Обратно в Город

К тому же такие люди плохо влияли на окружающих, «заражая» их своими синдромами и провоцируя массовые психозы. Горожане выходили на улицы с требованием прекратить «чипование». Ну а за этим следовали неминуемые грубые меры по восстановлению порядка в виде вооружённого разгона митингов, ужесточения законов, отлова «людей с радионепереносимостью» охраной и помещение их в психокоррекционные учреждения.

Система работала, её шестерни со скрежетом проворачивались, накручивая на себя низшие слои общества. Но всё-таки Гор-администрация уже размышляла над тем, как улучшить обстановку с радиочипами. Ведь всё сложнее было утихомиривать горожан, а эскалация насилия очень плохо сказывалась на Городской системе.

И был ещё один нюанс. О принудительной регистрации взрослых уже не могло идти и речи. В Городе по-прежнему оставались те, кто родился до нововведения и кто по-прежнему имел бумажную регистрационную карту, да и встречались люди, чей радиомодуль был напрочь повреждён лечебной электротерапией. Однако операция по внедрению нового устройства подвергла бы риску их жизни, потому что взрослые хуже переносили процедуру, чем дети. А с учётом плачевного уровня медицины в самых бедных районах операция была бы равносильна казни.

Это вызвало ещё больший общественный резонанс, увеличило количество демонстраций протеста. И недальновидно было бы калечить трудоспособных людей, обрекая их на принудительную госпитализацию и долгие месяцы последующего восстановления. К тому же, у администрации имелась и другая причина, чтобы отказаться от радиочипов.

Система контроля должна была работать безотказно в следующем порядке: Город знает о человек всё в каждый милликварц времени, не допускается никаких исключений. Один раз провинился, и социальный статус навсегда изменится с нейтрального на негативный, с формулировкой «потенциальный нарушитель». И что бы горожанин дальше ни делал, для него наступал конец достойной и комфортной жизни. Его больше не допускали к привычной работы: заменяли её тяжёлым физическим трудом. Он не мог поступить на новый квалификационный курс и жить в обычной социальной башне: его селили в бараках на нижних Городских уровнях. Теперь его удел был обивать пороги «Общетруда», спать в грязи и подвергаться частым ночным проверкам охраны, а так же регулярно посещать Бюро охраны с докладом о своём социальном статусе… Может, ценой каких-либо невероятных усилий можно было вновь заслужить нейтральный статус, только сделать это было особенно сложно из-за невыносимых условий существования.

Но всё это было неизбежно, если жить по правилам. А на самом деле от такого электронного клейма можно было относительно легко избавиться. Нужен был концентрированный электромагнитный импульс (почти безвредный для человека за исключением того, что он мог вызвать сильную головную боль, но губительный для электроники). Он разрушит старую информацию на чипе, а затем запишет новую. И вот ты снова становишься законопослушным гражданином с нейтральным социальным статусом, а может, даже и с какими-то социальными заслугами, предоставляющими доступ к расширенным привилегиями.

Такие процедуры давно уже проводились за умеренную плату предшественниками Западных Подвалов. Однако, бывало, фальсифицированные данные вдруг переставали отображаться, а радиосигнал – читаться сканерами охранников. Тогда обман становился явным, и горожанин вновь попадал в коррекционное учреждение. На этот раз навсегда.

Но вскоре Городские учёные придумали новый, более надёжный способ регистрации жителей. Теперь младенцу впрыскивали в кровь сыворотку, состоящую из физраствора с незначительным вкраплением нанотел, созданных на основе атомов углерода – фактически, эквивалентных обычным органическим молекулам, но обладавших заданными физическими свойствами. Эти машины не могли выполнять никакую полезную деятельность вроде борьбы с болезнями или быстрого заживления ран, но зато они стремительно самореплицировались, создавая мириады своих копий из доступных органических веществ, и могли при особых условиях записывать на себя всю необходимую информацию.

Сыворотка заменяла собой регистрационный чип. Теперь при воздействии специального сигнала на любой участок тела (использовались в основном те места, где наиболее близко под кожей располагаются сосуды), любая попавшая в область его действия наномашина мгновенно сохраняла байты данных, а затем передавала их другим машинам, заполнившим собой уже все структуры тела. А потом эти данные начинали автоматически обновляться при первом же воздействии контрольно-считывающего устройства, связанного с Городским сервером.

