Метроном вечности. Роман

– Ещё не была…

– Значит, я вас приглашаю. Едемте…

И вот они в самом дорогом ресторане Москвы. Блеск и помпезность сделали своё дело. Лавренёв остался доволен.

– Девочка сдастся без боя, – подумал Борис Ильич, глядя в Наташины сияющие глаза. – Несказанная удача. Нечаянная радость. Выстрел в десятку!

Таша в эту минуту тоже думала о нечаянной радости, виновником которой стал Мишка Рассольцев. Если бы она не решила мстить ему, то не сидела бы сейчас с богатым человеком за столиком, покрытым белоснежной скатертью. Пусть Лавренёв не супер красавец, зато он занимает такую должность, о которой Мишка и помыслить не может. Перспективы у этого мальчика никакой. Он будет до самой старости сценарии строчить и надеяться на чудо… Пусть строчит… Деятель искусств…

– Вы о чем-то всё время думаете, – Лавренёв погладил Ташину руку. – О чём?

– Секрет, – сказала она кокетливо.

– У меня тоже есть секрет, но я его вам открою, – Лавренёв придвинулся ближе. – Меня назначили полномочным представителем торгпредства в Германии, и я хочу, чтобы со мной поехала ты, Наташенька. Времени на раздумья у нас не так уж много, поэтому жду ответ сейчас. Да или…

– Да. Я хочу поехать с вами, Борис Ильич. Вы мне симпатичны. Вы…

– Радость моя, – он сжал её руку. – Завтра в Грибоедовском Загсе нас распишут.

– Давайте перенесём роспись на послезавтра. Мне же наряд подвенечный нужно купить, – Таша покраснела. Лавренёв взял её за подбородок, поцеловал в губы. Поцелуй ей не понравился, а вот слова, сказанные потом, окрылили Ташу.

– Конечно, душа моя, мы должны купить тебе самый лучший подвенечный наряд. Завтра мой шофёр отвезёт тебя в салон. Тебе подберут платье не хуже королевского. Все московские модницы сойдут с ума, увидев тебя на обложке журнала «Огонёк».

У Таши загорелись глаза. Да-да, все увидят и лопнут от зависти. Лопнут, лопнут, а Мишка в первую очередь. Ох, и дался он мне… Не выбросить из сердца никак. Засел, как заноза…

Перед отъездом Таша пригласила Михаила на встречу.

– Я вышла замуж, – сообщила она ему вместо приветствия.

– Рад. Поздравляю. Кто муж?

– Посол, – соврала она. – Уезжаем завтра в Потсдам или Берлин, я толком не поняла, – усмехнулась. – Выучу немецкий, стану настоящей фрау. Приедешь ко мне?

– Нет, Таша.

– Неужели, ты не хочешь посетить историческую Родину? – она округлила глазки.

– Моя историческая Родина здесь. Я родился в первом роддоме Москвы в 1929 году, – сказал Михаил резко. Рассвирепел. Хотел наговорить Таше гадостей, но спохватился. Подумал:

– Откуда она знает про то, что у меня отец немец? Что это – проверка или игра? Зачем она всё это затеяла именно сейчас, когда жизнь так прекрасна?

– Зачем ты меня позвала? Похвастаться хотела? – спросил Михаил сквозь зубы.

– Нет, – Таша вскинула голову. – Нет, Мишка, нет… Я хочу… хочу, чтобы ты меня поцеловал… – голос дрогнул. Было видно, что признание дается ей с трудом. – Хочу, Мишка, тот поцелуй… Глаза закрываю и чувствую твою руку под блузкой… Это невыносимая мука… Я ведь от тебя убегаю, Мишка, от любви своей бегу в Германию. От этих ощущений… Пытаюсь тебя забыть… Забуду, наверное, если ты подаришь мне прощальный поцелуй. Хочу запомнить тебя таким, каким ты был до встречи с Лёлькой… Ты другим был… Я другой была, а теперь между нами пропасть… Я пропадаю, лечу в эту про-пасть… Ох, Мишка, Мишка… Ты моя боль и моё счастье, несбыточность моя… Зачем ты мне только встретился? Кому это нужно было? – и с улыбкой. – Мне, мне это было нужно… Ради одного нашего поцелуя жить стоило…

Таша взяла его за лацканы пиджака. Их губы встретились. Его рука скользнула ей под блузку. Миша сделал это машинально, неосознанно, потому что тоже не мог забыть первый поцелуй, ставший для него символом свободы и новой жизни. Целуя Ташу, Михаил понимал, что поступает плохо, но чувства вины не испытывал, наоборот, его переполняла радость и уверенность в том, что своей свободы он не утратил. Таша ему не нужна. Мало того, она ему не интересна совершенно. И он легко рвёт с ней все связи. Прощальный поцелуй разъединяет их навсегда.

– Ты божественно целуешься, Мишка, – Таша прижалась к нему всем телом. – Что, что ты со мной делаешь. Я умру без тебя…

– Не умрешь, – сказал он сухо.

– Вечно ты все портишь, – Таша оттолкнула его, отвернулась. Он взял её за плечи, шепнул:

– Ты не умрешь по одной причине. Ты должна мне нос утереть. Ты же обещала доказать, что я – болван, потому что у меня в руках бриллиант был, а я вместо него уголёк выбрал.

– Мишка, – она повернулась, глаза горят, – давай бросивсех и уедем в Сибирь!

– Нет. Я предателем никогда не был.

– А сейчас, что ты делаешь? – она попыталась дотянуться до его губ. Он отстранился, улыбнулся.

