины, передал врагу ценные сведения, а потом перешел через линию фронта и сдался немцам во время Первой мировой. Сама Анна также являлась шпионкой и готовила свержение советской власти совместно с империалистами. Из документа следовало, что в том же году Анна была расстреляна.

Маша узнала и то, что сын Соболевых был арестован дважды, прошел через лагеря и умер в начале пятидесятых, так и не дождавшись реабилитации. О других родственниках сведений не было.

Зато были документы, связанные с деятельностью чудом воскресшего Петра Стаха, который объявился в Петрограде в январе восемнадцатого, вступил в Красную армию и геройски воевал на фронтах Гражданской войны.

Она пролистала материалы еще раз. Итак, что мы имеем? Георгиевская сабля точно принадлежала Соболеву. Это раз. Денщика он не убивал. Это два. Оружие оказалось у Стаха. Это три. Надо искать не Соболевых, а Гильбертов. Это четыре.

Пашка, ты великий человек! И это пять!

Поисковик предложил на выбор англичанина Криса, гитариста Пауля, который давал в Питере концерт несколько лет назад, немецкого математика Давида и еще двух действительно русских Гильбертов. Один из них – Вадим Гильберт, директор фирмы «Питер-теплосети» – показался ей более доступным для общения, поскольку его фирма была в городе. Другой проживал в Гатчине. Она тут же позвонила по указанному на сайте телефону. На звонок никто не ответил ни сразу, ни через три часа.

Аппарат сломался? Не может быть, чтобы в офисе никого не было целый день. Съездить, что ли, в эти теплосети? Даже если это совсем другой Гильберт, на одного станет меньше. Маша посмотрела сначала на часы, стрелки которых почти добежали до семнадцати ноль-ноль, потом в окно, за которым собиралась разгуляться метель, и пошла на остановку маршрутки.

Вадим Гильберт

Фирма располагалась в здании наподобие того, куда она ходила на тренировки. Только на этот раз лифт не понадобился. «Питер-теплосети» базировались на первом этаже. Странно, но двери офиса были открыты настежь, хотя в большом помещении никого не оказалось, кроме мужика, который, расхаживая между столами, орал в телефон.

– Нет! Автокран нужен не на шестнадцать, а на двадцать пять! И полноповоротник! Нет! Диспетчер отправила заявку на полноповоротник еще до обеда! Ищи, черт! Самосвалы пришли. За это спасибо! На завтра нужны еще два – на пятнадцать и двадцать тонн. Нет! Манипулятор не знаю зачем пригнали! Вы вообще компьютер открываете? У меня все на объектах! Короче, подведешь – расторгну контракт. А ты как думал?

Продолжая разговор, мужик посмотрел на Машу, робко стоявшую у двери, кивнул, двинулся куда-то в глубь помещения и скрылся за поворотом. Маша, помедлив, пошла за ним. Зря, что ли, ехала?

Обогнув угол, она оказалась перед кабинетом директора. За дверью с табличкой «В. Гильберт» было тихо. Маша подняла руку, чтобы постучать, но дверь внезапно распахнулась и давешний мужик спросил:

– Вы по какому вопросу?

От неожиданности она растерялась и пискнула:

– Я ищу потомков Николая Алексеевича Соболева, полковника Измайловского полка. Вы не он?

– Нет, – ответил мужик и снова скрылся за дверью.

Наверное, если бы он удивился, переспросил или засмеялся, она бы сразу поняла, что ошиблась, и убралась из этих теплосетей восвояси. Но мужик ответил так, как будто ждал вопроса.

Маша решительно толкнула дверь и вошла. Кроме мужика, в кабинете никого не было, следовательно, он и есть Вадим Гильберт.

– Здравствуйте. Простите, мне…

– Я же сказал! Вы ошиблись!

– Я только…

– Слушайте, не мешайте работать!

– Но мне всего лишь надо узнать…

– Нечего тут узнавать! До свидания!

Гильберт встал и, широко шагая, вышел из кабинета первым. Маша осталась одна, растерянно оглядываясь по сторонам. Похоже, ей тут не рады.

Стоять столбом и ждать неизвестно чего было глупо. Она вышла из здания и остановилась на крыльце. И что теперь? Прийти завтра снова? Опять погонит! А если попробовать заявиться к нему домой, протиснуться в дверь и, ухватившись за ручку, сказать, что никуда не уйдет, пока не узнает правду?

Маша тут же представила, как Гильберт тащит ее к выходу, а она упирается ногами и орет благим матом. Такого позора ей переживать еще не приходилось! К тому же найти адрес этого Гильберта вообще нереально!

И вдруг ее осенила гениальная мысль. У нее же есть шикарное знакомство в следственном комитете. Тот, кто нам мешает, тот нам поможет, вспомнила она незабвенную «Кавказскую пленницу». Ура!

Не откладывая в долгий ящик, она позвонила Ширяеву и попросила найти адрес Вадима Гильберта. Капитан немного напрягся, но Маша сразу успокоила: Лев Моисеевич просил съездить к этому человеку, а она бумажку с адресом потеряла.