Новорождённые переносили такую процедуру очень легко, ведь у них ещё не было развитого приобретённого иммунитета, отвечающего за реакции на раздражители. Разве что немного поднималась температура. Но умные наномашины быстро взламывали эту защиту организма, копируя свойства иммунных клеток. Пользуясь маскировкой как у изощрённого вируса, они внедряясь во все системы организма, не причиняя ему вреда. У взрослых процесс протекал чуть сложнее, но не выходил за рамки симптомов обычной простуды, продолжавшейся меньше недели. В таких случаях горожанин просто получал больничный и должен был соблюдать постельный режим.

Всё это обещало избавить общество от волнений по поводу регистрации, успокоить «радиочувствительных» и уберечь неучтённых горожан от опасной операции. А также усилить контроль, ведь теперь во всех общественных местах – в помещениях и прямо на улицах – стояли считывающие устройства: гибриды излучателей и инфракрасных датчиков, готовые при обнаружении человека тут же обменяться его данными с сервером Бюро охраны. С научной точки зрения процесс был сложен, похож на спектральное сканирование или микрофотографию, когда излучение отражается от нанотел в крови и переносит обратно на приёмник индивидуальный графический код, мгновенно сверяемый с данными городской информационной базы.

Молекулярные машины распространялись мгновенно, пропитывая ткани организма, проникая в структуры головного и костного мозга, и от этого государственного штампа нельзя было запросто избавиться. Человек навсегда впечатывался в систему, становясь её неотъемлемой частью. Сотни тысяч электромагнитных сканеров беспрестанно регистрировали его местоположение и передавали данные на информационный сервер, откуда к ним тут же могло обратиться Бюро охраны: любое его отделение, мобильный пункт или боевой расчёт.

Наномашины нельзя было уничтожить и полностью вывести из организма. Никто не имел таких технических средств и вообще не пошёл бы на такой риск. Это мог бы быть непрерывный диализа крови – цикл за циклом, день за днём, неделя за неделей – прогон биовещества через сложную систему мембран, вылавливающих наномашины, не оставляя им времени на самокопирование в тканях. Но так как они проникали не только в кровь, но и в сами кроветворные органы на клеточном уровне, вероятность полного избавления от них была почти ничтожной, а столь длительная процедура привела бы к смертельному истощению организма.

Но нелегальные образования под Городом нашли-таки другой способ. Им стала радиотерапия – метод лечения ионизирующим излучением – проще говоря, радиацией – который раньше использовался для борьбы с раком. Правда, человеку потом ещё долго приходилось бороться с последствиями самого облучения, зато в вопросе очистки организма от наномашин его ждал триумфальный успех.

Излучение воздействовало на организм, вышибая электроны из атомов составляющих его веществ, накапливая в тканях радионуклиды, замещая ими стабильные атомы, разрывая химические связи, деформируя молекулы и запуская процессы саморазрушения. В случае полного облучения дозами, необходимыми для гибели быстро делящихся раковых клеток (а в данном случае истребления самокопирующихся наномашин), исход был бы летальным, и в процедуре не было бы смысла. Но и здесь подпольные доктора нашли способ снизить риск и сделать воздействие направленным, основываясь на разработках древней медицины.

Так, при лечении опухолей организм облучали местно, с точечным наведением на патогенный участок, до микрона выверяя конфигурацию пучка волн и глубину их проникновения. При этом страдали в основном клетки опухоли, здоровые ткани затрагивались минимально. Но в последствие у пациента всё-таки начиналась лёгкая степень лучевой болезни.

Нездоровые клетки разрушалась и попадали в организм в виде продуктов распада, заражая кровь и ткани, делая человека слабым и больным. К тому же радиация имела свойство накапливаться, образуя всё новые источники прямо в организме, изменяя вещество клеток и провоцируя начало его самопроизвольного распада. Но кроме клеток опухоли страдали и здоровые ткани, а именно те, которые быстро обновляются: волосяные фолликулы и клетки кожного покрова. С головы опадали волосы, кожа шелушилась и покрывалась язвами. Зато исключался риск смертельной лучевой болезни, ведь здоровые органы оставались почти незатронутыми.

Вот только в случае Сола нужно было уничтожить не местное образование, а миллиарды искусственных молекул, способных к молниеносной репликации и заполнивших собою весь организм от стенок самых тонких капилляров до клеток головного мозга. Точечный метод не подходил. Требовалось полное облучение со всеми неизбежными последствиями.

Аппараты уже были созданы в Подвалах. Внешне они походили на магнитно-резонансный томограф. Радиозащитная капсула наизнанку, куда помешали человека, и он лежал там, слушая, как где-то очень тихо, на самой границе слуха пощёлкивают электроды, подавая разряды на камеры ионных ускорителей. Камеры, источающие смерть, разбавленную до двухсот сантигрей. Лежал недолго – не более двух минут в день, подчиняясь стандартным законам фракционирования[1 - Фрацкионирование – разделение общей дозы радиации на несколько меньших долей.], потому что пробудь он там чуть подольше, и процедура стала бы смертельной.

