Двое суток до рая

Она без иллюзий оценивала свои музыкальные способности и творческие перспективы. И поступила в училище с единственной целью – выйти замуж за будущего гения. Белла начала его поиск с первых дней учебы. Такой у этой девушки был жизненный бизнес-план. Какая любовь, вашу ж мать. Чистый расчет, без глупостей.

Для начала она просто собирала информацию обо всех, кто достиг малейших успехов. Посещала репетиции, концерты, опрашивала сокурсников и преподавателей. Она напросилась на должность репортера в студенческую газету. Ее острый носик разнюхивал события и подробности лучше опытного сотрудника правоохранительных органов. К концу первого месяца учебы у нее был готов список претендентов на ее, Беллы, руку и сердце, плюс пухлые досье на каждого их них.

Достойных кандидатов оказалось пятеро. И первым в списке значился Миша Гештупельтер. Не потому, что он был гениальнее, красивее или перспективнее остальных. А потому что, увидев его, Белла сразу поняла, какая он трепетная лань. И как легко эту лань заарканить. И Геша был свободен. Белла с негодованием отбросила слухи о его гомосексуальности. Предполагая, что дело в отсутствии любого сексуального опыта. И она оказалась права. Лишь раз послушав его игру, она все про него поняла.

Геша не подозревал, какое цунами на него надвигается. И что загонять его будут, как дикого зверя. И, увы, успешно загонят. К несчастью для себя, он действительно был девственником, отдававшим все эмоции и прикосновения скрипке, пренебрегая сокурсницами. Но пока другие девицы только сплетничали про красавчика, Белла вычертила план его захвата.

Поэтому на первом же свидании она сделала Геше минет. Строго говоря, это не было свиданием. Она подкараулила его после занятий, представилась репортером студенческой газеты и предложила прогуляться. Она быстро и убедительно говорила о том, как непросто приходится первокурсникам среди старших студентов, почти состоявшихся музыкантов. Особенно девушкам. А что делать, когда речь идет о таких выдающихся личностях, как Геша? Да-да, Михаил, вы – истинный талант. И она привела фразу преподавателя из своего досье. Вы практически гений. Белла закончила тем, что хочет взять у него интервью для студенческой колонки. Блиц с будущей звездой.

Геша, который не выделял из толпы эту серую мышь в берете и назавтра не смог бы вспомнить Беллино лицо, обратил к ней слух. А Белла, продолжив дозволенные речи, все лила и лила ему в уши ядовитый елей.

За милой беседой они прошли несколько кварталов и свернули в парк. Со стороны казалось, что парочка студентов вышла на прогулку и бесцельно бредет по осеннему городу, куда глядят глаза, уставшие от партитур. В действительности они шли по заранее намеченному Белкой маршруту к скамейке в тенистом уголке парка. Погода для середины осени стояла превосходная. Солнце светило ярко, но грело скупо. Стратегическая лавка была пуста. Вокруг желтели кустарники, полностью закрывая от мира тех, кто на нее садился.

Геша опустился на лавку под несмолкаемый аккомпанемент Беллиных дифирамбов. Сел и положил возле себя папку с нотами. Скрипку. Но Белла не стала садиться. Она опустилась на колени у его ног, прямо между широко расставленных худых Гешиных коленок. И продолжая смотреть ему в глаза, начала расстегивать его джинсы.

Ситуация для него была настолько из ряда вон, что Геша окаменел от неожиданности. Он понятия не имел, что должен говорить, как поступать и куда ему деть свои руки. А Белла действовала так уверенно и быстро, что он засомневался в собственной оценке происходящего. А заодно и в его реальности. Миша Гештупельтер застыл, словно его пригвоздила к этой лавке взглядом медуза Горгона и не мог пошевелиться. Он был в шоке, как бабочка, которую вот-вот пришпилят длинной иглой к деревянной подставке.

Геша опомнился от изумления в тот момент, когда было слишком поздно. Он не смог бы остановиться, даже если захотел. А он и не хотел. Он себе сейчас не задавал вопросов: хочу, не хочу. Мозг был в нокауте. Тело звенело от напряжения.

Ветер поднял Гешины ноты в воздух и разметал их по полянке. Когда последний нотный лист плавно ложился на землю, Белла вытирала рот. Скрипка тихо лежала рядом с хозяином.

