Книга I. Дар светоходца. Враг Первой Ступени

Наконец Кай ощутил какую-то тягу в сторону. Он остановился и открыл глаза. И увидел… молодого деда, не совсем такого, каким его вернул Велес. Он был похож и не похож…

Сердце Кая сжалось. Дед выглядел очень плохо. Небритые щёки и борода со странными мочалистыми косичками, всклокоченный чуб, изодранные вытертые добела джинсы, с дырками на коленях… На шее и запястьях он рассмотрел татуировки, какой-то разноцветный драконий хвост…

Кай постарался затормозить сцену, непонятным образом ему удавалось управлять их сменой. Почему такой вид? Откуда татуировки? Он бы сам никогда… Неужели дед Егор попал в тюрьму? Как же судьба его побила…

Но что-то… что-то было не так. Дед сидел, соединив указательные пальцы у переносицы. Дед так никогда не делал…

Дед сидел на диване перед широкой чёрной картинной рамой. Но это не было картиной, это был… вроде бы телевизор. Но очень тонкий, не толще двух сантиметров. Дома у них стоял огромный телевизор «Радуга», он был таким же громоздким, как и холодильник, только полированный под дерево. А здесь… Что-то было не так. Кай занервничал. Деду лет тридцать. Тогда Каю… Кай ещё тогда не был рождён и стрелка его реальной жизни не могла показывать деда в таком возрасте. Что-то в этом было неправильное. Не так.

Кай прислушался.

«Самолёт Папы приземлился в аэропорту «Летч» в субботу в 13.30 по местному времени. Здесь понтифика встречал сам президент, пренебрёгший всеми правилами дипломатического протокола, а также глава греко-католиков кардинал Любомир Гузар и глава Католической Церкви в Гардаринии кардинал Марьян Яворский…»

Кай остановился, заставляя себя смотреть. Папа появился на трапе самолёта. Понтифик был очень стар. Папа медленно спустился по трапу самолёта. Президент в ожидании поморщился от солнца и откусил конфетку.

Сцена отчего-то казалась важной тому, кто поставил его на стрелку. Важной, но… Гардариния не имела президента. А вот аэропорт был гардарининский. Кай начал терять интерес, с усилием заставляя себя вслушиваться в слова из телевизора.

Понтифик говорил что-то о преемственности хранителей веры, о том, как ещё в первом веке во время своего миссионерского похода апостол Андрей дошёл до древних киевских гор, и его посещение касалось не только прошлого… что он сам видел новый свет, который просветит землю Гардаринии. Свет, который обновит выбор, сделанный в 988 году князем Владимиром....

Что-то в словах понтифика… что-то… Зачем апостол Андрей в первом веке дошёл до киевских гор?.. Свет… Новый свет… Первый век… Андрей Первозванный… Тогда ещё никакого Древнеграда не было и в помине. Папа сказал ровно то, что сказал…

Кай взъерошил волосы на макушке.

Дед на диване в точности повторил его жест, оба они уставились на экран.

Диктор продолжал репортаж.

«Из аэропорта Папа поехал на Аскольдову могилу, где посетил храм св. Николая, который до революции был православным. Там похоронен отлучённый от …»

Дальше звук провалился. Кай не разобрал несколько фраз. Затем снова чётко расслышал:

«В храме Папа совершил молитву и затем пересел в папамобиль и отправился по улицам Древнеграда».

На цветном экране виделось лицо старого мужчины, крупным планом. Одетый в голубую холщовую пелерину, с плоской шапочкой на голове, его речь заглушал голос диктора. Кай задумался. Это лицо он видел. Или увидит… не знаю. Потом… когда-то… Или давно? Кай сам удивился ощущению.

Неправильно. К голосу диктора подмешивались язвительные нотки. За спиной мужчины мелькали виды Древнеградского парка. И ротонда. Та самая, из другой сцены, у Каргера в храме. Мужчина продолжил речь, но Кай уже не слушал. Он понял, что казалось ему неправильным. Он видел это лицо. Но это случится потом. В будущем.

И это был не дед. Это он сам там на диване. И татуировки с драными штанами его собственные. И косицы в бороде. Ха-ха… Значит пора браться за голову. Этот его бродяжий вид намекает на вовсе незавидное существование в будущем…

Кай сказал себе, что горевать о будущем не время, а стоит подумать о том, как выбираться. Наверное, он заступил за черту. В своё будущее. Потому, как тот, будущий Кай, тоже знал это лицо с добрыми глазами, лицо понтифика. И это важно. И это надо не забыть.

Двинуться дальше? Нет, что-то говорило ему, что нельзя.

Кай не знал, что делать. Любопытство не отпускало. Неожиданно для себя он закрыл глаза и пару раз крутанулся на стрелке. Риск бежать наобум велик. Но выбор сделан. Под ногами что-то хрустнуло. Кай бежал, надеясь обогнать свою жизнь, пролетающую у него перед глазами. Стрелка уходила вдаль, рельсы уносились вперёд, куда-то очень далеко, и что там, он рассмотреть не мог. Под ногами хрустело, с каждым шагом было всё неудобнее бежать. Смотреть под ноги не хотелось. Нет, это он уже видел. Но это не его прошлое. И это не его будущее. Это его сон.

Гладкие, сминаемые им землистого цвета кости, хрустели. Глазницы черепов безучастно на него таращились, вывернутые челюсти скалились. Впереди в темноте двигались какие-то тени. Он в тоннеле, и в тоннеле этом темно, впереди лишь мигает какой-то рассеянный зелёный свет.

