Ведьмина роща

– Вычесали, вычесали. У меня на козу его меньше цепляется, хоть она по траве бегает, – откликнулась бабка Агафья.

Дядька рассмеялся, а тетка Варвара только вздохнула.

Обратно ехали без остановок, хотя и дядька, и тетка несколько раз спрашивали, не укачало ли ее. Глаша сосала леденцы, мотала головой и хмуро смотрела на дорогу. После разговора с бабкой настроение испортилось. Нравился ей Глеб, сердце так и заходилось, когда представляла она черные глаза да улыбку его. И так больно было понимать, что играет он ею. Сам Хожим прикидывается и ее за собою тащит, точно девок других на деревне нет. Его-то боятся и не тронут, а вот ее да Аксютку…

Возле леса она даже подумала листик смородинный тихонько выкинуть, но Аксютка ее отвлекла. Она все смотрела в окно и вдруг как закричит:

– Ой, Глаш, смотри, жених твой!

Глаша голову повернула – и правда, стоит Глеб да вслед им смотрит.

– Потеснимся, подвезем парня? – подмигнул ей дядька Трофим.

– Сам доберется! – отворачиваясь от окна, буркнула Глаша. – Как-то же он сюда добрался.

– Да ты что, Глашут? – удивился дядька Трофим, притормаживая. – Скоро стемнеет. Что ж ему, по темноте одному возвращаться?

Он остановился и высунулся в окно:

– Глеб Харитоныч, садись, подвезу!

– Спасибо, Трофим Яковлевич, я на машине.

– А, ну тогда ладно. Поедем мы, а то поздно уже.

– Хорошей дороги, Трофим Яковлевич! – улыбнулся Глеб.

– И тебе тоже! – радостно закивал дядька. – По темноте-то один не гуляй шибко.

И оглянулся на заднее сиденье:

– Высадить тебя, Глашут? Поедешь с Глебом?

– Ты думай, что говоришь-то! – Тетка Варвара аж подпрыгнула. – Тебе брат дочку оставил на сохранение, а ты ее уже за нечистого просватал! Езжай и не мели ерунду!

Дядька вздохнул, развел руками, мол, что с ней говорить, и поехал дальше. А Глаша совсем приуныла. Стоило ей увидеть Глеба, мысли обидные разбегались кто куда и сердце так и рвалось ему навстречу. Да только глупое оно, сердце, Глаша знала: нельзя ему доверять. Не по нутру ей было за парнем ходить как привязанной. А как и правда надоест ему здесь да уедет прочь?

Домой успели до темноты. Глаша подоила корову и, не дожидаясь Сашку, пошла на костровку. Тетка Варвара поворчала, но отпустила. Глаша убрала волосы, надела джинсы и футболку и огородами отправилась на берег.

Идет и чувствует, что не одна тут. А темнеет на улице, в сумерках каждая брошенная изба точно подмигивает да усмехается молодой ведьме, точно манит пустыми окнами. Жутко Глаше стало, пожалела, что улицей не пошла. Приметила она доску заборную, что на одном только гвозде держится, ухватилась и попыталась оторвать. А доска не дается, крепко сидит.

– Ты зачем забор ломаешь, Глаша? – раздался совсем за ухом шепот Глеба.

Глаша так и подпрыгнула.

– А ты что крадешься за мной, точно разбойник?! Обещал не пугать больше, так и подошел бы по-человечески.

– А ты обещала не бежать от меня, а сама в машину брать не хотела, – обходя Глашу и ласково убирая ее руку с забора, с легким укором произнес Глеб. – Чем я тебя обидеть успел, Глашенька? Так хорошо с тобой утром гуляли, ласковая была, точно солнышко, а сейчас отчего брови сдвинула?

– Ты зачем мне камень к косе привязал? Утопить хотел?! – Глаша отдернула руку и гневно сверкнула глазами.

Глеб побледнел, по сторонам огляделся и вплотную подошел. В глаза ей чуть не со слезами заглядывает, а сам аж задыхается от волнения:

– Да что ж ты говоришь-то, милая моя?! И откуда мысли такие, Глашенька? Не смерти я тебе желаю, а спасти от нее. Потому и косу украсил – чтоб народ видел, что ты с Хожим помолвлена; потому и оберег подарил – чтобы знал, кто должен, что крепко тебя Хожий любит, не оставит!