Ширяев перезвонил всего через семь минут. Продиктовал и адрес, и телефон. А потом предложил встретиться в субботу у Медного. Маша обещала. А что было делать?

Трясясь в троллейбусе куда-то в сторону Стрельны, она пыталась сообразить, что скажет Гильберту, когда увидит, и вдруг подумала: если бы этого Вадима отбирали в гвардейский полк, взяли бы не глядя. Потому как черноволосый и красивый. Даже очень красивый.

Дом она нашла быстро и очень бодро взбежала на третий этаж. Дверь долго не открывали. Снова облом, решила Маша и уже повернулась, чтобы уйти, но тут послышался звук открывающегося замка, и на площадку выглянул хозяин квартиры.

– Здравствуйте, простите, пожалуйста, за беспокойство, – тут же затараторила Маша, стремительно бросаясь в проем двери.

Гильберт такого маневра явно не ожидал и даже отпрянул, но внутрь ее не впустил, выставив навстречу руку. Она уперлась в Машину грудь. Та быстро перехватила ее и крепко пожала.

– Рада познакомиться.

Руку он тут же отдернул.

– Чего вы от меня хотите?

– Только одного. Вы имеете отношение к Николаю Соболеву или нет?

– Вы кто?

– Никто. Мария Заречная. Мне просто очень надо найти потомков этого человека.

– Зачем?

– Это долгая история. Можно я войду?

– Не стоит.

– Почему?

– Потому что я не хочу иметь к этому человеку никакого отношения.

Это он, поняла Маша, и ее словно обожгло внутри. Сердце забилось так, что пришлось прижать его левой рукой. А то выскочит. Она попала в цель с первого выстрела! Думала, что придется пол-России перерыть в поисках, а нашла сразу. Не иначе рождественское чудо! Хотя нет, до Рождества далековато. Как же так вышло? Может быть, ей кто-то помогает?

– Вадим, вы, наверное, чего-то не знаете…

Гильберт зло хмыкнул.

– Это вы, Маруся, ничего не знаете. А я знаю все, и этого мне достаточно, чтобы никогда о нем не вспоминать. Прощайте.

Он шагнул назад и с силой захлопнул дверь.

– Вадим!

За дверью было тихо.

– Ну и сидите в своей норе! Думаете, он был предателем? А я всем докажу, что это ложь!

Маша топнула ногой и побежала вниз по лестнице. Идиот! Индюк! Придурок вообще!

На улице вовсю крутилась метель, но Маше было не до нее. Она и не заметила, как пробежала остановку и остановилась только у моста через Малую Неву. Дальше начинался Васильевский остров, Васька, как звали его в народе. Ничего себе она стартанула! Какой все-таки этот Гильберт неприятный! Неужели нельзя было сначала выслушать, а потом выгонять?

Она оглянулась в поисках остановки. Не чесать же таким манером до самого дома! И тут позвонил капитан.

– Я подумал, может быть, тебя отвезти куда-то надо.

– Спасибо, но все разрешилось и так. Этот человек сам нашел Льва Моисеевича.

– Ну раз ты свободна, может, я просто заеду?

– Прости, но мне немного нездоровится. Сопли некстати потекли. Хочу отлежаться.

– Лекарства не нужны?

– Нет, но спасибо за заботу.

– Тогда я через денек звякну?

– Конечно, буду очень рада.

Она отключилась и тут же обругала себя. Зачем она сказала, что будет рада? Еще и очень! Теперь Ширяев решит, что дело в шляпе. Маша разозлилась и побежала к метро. Скорей домой, чтобы всласть покопаться в интернете. Надо узнать все о Гильбертах. А заодно попробовать выяснить, как сабля могла оказаться у денщика.

Времени у нее оставалось так мало, что было преступно тратить его на сон и еду. Прибежав домой, она развесила сушиться абсолютно сырые вещи и припала к родному компу. Она будет искать, пока не найдет. Охота, как говорит Любаша, пуще неволи.

Звонок

Утро застало ее все в той же позе – растрепанной, голодной, глядящей красными глазами на экран монитора. Услышав звонок, она с трудом оторвалась и посмотрела на экран телефона. Номер был незнакомым. Кому она понадобилась в такую рань? Неужели Ширяеву? Решил на кривой козе ее объехать?

Голос был не ширяевский.

– Простите, возможно, это номер Марии Заречной?

– Ее. А кто спрашивает?

– Это Вадим Гильберт.

И замолчал. Маша с ходу рассвирепела. Если он воображает, что она закричит «ура» и станет бросать в воздух чепчик, то очень ошибается! Сам позвонил, пусть сам и выкручивается. Ей до смерти хотелось спросить, как он узнал ее номер, но она не стала. Молчала в трубку, как рыба об лед! Пауза затягивалась. Наконец Гильберт понял, что помогать ему никто не собирается.