«Кремц, кремц»…

«О… я знаю что будет дальше…»

Тоннель, холодный и заброшенный, явно созданный рукой человека. Кай, замедлил шаг, готовясь к тому, что холодные когтистые руки, сотканные из тьмы, набросятся на него, как тогда во сне.

Он снова вынул из кармана знак Каргера. Тот подмигнул ему тусклым бликом будто старый друг. А потом неожиданно из солнечного диска в центре знака ударил золотой луч, будто лестница ниспала ступенями на самую землю. Тьма расступилась, идти стало легче. Впереди вырисовалось белое прямоугольное пятно, напоминающее домик со скатной крышей. Кай снова побежал, время было на исходе, он это чувствовал.

«Кремц, кремц»…

Тоннель расширялся, превращаясь в круглую искусственную пещеру с высокими сводами. Стены её были грубо стёсаны, из длинной узкой щели под самым потолком струился зеленоватый свет, падая на объект в самом центре, который Кай принял за домик.

Это был не домик, а высокий гроб из розоватого мрамора, саркофаг, установленный на возвышение, к нему со всех сторон вели каменные ступени.

«Кремц, кремц»…

Стены прямоугольного ящика и двускатной крышки были покрыты крупным резным орнаментом. В крышке виднелось оконце, но Кай был слишком далеко, чтобы заглянуть туда. Кай направил луч света на фронтальную стену саркофага и не поверил своим глазам. В торце его блистало золотое солнце, к центру которого восходили ступени, растущие от постамента.

Рядом с каменным гробом, прямо на каменном полу, лежало несколько, может шесть, возможно восемь, полуистлевших человеческих тел. Кай опасливо отступил назад, опасаясь растоптать останки. Беглого взгляда было достаточно, чтобы заметить на скелетах форменные галифе тёмно-синего цвета, крупные красные звёзды, окантованные золотом на рукавах над манжетами и разбросанные по полу гильзы. Под ногами что-то скрипнуло – Кай чуть не поскользнулся на лакированном козырьке фуражки. Красный околыш и тулья синего цвета с кровавым кантом.

«Кремц, кремц»…

Тревожное напряжение кольнуло его под рёбрами. Парализованный этим зрелищем, Кай будто погрузился в продолжение своего сна. Он опустил глаза – глянцевая стрелка всё ещё была под ногами, значит всё вокруг – это некая проекция его будущего. Он не видел самого себя, как это происходило в сценах из его прошлого, и был готов оборвать кадр, но кадр всё не заканчивался. Лоб Кая покрылся испариной. Ему хотелось выбраться из этого замкнутого контура. Но он, спотыкаясь, продолжал идти вперёд.

«Кремц, кремц»…

Клубы тьмы сгустились вокруг его лица, уплотняясь, обволакивая его фигуру, принимая причудливые формы. Его окружили какие-то новые звуки. Скорее похожие на далёкий плач или женское пение. От этих наслаивающихся один на другой голосов стыла кровь. Он слышал какой-то мерзкий будоражащий шелест, какое-то шевеление, нетерпеливую возню. Кай начал отступать, пытаясь отмахнуться от назойливого морока, вытолкнуть из сознания эти страдальческие стенания, эти стоны, переходящие в рыдающий вой, но всё безуспешно.

Он почувствовал чьё-то прикосновение, словно это были жадные пальцы. Руки, десятки рук удерживали его за плечи, ощупывали грудь, выворачивали шею, выдавливали глаза, зажимали рот и нос, не давая сделать вздох. Кай начал задыхаться. Длинные пальцы сомкнулись на его горле, они были настолько длинные, что обвивали шею всё новыми и новыми витками, усиливая давление будто змеи.

Он схватился за эти руки, пытаясь ослабить хватку, но ничего не нащупал. Его душила тьма, из горла вырвался хрип, воздуха почти не осталось… В ужасе он осознал, что не может сопротивляться этим бестелесным прикосновениям. Под ногами упруго вздрогнула стрелка часов, голоса потонули в тикающем шуме, ворвавшемся в пещеру, и голова Кая прояснилась.

Сам не зная, чего он ожидает от этого действия, он всей ладонью впечатал в грудь орден Каргера, свою единственную связь с реальностью. Он попятился назад, боясь потерять стрелку.

«Позвать мастера Йозефа»… «позвать мастера»… «позвать его»… «позвать»… «поз»… Сознание тускнело… «позвать»… воздуха почти не осталось… «позвать»… он не мог издать ни звука. Он пошатнулся и упал на одно колено.

Мерцающая иссиня-чёрными гранями рука с десятками пальцев пронзила орден насквозь. В этот момент всё внутри взорвалось тошнотворной болью.

Это не моё будущее! Это сон… СОН…

А потом он увидел себя…

В том месте, где за миг до этого был прижат знак Каргера, где секунды назад билось его сердце – в том месте больше не было ничего. Он видел себя с огромной бескровной раной, с безобразной зияющей чёрной дырой в груди. Из неё капало и стекало по футболке что-то, очень напоминающее смолу. Он стоял на коленях, как тогда во сне, на каменном полу в луже собственной крови, он больше не мог шевелиться, вцепившись в собственное горло, пытаясь разжать несуществующие душащие его руки. Перед ним в дымящейся багровой пене лежало его живое золотое сердце. На нем был высечен золотой диск солнца в окружении искристых лучей, к центру солнца восходила золотая лестница.

«Каргер, спаси!», – пронеслось в его голове.

Но Каргер был мёртв.

Сердце билось на полу, отсчитывая мгновения его бессмысленной жизни с активностью инфузории-туфельки в лабораторной чашке.

«Каргер», – сквозь стиснутые зубы простонал Кай.