– Это, Наташенька, не предательство, а прощание с прошлым. Милая девочка Наташа Бергерова, жившая на Остоженке в доме номер два, осталась на черно-белых фотографиях прошлого. С красивой богатой фрау Лавренёвой – Берг я ничего общего иметь не желаю. Прощайте.

– Ладно, иди, – она погладила его по груди. – Я тебя, Мишка отпускаю. Помни меня, ладно? Не держи зла на меня… Лёльке своей привет. Я вас очень люблю, очень… – вскользь поцеловала его в щеку, подтолкнула к двери. – Прощай…

Таша уехала из Москвы, чтобы никогда больше не возвра- щаться. Борис Ильич оказался жутким ревнивцем. Жизнь Таши состояла из одних запретов. Лавренёв запирал её в доме, иногда поколачивал, и Таша не выдержала, отравилась, написав в предсмертной записке: «НЕНАВИЖУ!»

Борис Ильич прожил без неё ровно месяц. Он застрелился в своём кабинете. Вскрылись факты, доказывающие, что Лавренёва завербовали американские спецслужбы, и смерть стала для него спасением от публичного разоблачения. Дополнительное расследование показало, что Наташа о предательстве мужа узнала, за что и поплатилась. Лавренёв отравил её, инсценировал самоубийство. Он не знал, что Наташа отсылала матери письма, в которых высказывала опасения за свою жизнь.

– Я – борец, борец, мамочка. Я хочу жить, хочу детей рожать, а у Бориса другие планы, другие виды на жизнь. Он – оборотень. Он ловко втирается в доверие, а потом… Ах, мама, лучше бы я его не знала. Лучше бы я не соглашалась на этот брак. Не брак это вовсе… прикрытие, завеса для глупцов, за которой открывается ужасающая правда… Надеюсь, я смогу обо всем рассказать… Я должна жить. Я – борец, помни об этом!

Именно эти строки насторожили родителей Таши. Они не верили, что их дочь Наташа могла выпить сотню таблеток. Скорее всего, её заставили это сделать. Ей насильно втолкнули в рот таблетки, а причина смерти другая.

Провели повторную эксгумацию и обнаружили в крови Наташи цианистый калий смешанный с сильнейшим отравляющим веществом, которое во время войны использовали резиденты в случае провала. Моментальная остановка сердца, смерть без мучений…

О страшной трагедии Лёлька узнала от Наташиной мамы Степаниды Андреевны. Та позвонила им и сдавленным голосом рассказала о случившемся, попросила Мишу зайти, добавила:

– Они ведь с Наташенькой дружили…

Лёлька хотела сказать, что они тоже были подругами, но промолчала. Раз зовут Мишу, пусть идёт он, а она останется с детьми…

Михаил вошел в знакомую квартиру Бергеровых, которая показалась ему теперь маленькой, неуютной, грязной. Запах валерьяновых капель и ещё каких-то неприятных лекарств ударил в нос. Грузная от природы Степанида Андреевна еле передвигалась по дому. Шаркающие шаги свидетельствовали о том, с каким трудом она превозмогает боль утраты. Губы дрожат, в потухших глазах пустота. Видя, не видит ничего, словно слепая. Крепко сжала руку Михаила, схватилась за него, как за спасительную опору, всхлипнула:

– Не могу оправиться после потери… Ах, горюшко горькое… Наташенька, да зачем же ты, детка?

Михаил машинально погладил Степаниду Андреевну по спине. Она подняла голову. В глазах появились живые огоньки.

– Миша, она ведь тебя любила, а мы против были… Если бы можно было всё назад вернуть, я бы уговорила отца. Сейчас бы ты нашим зятем был, и Наташенька бы живая, счастливая песни пела… – слёзы, кашель, хрипы прервали речь Степаниды Андреевны. И снова успокаивающий жест Михаила по её сгорбленной спине. И снова болезненный блеск в глазах и голос откуда-то из грудных недр, надтреснутый старческий.

– Единственную дочку потеряли… Копили, собирали… И кому это всё теперь? – махнула рукой, уткнулась в грудь Михаила. – Умру я скоро. И не возражай мне, я знаю… Таша меня зовёт каждую ночь… Пойдём в её комнату…

Толкнула дверь, подошла к столу, взяла тетрадь в кожаном переплёте, сказала:

– Таша тебе велела передать. Это её дневник. Я не читала… Боюсь, что сердце разорвётся от боли, а ты читай… Садись вот тут в кресло, и читай… Наташенька любила тут сидеть. Бывало заберётся с ногами, вот этим пледом укроется, торшер включит и читает или пишет. Я её спрашиваю, что ты читаешь, дочка? Стихи Шекспира – отвечает, – подобие улыбки отразилось на старческом лице. – Ах, мечтательница моя милая, где ты теперь? Какие салоны открываешь? Какие музы тебе романсы поют и стихи читают? – опомнилась. – Возьми Миша, почитай… А мне нужно лекарства принять…

Михаил не горел желанием погружаться в тайные записи Таши Берг. Они с ней простились пять лет назад, разорвав нити прошлого. Зачем ему теперь знать о фантазиях избалованной барышни? Уйти сразу он не может. Нельзя обижать Степаниду Андреевну. Что делать? Сел в кресло, открыл тетрадь. У Таши был красивый ровный почерк. Некоторые буквы она нарочно украшала, пририсовывая завитки. Каждая страница пронумерована. В правом верхнем углу дата.

Михаил нашёл год их знакомства. Там была сделана только одна запись: «ПЕРВЫЙ ПОЦЕЛУЙ!!!» Таша обвела ее несколько раз, подчёркивая значимость этого события. На следующей странице она написала: «УРА! СВЕРШИЛОСЬ!» и поставила дату своей свадьбы.