– Ловко ты, Глеб Харитоныч, сказку оседлал: на всю деревню меня своей нарек, чтоб ходила точно коза на веревочке. – Глаша отвернулась, чтоб глаза его черные не видеть. Уж столько боли и обиды в них, ни одно сердце не выдержит. Гонит Глаша прочь сердце глупое и свое гнет: – Да только я не коза, Глеб, и не рубаха, которую хочешь надень, хочешь скинь. Ты еще недельку тут проваландаешься, потом тоска по дому в город погонит. А меня, как Ефросинья Ильинична умрет, ведьмой нарекут. Увидят, что оставил Хожий свою ведьму, поймут, что без защиты она теперь, да на вилы поднимут и меня, и Аксюшу как сестру ведь-мину.

Говорит, а сама слезами уливается, дрожит вся. Больно ей, горестно от этих мыслей, хоть самой на вилы полезай. А Глеб вздрогнул, схватил ее за плечи, прижал к груди и зашептал в самое ухо:

– Не брошу, не оставлю я тебя никогда, милая моя! Говорил уже и еще повторять хоть каждый день буду. И не я тебя к себе привязал, а судьба нас здесь опоясала да друг к дружке притянула. Это я за тобой, что коза, хожу, наглядеться и наслушаться не могу! Глаша, милая, не мучай ты ни себя, ни меня! Пустое это все, чует ведь сердечко, а ты его слушать не хочешь.

– Пусти меня, Глеб. И в свои игры не вмешивай! – Глаша уперлась руками в его грудь, пытаясь отстраниться. – Сердце – оно глупое, об одном все стучит. Если обо мне бы только речь шла, может, и послушала я тебя. Да только не одна я, Глеб, сестра у меня есть, и я за жизнь ее ответ несу. Да и дядькина семья сам знаешь, на каком счету. В лицо кивают да кланяются, а за глаза всякое говорят. Если будем мы с тобой гулять по деревне, а потом тебя тоска или нужда в город погонит, к его хате придут с огнем да керосином.

Глеб не отпустил, только крепче прижал:

– Напугал я тебя, Глашенька, сказками этими, прости меня. Аксюта здесь точно рыбка в воде плавает, любят ее все, никто и слова дурного не скажет. Дядька Трофим один с оружием, боятся его и уважают, а то, что за спиной шепчут, – так это про каждого так сказать можно, за каждым здесь слухи, точно ленты, вьются. А если будет мне нужда в город ехать, я и вас с Аксютой с собой возьму. А хочешь, давай и вовсе домой отвезу? Только на следующих выходных, на неделе не могу я больных бросить.

– Отпусти меня, Глеб, не то кричать стану! – повысила голос Глаша. – Не будет нам житья здесь спокойного!

А Глеб все не пускает:

– Ну послушай ты меня, Глашенька! Если боязно тебе, неволить не стану. Только обещай обережек надеть. Я же буду тенью за тобой ходить да беду отво-дить.

– Отпусти! – закричала Глаша. – А если будешь, точно вор, за мной красться, я найду доску-то покривее да с гвоздями, и весь разговор!

– Ты не слышал, что ли, барышне твои ласки не по нраву. – Из темноты за спиной Глеба выступил Кондрат, а из-за его плеча Сашка Яхонтов так и пыхтит.

– Ты от сестры моей руки убери, Глеб Харитоныч! От врача безрукого толку мало будет, так мы тебя быстро с моста-то спровадим.

За Сашкой послышался одобрительный гул. Глеб вздохнул и отошел от девушки.

– Не от того и не там ты защиты ищешь, Глаша. Ну да воля твоя. Время все по своим местам расставит. Хоть с фонарем ее проводите, а то мне ж потом зашивать, если на что напорется, – бросил он Сашке и пошел прочь.

– Чай, сами разберемся, не маленькие! – огрызнулся Сашка и подошел к сестре. – Ты чего тут поперлась-то, дуреха?

– Дорогу срезать хотела, – буркнула Глаша, а сама Глебу вслед смотрит.

– Ты бы лучше хвост срезала! – зло пробубнила откуда-то из темноты толстуха Оксана. – Не то так и будет тебя этот черт за него ловить. А нам его отгонять – беду на себя кликать.

– Ладно, пошли к костру, чего в темноте стоять! – скомандовал Кондрат, и ребята потянулись к берегу.

– Чего хотел-то этот нечистый? – подбрасывая хворост в костер, спросил Витек. – Просто облапать али посерьезнее чего?

Глаша пожала плечами и еще больше нахмурилась. Прогнала она Глеба, а сердце не на месте, так и силится следом за ним бежать.

– А чего б ни хотел, зря мы его отогнали, – снова зашипела Оксана. – Жениха от невесты оттащили. Считай, в постель к Хожему залезли.

– Да не жених он мне никакой! – Глаша сердито швырнула в костер ветку.