Антикварная история

Маша протянула Пирату семи морей руку, которую он с достоинством пожал.

Оглянувшись, она заметила, что их разговор не ускользнул от внимательного взора Мудрости Вселенной, и поняла, что прошла еще один этап испытаний.

Абрамчик взял ее за руку.

– Пошли лучше сыграем в шахматы, а то тут скучно.

Маша послушно пошла в комнату, где на столике стояла шахматная доска. Играть она умела, но не очень любила, считая шахматы слишком медленным и занудным видом спорта. Пират семи морей обыграл ее в три хода и быстро расставил фигуры для новой игры. Маша приготовилась к позору номер два, но тут зычный голос хозяйки позвал всех к столу.

Ее посадили рядом с очень красивой женщиной. Она представилась Элеонорой, а Лев Моисеевич, сидевший напротив, добавил:

– Наша милая Элеонора – хозяйка того шикарного ювелирного магазина «Сапфир», напротив которого имеет честь располагаться наш скромный салон.

– Вы преувеличиваете шикарность моего магазина, Лев Моисеевич. А вот ваш салон гремит на весь Петербург, – парировала красавица и нежно улыбнулась имениннику.

Все сидящие за столом тоже невольно улыбнулись.

Боже! Неужели такие женщины существуют в реальности, а не только в кино или на картинах? Маша покосилась на нежные, с тонкими пальцами руки соседки. Наверное, аристократка в десятом поколении.

Сразу захотелось выпрямиться и убрать локти со стола. Надо себя контролировать, а то, не дай бог, забудешься и чавкнешь.

– Кошка Муся, – позвал ее через весь стол Абрамчик, – ты будешь со мной пазлы складывать?

– Конечно, – сразу согласилась Маша.

Пазлы – это гораздо лучше, чем шахматы.

– Тогда я отдам тебе половину вишен из компота, – заявил малыш, и взрослые умиленно засмеялись.

– Муся – шикарно звучит! По-домашнему, – раскладывая по тарелкам закуски, сказала Бина Рафаэльевна.

Маше показалось, она хотела добавить что-то еще, но передумала.

– Мы все будем звать вас Мусей, – торжественно объявила тучная дама в бусах, грудами навешанных на богатырской груди.

Элеонора наклонилась к Маше.

– Можно я буду называть вас Марией? Это имя подходит вам гораздо больше.

Маша посмотрела на нее благодарно. Какая чуткая женщина!

В перерыве между блюдами Маша вылезла из-за стола размяться и вышла в соседнюю комнату, которая оказалась точной копией остальных. Шкафчики, комодики, витринки. А на них – нагромождение статуэток, вазочек и разных приятных взору вещичек. Большая люстра сверкала хрусталем, радостно освещая всю эту красоту.

И как люди тут живут? Посидишь – и сам не заметишь, как станешь похож вон на ту серебряную раскоряку на полке! Только пыль собирает!

– Тошно? – спросила у нее за спиной Бина Рафаэльевна. – Живот не крутит от этого богатства?

Маша пожала плечом и тут же почувствовала, как живот действительно слегка скрутило.

– Это все Лев Моисеевич собрал. Меня раньше тоже от всего этого тошнило, пока я его не полюбила.

– Кого? Богатство? – спросила Маша и отошла в сторону, впуская в комнату хозяйку.

– Нет. Льва Моисеевича.

Бина Рафаэльевна груженой баржей проплыла мимо и плюхнулась на диванчик в углу. Диванчик охнул.

– Уф! Упрела, как коняка! – заявила она и стала интенсивно обмахиваться журналом, взятым со стола.

Маше стало интересно.

– У евреев замуж принято выдавать, а не выходить. Льва Моисеевича я долго на дух не выносила. Тьфу, думаю, суслик какой-то! Однако тетушки свое дело знали туго и нас все равно свели. Как бычка с телкой! Я ведь сначала думала, что он жадный, а потом поняла: все это он копит впрок, чтобы мне голодать не пришлось.

Бина Рафаэльевна усмехнулась и бросила журнал обратно.

– Из семьи в тринадцать человек после блокады выжила только его мать. Лева родился в пятидесятых, когда уже было что покушать, но страх перед голодом ему с молоком матери передался. Та всю жизнь куски прятала, а Левушка стал собирать все, что можно обменять на еду. Понимаешь, девочка, все, что ты видишь, – это его любовь ко мне. Он думает, что если все опять станет плохо, то я с голодухи не помру. Ему ведь ничего этого не надо. Он за меня всю жизнь боится.

Бина Рафаэльевна поднялась и одернула платье.

– Когда я это поняла, полюбила своего Суслика всей душой! И ни на кого его не променяю!

– Я думала, вы его ревнуете, поэтому сами отбираете сотрудниц, – зачем-то сказала Маша.

Бина Рафаэльевна ничуть не удивилась.

– Ревновала. Но недолго. Первые тридцать лет. Он ведь ходок был! Да еще какой! А потом понял, что ничего нового все равно не покажут, и вернулся, так сказать, в лоно семьи. Так что, пойдем еще покушаем или как? – неожиданно закончила хозяйка.

– Покушаем, пожалуй, – согласилась Маша.

И они с Биной Рафаэльевной улыбнулись друг другу.

«Я люблю их обоих», – подумала Маша и полезла на свое место за столом.

– Кто на мой пирог с курой? – закричала хозяйка, вынося из кухни исходящее горячим паром блюдо.

– А он кошерный? – поинтересовался Абрамчик.

– Радость моя, это же мясо из супермаркета! Где тут кошерность! – воскликнула Бина Рафаэльевна.

Оказалось, проблема кошерности волновала только ребенка, все остальные, включая ортодоксального дядю, поглощали чудо кулинарии с аппетитом. Маша, которая в последнее время ввиду крайней скудности бюджета питалась не очень хорошо, окончательно объелась и стала засыпать. Это было ужасно, потому что возвращаться предстояло через полгорода, сначала на маршрутке, потом на метро.

Ее спасла Элеонора, объявившая радушным хозяевам, что, к сожалению, вынуждена их покинуть, и предложившая захватить юную гостью с собой.

– Дорогая Муся, вы можете смело довериться нашей дивной Элеоноре, – заявил вконец охмелевший Лев Моисеевич.

Маша радостно побежала за курткой. Бывают же на свете такие приятные люди!

Хозяйка ювелирного магазина довезла окончательно сомлевшую Машу до дома и, прощаясь, сказала: