Учитель изящной словесности. Роман

– Потом, потом всё узнаете, – ответила Катя и приложила палец к губам.

Дверь распахнулась прежде, чем Соня задала новый вопрос. На пороге появилась Амалия Львовна. Она свысока посмотрела на воспитанниц, задала несколько вопросов, на которые девочки с готовностью ответили. Амалия Львовна пожелала всем доброй ночи, удалилась. Катя, Тоня и Валя улеглись в свои кровати и моментально уснули.

Соня заснуть не могла, как ни старалась. Она смотрела на тени, скользящие по потолку, и вспоминала свою вольготную жизнь в родительском доме. Вспоминался ей весельчак Алексашка, который никак не мог взять в толк, зачем Сонечке нужно заниматься с учителем французским языком. Не лучше ли всё это время проводить с удочкой на реке? Или можно, взяв ружьё, устроить стрельбу по уткам, которых в заводи видимо-невидимо.

– Не желаете уток стрелять, так мы вам, барышня, зайцев организуем, – говорил Алексашка, чтобы угодить Соне. – А коль и зайцев вам не нужно, так можно просто на лошадях по полю скакать. Это полезней, чем глаголы зубрить.

– Полезней, – соглашалась Соня. – Но и без глаголов не обойтись. Я же не простая барышня, а королевишна будущая.

– Так-то оно так, Сонечка, да лучше бы ты стала моей суженой, в сарафан наряженной, чем холодной белолицей королевой ряженой, – сокрушался Алексашка.

– Почему белолицей? – удивлялась Соня.

– Да потому, что все королевишны на кукол бездушных похожи, – отвечал он, не зная о существовании манекенов и зеркальной комнаты во флигеле, в которой нынче побывала Соня.

Эта комната из её головы не идёт. Зеркала вращаются вокруг своей оси, то скрывая, то открывая гипсовых Галатей.

– А такой, как вы, София Максимовна, у меня нет, – слышится голос модистки. Соня зажимает уши.

– Нет и не будет такой, как я, – шепчет она. – Мой прапрадед Грендаль – победитель, значит, и я не пропаду. Не зря же я такую звучную фамилию ношу. Я – София-воительница. Я за себя постоять смогу.

Это была последняя мысль перед тем, как Соня погрузилась в сон. В сон ли?

Комната качнулась и поплыла куда-то, словно корабль по волнам. На берегу остались все, кто был любим и дорог Соне. Впереди ждала неизвестность. Но она не пугала, а манила своей новизной. Соня вошла в расписной терем и попала в зеркальную комнату модистки. Увидела на стуле свое платье, хотела взять его, но в последний момент отдернула руку. Что-то её насторожило. Что? Присмотрелась. Воланов у платья нет. Куда они подевались? Неужели их отрезала мадам Ирма?

– Отрезала, отрезала себе на бусы, – ответили на немой Сонин вопрос сразу несколько манекенов, выглянувших из зазеркалья. Но это были уже не манекены, а воспитанницы пансиона. Они звонко рассмеялись, поманили Соню:

– Идите к нам, к нам, к нам.

– Неужели вы, София Максимовна, настолько трусливы, что не осмелитесь сделать шаг?

– Я ничего не боюсь, – ответила Соня. – А не иду я к вам потому, что мне нечего делать в зазеркалье.

– А мы хотим, чтобы вы к нам шагнули, – закричали воспитанницы, пытаясь схватить Соню за руки. Она вскрикнула и проснулась.

Приподнялась, потёрла глаза. Комната пуста. Ни Тони, ни Кати, ни Вали нет. Их кровати аккуратно заправлены, окошко приоткрыто. Слышно, как капли дождя стучат по листьям. Эта мелодия Соню успокоила. Она подошла к окну, встала на цыпочки, вдохнула осеннюю прохладу, подумала о том, что жизнь в пансионе не так уж несносна, как ей показалось вначале. Жить здесь можно…

А вечером Сонино настроение изменилось. Она была вне себя и ругала несносный пансион за то, что вредные учителя требуют невозможного. Никто из них не желает понимать, что Сонина голова не в силах вместить сразу столько ненужной информации, которую они усердно впихивают туда. Соня сопротивляется, возмущается, требует пощады, в то время, как остальные гимназистки безропотно выполняют задания учителей.

– Неужели воспитанницы не люди, а манекены? – воскликнула в сердцах Соня и, чтобы проверить свою догадку, ущипнула за бок соседку по парте Татьяну. Та противно взвизгнула и возмущенно прошипела:

– Вы, Вы, Вы… Какая низость, так вести себя, София.

– Простите, я не нарочно, – Соня потупила взор. Раз Татьяна так реагирует на её шалость, значит она живая барышня, а не манекен.

– Я больше не буду, простите, Татьяна. Это случайность.

– Случайность, – фыркнула Татьяна. – Надеюсь, это в первый последний раз.

– В последний, – подтвердила Соня. – Я здесь долго не задержусь. Я скоро уеду, вот увидите.

– Все так говорят, – Татьяна улыбнулась. – Я тоже думала, что сбегу отсюда через неделю, максимум – через две, но… Я здесь уже пятый год. И у вас, Сонечка, ничего не получится.

– Посмотрим, – Соня улыбнулась.

– Да тут и смотреть нечего, – Татьяна поднялась и вышла из класса. А Соня ещё долго сидела за партой и смотрела на чёрную доску, на которой белым мелом были выведены какие-то формулы.

Соня так долго на них смотрела, что они превратились в белое снежное поле, по которому помчались расписные санки…

– И-эх, мороз-воевода, дай ходу! Не морозь, не пугай, лучше снегу поддай! – звонко кричит Алексашка, разгоняя коней.

Ветер свистит в ушах. В лицо Соне летит снег. Алексашка поёт громко. От этой песни на сердце у Сони сладкая истома.

Как по полю, полю снежному
Прокачу я мою нежную.
Прокачу мою красавицу,
Ей со мной кататься нравится.

Золотые бубенцы,
Перезвон малиновый,
Мчимся с миленькой моей
Вдаль дорогой длинною.

Снег летит из под копыт,
Да мороз лютует,
Только Соня не грустит,
Знай меня целует.

Ой, ты, Соня моя Сонюшка.
Ой, ты, воля моя волюшка.
Ой, мороз ты воеводушка,
Не губи мою молодушку.
Не губи, не пугай.
Лучше снегу поддай.

Ни мороз нам нипочём,
Ни метель, ни ветер,
Мы счастливые с тобой
Самые на свете.

Тройка резвая летит,
Солнце светит ярко,
От медовых губ твоих
Ой, на сердце жарко…

– Больно ты прыткий, Алексашка, господскую дочь своей называешь, – пожурила его Соня, чтобы скрыть радость.

– А что такого? – спросил он смеясь.