Шакалота. Цена свободы

– Тебе не понять, – отвожу взгляд, кусая губу.

– А ты объясни.

– Людям незачем знать о том, что их, в принципе, не интересует. Общество слишком эгоистично, чтобы делиться с ним своими проблемами, а затем изо дня в день видеть их фальшивые сочувствующие улыбки. Всё, чего я хочу, это спокойно доучиться.

– Со мной спокойно не получится, – усмехается, поразмыслив.

– Моя очередь, – заявляю, делая вид, что не расслышала. – Это ты порезал мой рюкзак?

– Я ведь тоже могу не отвечать, – склоняет голову набок и продолжает слабо улыбаться.

– Значит ты. Напугать меня хотел?

– Это уже второй вопрос. Теперь я. Насколько всё серьёзно? – кивает на мою грудь.

Не отвечаю. Сам дал право не отвечать.

– За что ты всем мстишь? – задаю следующий вопрос.

– Насколько всё серьёзно? – повторяет требовательно.

Непонимающе сужаю глаза:

– Тебе-то что?

– Ответь.

– А историю болезни почитать не хочешь?

– Против не буду.

Невесело усмехаюсь и опускаю взгляд на свои руки, которые почему-то дрожат.

– За что? – спрашиваю тихо. – За что мстишь всем? Про меня можешь больше не объяснять, это я поняла. Но за что всем остальным? Сколько их было? Птичек. За что ты Полину в игру втянул?

– Потому что мне это было выгодно.

– Выгодно? – сужаю глаза и не сдерживаю мрачного смеха. – Её изнасиловали. Это тебе выгодно было?

Молчит. В глаза мне смотрит, а пепельница вновь с противным звоном на столе кружится.

– Это Оскар с ней сделал? – голос повышается. – Просто скажи.

– А что ты сделаешь, если скажу?

– Да, или нет? Просто скажи правду.

– Спроси у сестры. Она знает правду.

– Серьёзно? – фыркаю. – Она любит этого урода! Даже если это он её изнасиловал, она…

– Если она его любит, то разве стала бы сопротивляться? – перебивает, и я замолкаю с приоткрытым ртом.

– Значит… не Оскар?.. – слабым шепотом.

Первым взгляд отводит:

– Скоро всё закончится.

– Я тебя не об этом спрашивала. Просто понять пытаюсь всё это… Тебя понять пытаюсь.

– Хочешь знать, за что? – поднимается на ноги и замирает напротив моего стула, одной рукой упираясь в его спинку, второй в столешницу. – За что я мщу им? Об этом ты спросила?

Выдерживает паузу, видимо подтверждения от меня ожидая, а у меня все слова закончились, стоило ему лишь подойти так близко.

– Хочешь пожалеть их? – спрашивает тихо. – Тех, кого Костик друзьями считал? Что, Лиза? Хочешь осудить меня? Потому что я больной на голову урод, раз порчу жизнь тем, кого Костик уважал, любил, друзьями считал?

Слабо качаю головой, сама не понимая, что ответить хочу. У меня нет ответа.

Лицо Макса перекошено от боли и злости. Вижу его так близко, чувствую, буквально сквозь себя его эмоции провожу.

– Почему молчишь? – головой качает. – Ты ведь хотела знать.

– Это… это сложно понять, – хрипло.

– Мне тоже, – болезненно улыбается. – Мне тоже было сложно понять, почему, когда Костик умер, ни одна тварь с ним попрощаться не пришла. Он один там лежал! В гробу. С загримированным какой-то хренью, распухшим лицом, мокрым от слёз его матери! Почему никто таким его увидеть не захотел, а? – шепчет вкрадчиво. – Почему жиртрест Романович, с которым Костян со второго класса одну парту делил, не пришёл с ним попрощаться? Когда этого жирного урода весь класс гнобил, Костик был единственным, кто на его защиту становился, рты всем затыкал! А стоило Костику в дерьмо вляпаться, в гроб попасть, так и забыли про него все. Добряк Костик нафиг никому не нужен стал! Он ведь мёртв уже, зачем время тратить на того, кто всё равно уже ничего не слышит, не видит. Не дышит! – Вздыхает и ещё тише произносит: – Не пытайся понять, Лиза. Всё равно не получится.

– Неужели… неужели вообще никто не пришёл? – себя будто со стороны слышу.

Макс выпрямляет спину и складывает руки на груди:

– Ни одна сука из тех, кого Костик другом считал.

– И поэтому ты им мстишь?

– Мщу? – горько усмехается. – Клетка – не гроб. Из неё выбраться можно. Но вот какого в ней сидеть, одному, без поддержки, без помощи… Потому что никто не придёт, никто не поможет. Сиди и душись своим одиночеством.

– И сколько их таких… было? Птичек, – языком с трудом ворочать удаётся. – Сколько до меня?

– Всего? Не знаю. Меня другие не волнуют. А тех, кто на Костяна забил – семь. Ты седьмая.

Опускаю взгляд и пытаюсь как-то переварить услышанное.

– А Оскар и… и Паша? – спрашиваю.

– Десерт обычно напоследок оставляют, – отвечает небрежно, неверно истолковав мой вопрос, и шагает к окну, пока я провожаю его взглядом. – Ни один компромат Оскару жизнь не сломает, если его жизнь уже – полное дерьмо. А Чача… – И Макс не договаривает, но определённо есть что – чувствую.

– Я имела в виду… почему… почему они не пришли? – наблюдаю как Лучик бродит по кухне, исследуя новое жилище, и внезапно размытым становится – слёзы на подходе.