После «интервью» на парковой скамейке в Гештупельтере разом проснулись чувственность, чувствительность, сексуальность и возбуждение. А с ними – бешеное эмоциональное и физическое напряжение. Все это и раньше присутствовало. Но сам Геша был какой-то примороженный, индифферентный. Он раскрывался только в те моменты, когда начинал терзать скрипку, свою любовницу и заклятую подругу. А теперь с него словно стянули вакуумную упаковку и разогрели в микроволновке. Сам Геша сказал бы, что с него содрали кожу, настолько обострилось его восприятие. Мир изменился и, обновленный, обрушился на него. Новые звуки, эмоции, тактильные ощущения, трепет, предвкушение, желание, нетерпение, запахи, страсть. Особенно запахи. Они донимали Гешу больше всего.

Белла пахла очень приятно. Возбуждающе приятно. Он не понимал – чем. Какая-то смесь ванили, пряных цветов и еще чего-то неуловимого. Именно «неуловимое еще» и срывало его с цепи. В запахах, которые окружали Беллу, Геше не нравилось только одно – лилии, которые она любила, его отталкивал их удушающий аромат. Белла была помешана на этих цветах.

С этого момента Белла взяла юного скрипача Гештупельтера в осаду. Она сопровождала его везде, где только можно было, а где нельзя – тем более. Зная способности этой девушки, оставалось только удивляться, что она не перевелась со своего первого курса на Гешин третий.

Гештупельтер стал ее собственностью. Она заарканила и заклеймила его, ревностно оберегая свою территорию и огрызаясь на любые попытки со стороны завладеть Гешиным вниманием. Геша не сопротивлялся. Лишенный кожи, с обостренным восприятием, он ушел в себя, постигая с Беллой немыслимые для него глубины физической близости.

Белка оказалась способна на зажигательный секс. Из нее вышел бы толковый порнограф, а не музыкант, жена или мать семейства. А вот актриса этого жизнеутверждающего жанра – вряд ли, физические данные не те.

Геша не знал, любил ли он свою подругу. Он не сможет ответить на этот вопрос и годы спустя. Но то, что он помешался на ней – чистая правда. Он чувствовал физическую необходимость быть рядом с ней, наркотическую зависимость от присутствия Беллы. Без нее у Геши начинало ныть сердце, становилось труднее дышать. Он не находил себе места. Но и Белкино присутствие спокойствия не приносило. Геша получил в свое распоряжение еще одну скрипку по имени Белла, на которой играл бешено, чувственно, но без любви. И не мог прекратить игру даже с потерей сил.

Эти дикие отношения завершились через полгода, в тот момент, когда Белла задумалась об их свадьбе. Геша в курсе новой рокировки не был. Белла планировала все сама, помощники ей не требовались. Она не учла в расчетах только одно – собственную смерть. Как говаривал Воланд, человек не просто смертен, а смертен внезапно. Увы.

Белла умерла весной – по глупости, за полчаса. Может, Мойры, плетущие нить судьбы, были не в духе. Или одна из них страдала весенней аллергией и чихнула невпопад, по ошибке резанув нить Белкиной жизни. Белла проглотила пилюлю. Не наркотик, а безобидное обезболивающее. Таблетка спровоцировала анафилактический шок. Дома она была одна, вызвать врача некому. У нее начался отек, и она задохнулась. Так звучала официальная версия.

После Белкиных похорон Геша не горевал. Он не плакал и не планировал самоубийства. Он впал в чудовищный транс, апатию, безжизненность. Он ходил, ел, отвечал на вопросы, дышал, пребывал в сознании. Он существовал на физическом уровне с полностью отключенными эмоциями. Как зомби, из которого вынули душу.

Самое отвратительное, что он продолжал говорить о Белле, словно та была жива. Например, что он был у Беллы, а не ходил на ее могилу.

– А скрипку зачем взял? – спрашивала встревоженная мать.

– Поиграл ей немного.

Дальше – больше. Бабушка Геши забила тревогу, когда услышала от внука в ответ:

– Не знаю, надо у Белки спросить, она не любит, когда без нее решают.

Психологи помочь не смогли. Психиатры тоже. Они запутывали Гешину мать медицинской терминологией, диагнозами, протоколами лечения. Но не давали ни помощи, ни надежды.

Она бросилась в церковь. Священник завалил Гешину маму вопросами, но не про ситуацию, а про нее и сына: вы наши прихожане, на службы ходите, на причастии были, почему так давно? Она не могла взять в толк, как ритуалы, придуманные людьми, могут быть важнее жизни ее сына? И почему ей отказывают в помощи, раз она не член местной церковной общины? Всех рекомендаций, которые она получила, было: молитесь, на все воля Божья. И – надо было раньше в церковь ходить! Реальной помощи, поддержки, дельных советов – ноль.