– Я предположил, что вчера вы звонили в мой офис с сотового. Нашел на определителе номер и решил позвонить. Вдруг я не ошибся.

– Не ошиблись. Что дальше?

– Понимаю, что вчера вызвал в вас негативные чувства. Вы просто застали меня врасплох.

Он говорил так правильно и так вежливо, что Маша разозлилась еще больше.

– Негативные – не то слово! Меня в жизни никто за дверь не вышвыривал!

– Предположим, в дверь вы все же не входили. Мы беседовали на лестничной площадке.

– Вы меня отпихнули!

Вадим вздохнул.

– Простите. Не был готов к разговору на… заданную вами тему. Вспылил. Был не прав. Готов понести заслуженное наказание.

Это он хохмит, что ли? Ему смешно?

Она уже открыла рот, собираясь сказать все, что думает о подобных типах, но он вдруг торопливо сказал:

– Я бы хотел с вами встретиться.

– С какой стати?

– Все объясню при встрече. Прошу, не отказывайте. Я правда виноват. Мне важно то, что вы хотели сказать.

Маша помолчала. Нельзя соглашаться сразу. Надо знать себе цену. Она подумала об этом и тут же вспомнила, как Бина Рафаэльевна сказала однажды, что хорошо знает себе цену тот, кто часто ее называл. Ей стало смешно на свои потуги, поэтому она быстро сказала:

– Я согласна. Где?

– Не сочтите за наглость, но не могли бы мы встретиться у меня дома? Наша беседа… не совсем обычного толка. Мне важно, чтобы ее никто не слышал.

Не совсем обычного толка? Какие он слова знает!

Она подумала. Конечно, странно, что этот Гильберт позвал ее к себе домой, но, с другой стороны, тема действительно не из легких. В кафе народу много, а по улице сейчас долго не проходишь.

Вадим истолковал ее молчание по-своему.

– Я осознаю степень неприличия моего предложения, но могу обещать…

– Не надо мне ничего обещать. Я приеду.

В конце концов, обидеть ее непросто даже такому здоровяку, как Гильберт. Она и троих таких не испугалась бы! А может, и четверых!

Странная у этого Гильберта была квартира. Словно недоделанная. В очень большой комнате – словно изначально их планировалось две или даже три, – грубо оштукатуренные стены, на полу светлые некрашеные доски, из мебели длинный, от стены до стены, диван, перед окном без штор стол, на нем компьютер и куча бумаг. Была еще какая-то штуковина, на которой закреплена штанга. Блинов на ней – не сосчитать. На полу лежали разнокалиберные гантели, на стенах, вместо телевизора, и у стен, вместо тумбочек и шкафчиков, висели и стояли картины без рамок. Маша подошла поближе. Красивые картины, только странные какие-то. Словно кто-то нарисовал, а потом выставил их под ливень, чтобы хорошенько промокли и растеклись. Или просто от души забрызгал водой.

– Вы рисуете? – спросила она, почувствовав спиной появление хозяина.

– Балуюсь.

– Что за стиль такой? Абстракционизм?

– Вроде того. Это я передразнивал Рихтера.

– Рихтера? – удивилась Маша. – Не знала, что он еще и рисовал.

– Если вы о пианисте Святославе Рихтере, то это не он. Герхард Рихтер живет в Германии. В Кельне. Считается самым успешным мастером современной живописи. Я спародировал его стиль. Сделал копии самых известных полотен и размыл. Смотрите. Это «Золотая осень» Левитана. Узнаете?

– Да вроде.

– А это «Февральская лазурь» Грабаря. Тут – Шишкин. Неужели совсем не узнать?

– По правде говоря… А вот это я, пожалуй, угадаю. Айвазовский?

– Точно. Его сколько ни размывай, все равно узнаваемый.

– Здорово. Непривычно, конечно, но красиво.

– Надоест, сниму и повешу другие.

– А есть другие?

– Пока нет. С моей работой времени почти не остается. Только зимой, когда затишье.

– А в чем заключается ваша работа, если не секрет? – с любопытством спросила она.

– Мы обслуживаем теплосети. Ремонтируем в основном. Ничего романтичного, как видите.

Рассказывая о картинах, он стоял совсем близко, а тут вдруг отошел к столу и стал перебирать бумаги. Закрыл тему, поняла Маша. Ну что ж, нет значит нет. Не хочет впускать? Так она и не лезет.

– Наверное, мне, как инициатору нашей встречи, следует начать первым, – услышала она за спиной.

– Не возражаю.

– Тогда начну с того, что я прихожусь Николаю Соболеву праправнуком.

Маша кивнула. Это она уже и так поняла.

– Моя семья сто лет жила под гнетом обвинения в измене. Это худшее из преступлений. Сколько бы лет ни прошло. Фамилию Соболев, как я понимаю, решили перечеркнуть еще до моего появления на свет, однако легче от этого не стало. Жена Николая вернула девичью фамилию, но все равно была расстреляна. Осененные клеймом предателя жили и потомки. Про прадеда и деда я почти ничего не знаю…