Как говорила бабушка во сне,
Терял своё реальное обличье,
Под дверью растворяясь в темноте.
Стоящий стон настолько был ужасен,
Что сердце на кусочки разрывал.
Но этот крик был получеловека,
И это каждый в доме понимал.
Им нужно было ждать явленья солнца,
Чтоб каждый луч поднялся в полный рост,
Не допуская тем проникновенья
Сил тёмных, что пытались сунуть нос.
При третьих петухах всё тут же стихло.
Спасённая, приблизилась к отцу,
Прижалась нежно и заговорила:
«Спасибо музыканту и Творцу!»
Потом ладонь раскрыла, предоставив
Возможность сесть поближе соловью,
Погладила его, поцеловала,
А тот вновь песню ей пропел свою.
Все спать легли. В дому была прохлада.
Она ещё держалась от игры.
Сквозняк от духоты делать не надо.
Не страшно, что закрылись до поры.
Когда Давид очнулся – было жарко.
Он явно уже что-то пропустил,
Ведь кто-то настежь отворил оконце,
И двери в дом широко растворил.
И всё бы ничего, но музыканту
Вдруг захотелось выпить молока.
Но в дареной ему пастушьей крынке
Всё скисло, что не сделать и глотка!
Ответ само собою напросился.
Пока он отдыхал, явился гость.
Невидимо прокрасться в дом под крышу
Ему не ясно как, но удалось.
А этот день последний был и главный.
Как всё же неразумен был старик!
Обрадовавшись появленью дочки,
Он допустил, что кто-то в дом проник.
Красавица качалась на качелях,
Возможно вспоминая, как жилось
Прекрасно до сердечного сближенья…
Ведь именно тогда всё началось.
Давид спросил: «Где батюшка? Давно ли
И для чего раскрыто так жильё?
Припрятаны ли вами веретенца?
Иначе ведь напрасным было всё».
А девушка ответила: «Не бойся.
Сундук вскрыть может только соловей.
Он улетел за тонкою рубахой,