Выяснилось, что Геша не сдал экзамены за семестр. Со дня похорон он не был в музучилище ни разу. Хотя каждое утро вставал, завтракал и уходил из дома до вечера.

– Где ты пропадал? – спросила его мама, которая от тревоги себя не помнила.

– У Белки, на кладбище.

– Каждый день?

– Да.

– Что ты там делал?

В ответ – молчание.

Они начали находить в квартире Беллины вещи. Она и была-то у них пару раз, как смогла столько всего забыть? Кольцо с синей эмалью, которое украшала перевернутая литера А, разрезанная посередине, нотную тетрадь, шарф. Даже ее дурацкий берет с запахом увядших лилий. Что вещи принадлежали Белле, сомнений не было. Так пахла только она.

Миша Гештупельтер перестал спать. Если забывался на час-полтора, то видел один и тот же сон, с единственным персонажем – Беллой. Она звала его. И тогда его мать поняла, что время сына на исходе, он выйдет из квартиры и живым не вернется. Это обязательно случится – завтра или через неделю. «Пока смерть не разлучит их» – про кого угодно, но не про них с Беллой. Белла родилась генералом, и такая мелочь, как собственная смерть, смутить и расстроить ее стратегические планы не могла. Белла не сдавалась и не отдавала своего, даже скончавшись.

Гешины близкие оказались в тупике. Они совсем отчаялись, но тут кто-то рассказал Гешиной матери про целительницу, которая творит чудеса. Геша идти не хотел. Но после долгих уговоров согласился. И клубок начал разматываться.

Странная женщина в цветном платке, мусульманка, едва говорящая по-русски, не расспрашивала их ни о чем. Спрашивали ее палочки, которыми она простукивала Гешино тело. После сеанса она выставила Гешу в другую комнату, а его матери сказала:

– Это приворот, черный, сильный. Она в церковь ходила, чтобы приворожить. Ритуалы делала. Много раз. Я разные печати вижу. Снять не могу, но может тот, кто рассказал ей, как их поставить. Или иди к ишанам.

– К ишанам?

– Да, к суфиям. Ты в Москве живешь, радуйся, здесь всех можно найти.

– Если не снять приворот?

– Она его заберет. Но не проклинай ее, хуже сделаешь.

– Сколько есть времени?

– Нет у тебя времени. Не жилец твой сын.

Гешина мать разрыдалась от отчаяния. И столько в этих слезах было боли, что сердце мусульманки в цветном платке дрогнуло.

– Ладно, – сказала она, вставая с дивана. – Сделаю, что смогу. Вытри слезы. Пойдем со мной.

Лечения Геша не помнил. Он помнил, что сутками пребывал во тьме, где ангелы и демоны рвали его изнутри. Белла окончательно поселилась в его голове, он видел и слышал только ее, во сне и наяву. Потом появилась женщина, с которой он не был знаком. Красивая, с чистейшим греческим профилем, капризно очерченным ртом и сложной косой вокруг головы. Она пугала его. Когда гречанка приходила в Гешины галлюцинации, у него начиналась чудовищная мигрень, доводившая до безумия. Геша, как смог, рассказал о ней матери, а она – мусульманке в цветастом платке. Та в ответ только сплюнула от отвращения и произнесла несколько тихих и злых слов на родном языке. Старые знакомые, поняла Гешина мама. Стало ясно, кто сделал приворот. И это спасло юного скрипача Мишу Гештупельтера от вещей, которые похуже смерти.

Гешина душа агонизировала, но мозг сопротивлялся вторжению. Это было хорошо – в мясорубке черного приворота боль стала для Геши спасательным кругом, канатом между миром живых и усопших, за который он ухватился и выбрался. За болью к нему начали возвращаться чувства, а за ними – эмоции. Тело оживало. Голод, жажда, тошнота, боль, усталость, граничащая с изнеможением, обрушились на Гешу. В предыдущие недели он не чувствовал ничего. Теперь возвращалось обостренное восприятие мира, ощущение, что с него содрана кожа, и ничто не защищает от внешнего эмоционального ада.

Геша провалился вначале в боль физическую, а потом – в боль душевную, в депрессию и отчаяние. В один из приступов он разбил скрипку. Свою многолетнюю наперсницу и мучительницу. Свою первую любовницу. И пошел на поправку. Белла и ведьма-гречанка не сдали ни одной позиции без боя. Последнюю, стратегическую высоту, Гешины сны, они отдали последней.