Одному грею, или ста сантигреям соответствовала доза поглощённой радиации в один джоуль энергии на один килограмм массы тела. При этом летальной дозой, когда смерть от множественных внутренних кровотечений наступила бы за пару недель, было в два с половиной раза больше того, что выдавал аппарат – около пятисот сантигрей. Но это-то и было нужно, чтобы полностью истребить наномашины, которые были гораздо прочнее естественных системы организма. И здесь уже действовал эффект накопления, при систематических процедурах доводивший значение общего радиационного фона почти до критического. А это неизбежные последствия: выпадение волос, длительные приступы рвоты, регулярные потери сознания, судороги, горячечный бред, изъязвление тела, неспособность самостоятельно двигаться и принимать пищу, полная беспомощность и непрерывная боль, угнетённое сознание от предчувствия близкой смерти.

– Потом выжигать, – безапелляционно произнесла Крио. – Ты знаешь, другого способа нет.

Глава 3. Счастливчик

Сол сидел, привалившись спиной к краю ниши, обшитой металлом. Он расположился на выступе стены с рельефной структурой, созданной для защиты Подвалов от статических перегрузок: на случай обвала пород при ковровой бомбардировке и при проседании почвы. Одну ногу парень вытянул вдоль выступа, на котором сидел, а вторую прижал к груди, упёршись в колено локтём, положив голову на руку и задумчиво поводя взглядом вдоль огромного вестибюля.

Он жил в Подвалах уже второй месяц. Его кожа едва начала заживать после облучения, стёршего наноидентификатор из крови, но сделавшего его тело слабым, худым, с шелушащейся кожей. Чешуйчатый серый струп покрывал его, расступаясь вокруг мерзких красно-розовых пятен (так обновлялась кожа). Исключительно гадко всё это смотрелось на лице, и теперь на нём кроме пары ярко-ореховых глаз не было ничего эстетичного. Брови и волосы выпали, обнажив бугристый череп. Надбровные дуги словно ещё больше выдвинулись вперёд, уронив синюшные тени в глубокие ямы подглазий. Скулы чуть заострились, а нос наоборот так распух, что едва ли не сросся со щеками под толстой жёлто-серой коркой болячек. То же самое произошло и с бесцветными, до крови растрескавшимися губами.

В общий плачевный вид особую лепту вносили тощие руки Сола, жалостно торчавшие из слишком широких теперь рукавов трикотажной майки. Раньше руки были сильными, от природы мускулистыми. А теперь они стали тощими, дряблыми, изъязвлённая кожа их обтянула пегим покровом, подёрнутым сеткой сосудов. На всём теле выпирали желтушные бугры суставов, а с пальцев осыпалась стружка растрескавшихся ногтей. На бесформенных, неестественно округлившихся кончиках пальцев едва повылазили белые наплывы: намёк на новые ногти.

Но всё же на его голове из-под экземы, вызванной облучением, уже начала пробиваться светленькая щетина. И кое-что оптимистичное можно было сказать про его общее состояние. Рвота уже прекратилась, хотя ещё недавно она мучила его сутками, так что Сол не мог ни нормально поесть, ни вообще встать с лежанки в медотсеке. Но это наконец прошло, и его уже отпускали на самостоятельные прогулки. Голова не кружилась так сильно, и Сол смог сегодня без приключений добраться до общей столовой. Там дежурный раздатчик заставил его съесть тройную порцию злаковой каши, приготовленной из драгоценных натуральных продуктов, выращенных в биолабораториях.

После этого роскошного завтрака Сол почувствовал себя почти что прекрасно и отправился бродить по Подвалам. По холодной стеночке длинного, обшитого сталью коридора он добрался сюда – к Главным Западным воротам – в отправную точку нелегальных товаров, производством и продажей которых занималась его милый друг Крио, обеспечивая существование здешних изгоев.

Тут кипела работа: снимались и вновь заступали на патрули часовые, сменяли друг друга боевые расчёты, обходившие подземелье на подступах к Воротам, выдвигались на миссию конвои сопровождения «груза», расползавшегося из Подвалов по Городу по тайным заказам достойнейших граждан.

Взгляд Сола привлекла группа людей: четыре солдат в броне, окрашенной в городские цвета (белый с синим), но пока без тактических шлемов. Бойцы подошли к стеллажу с огромными железными ящиками. Посовещавшись, пока их командир сверялся с компактным планшетом, бойцы взялись за ручки массивного прямоугольного ящика и сняли его с полки. Видно было, что ящик тяжёлый, а может, им просто не очень удобно его держать. Но тут подоспел командир. Вчетвером они перехватили ящик поудобнее и понесли к воротам ангара, где их ждал грузовой аэротранспорт.

«Наверное, набит «Смогом», – с грустью подумал Сол. – Травят им и знать, и отбросы…»

Вдруг один конвоир зацепился за угол ящика краем бедренной бронепластины, а может, просто споткнулся. Взвизгнули сервоприводы, и боец потерял равновесие, заваливаясь на впереди идущего. Клюнул его броню носом, по наплечнику мазнуло кровью. Солдат качнулся и выпустил ручку ящика. Его угол грохнулся об пол. Внутри что-то брякнуло так, что Сола аж вздрогнул. Он тут же вскочил с выступа стены, напрочь забыв о том, что не выздоровел до конца. Неудачно приземлившись на слабые, ещё дрожащие ноги, покачнулся, но тут же выправился и кинулся помогать.

– Как там, цело? – выдохнул он, сражаясь с непривычной одышкой.

– Да цело… – прогудел командир отряда, копаясь в открытом ящике. – Что им будет в пластмассовых блистерах?

Сол зацепил взглядом сотни рядов ингаляторов с синей жидкостью.

– А солдат?! – выпалил он с подступающей злостью.

– Всё норм, – гнусаво ответил тот, размазывая кровь по лицу, пока другой солдат, стоя перед ним на коленях, осматривал его доспех. – Зацепился наколенником, чуть гидравлику не сорвало. Броня-то – рухлядь. Но другой такой покрашенной нет. Использовать можно только для маскарада…

Сол с интересом разглядывал броню, и правда, вблизи оказавшуюся не такой уж новенькой и безупречной, как смотрелось издали.

– Как же… Это вы все в такой? А если будет стычка?!

– Да не-е-е… – успокоил его боец. – Сегодня мы едем в плохо охраняемый район. Там охранников – поштучно на квартал. Если заметят нас, скорее всего, решат, что случилось что-то серьёзное, а мы – подкрепление. Или не будут связываться… А для более серьёзных вылазок мы берём новую амуницию, собранную в нашем цехе. Просто пока её мало. Вот и распределяем по группам.

Сол присвистнул, глядя на солдата, копавшегося в шарнирах брони выуженным откуда-то манипулятором.

– Ты сам-то не упади, – оглянулся тот на Сола, наконец распрямляясь и убирая отвёртку в разгрузочную ячейку брони.

Послышались дружелюбные смешки. Кто-то поддакнул:

– Ты иди, отдыхай! А то долго ещё заживать будешь.

– Нет… – смущённо брякнул Сол. – Надеюсь, уже скоро в строй. Не хочу задарма питаться!

– Вот молодец, – одобрительно прогудел командир, хлопнув его по плечу. – Ну бывай…

Солдаты подняли ящик и зашагали к ангару. Сол постоял ещё немного, глядя им вслед. Он так и не смог подавить злости. И вовсе не от сочувствия к плохо экипированным бойцам. Нет, он жаждал в глубине души, чтобы ящик разбился. Чтобы блистеры внутри все полопались, и их гадостное содержимое вытекло наружу, так что хоть эта порция отсроченной смерти не попала бы к адресату. Но Сол прекрасно знал, что нельзя так думать. Думая так, он желает зла Подвалам, чьё существование держится на продаже «Смога», а также бойцам, ведь наркотик довольно летуч.

Размышляя над этим, Сол поплёлся назад к своей нише, приготовившись снова засесть там и продолжить свои наблюдения – убивая время, пока не подвернётся какая-то работёнка и для него. Лёгкая работа, которую он сможет делать, не подвергая риску ещё не вернувшееся до конца здоровье. Тогда ему не так стыдно будет получать паёк в столовой. Вот только вряд ли ему что-то доверять в таком состоянии. Крио, наверное, этого ни за что не допустит.

Тут из шлюза, соседнего с раздвижными складскими дверями, вышел другой отряд: на этот раз из шести человек.

«Солидный расчёт. Видно, едут на патруль лабиринта у выходов в Город».

Бойцы были снова без шлемов: кто держал их подмышкой, а у кого они были примагничены к броне за плечами, так что виднелась светлая бархатистая подкладка. Тут Сол заметил знакомое лицо – одного из личных охранников Крио, чаще всего находившегося рядом с ней, а не в рейдах.