О чем думает море…

И действительно, опыты Бриты в конечном итоге привели к созданию такого вируса, который, выстраиваясь в ДНК мужской особи, обеспечивал ее витальность и на фоне гормональных изменений.

Только неясно, почему умирают поселенцы… И тут Грета вспомнила, что среди умирающих, умерших и заболевших почти никогда не было мужчин… в одном из поселений среди заболевших, но выздоровевших были совсем маленькие девочки, которые были выкрадены из миссии продолжения рода поселенцами незадолго до того, как к ним присоединилась Грета…Одна только, наверняка, останется недоразвитой… слишком высокая температура… слишком долго они не могли ее сбить…Из всего этого вытекает, что вирус работает только в отношении женских немодифицированных особей. Грета тоже была немодифицированной особью, но она уже была знакома с этим вирусом. Они все втроем оказались немодифицированными… Надо же Светка это как смогла разузнать…Светка…

Грета похолодела – она даже сама не ожидала, что предположение, правда вполне обоснованное, но все же предположение, о том, что Света может…быть…не быть…повергнет ее в такое отчаяние.

Обрекая себя на добровольное одиночество, Грета все-таки не была одинока – она держала в голове и сердце Свету, Наду, даже Бриту – иногда представляла, чем бы они могли быть заняты в тот или иной момент, спорила с ними, советовалась, помогала сочувствием… Они были с ней, потому что ей и в голову не приходило, что кто-то из них может уйти…уйти насовсем!?

Грета прибавила шаг, и чуть не побежала, но скоро выдохлась, но не физически, нет. Просто ей пришло понимание того, что она не в силах остановит неизбежность конца, и что даже если она успеет застать последние дни, часы, минуты жизни тех, кто стал частью ее, это не спасет ее от саморазрушения, и будет ли она только догадываться о том, что их больше нет, или своими глазами увидит, как они уходят, ? этих частиц ее личности не станет… зачем же она пустила их так глубоко? Зачем позволила им стать необходимыми себе?! Она, которая всю жизнь стремилась не быть нужной другим, чтобы не связывать других собою, сама оказалась связанной оставленными ею людьми…

Небо уже серело и нужно было искать какое-то убежище, но Грета не могла сейчас остановиться– она чувствовала, что если остановится сейчас, то остановится навсегда…Зачем куда-то идти, если все, что тебе нужно всегда с тобой? Зачем уходить, если ты и так один?! Зачем возвращаться, если те, кто был с тобой все эти годы давно уже не те, а возвращение к ним другим принесет только боль и разочарование…

И Грета решила вернуться… Если Нада и Света…если их нет, то они навсегда будут такими, какими придумала их она, Грета! Через пару дней пути Грета вышла на берег моря и ещё пару дней шла вдоль берега.

В один из ярких весенних дней на берегу ей встретилось двое подростков – они были угловаты и нескладны, но полны здоровья и сил и никак не походили на тех хилых, аморфных существ, которых тогда Грета и Брита видели на бусине Светки. После того раза Брите ни разу не удавалось встретить в послениях именно подростков, она встречала молодых и зрелых мужчин и даже одного старичка – там, глубоко на востоке, встречала маленьких мальчиков и девочек в том возрасте, когда пол не имеет никакого значения, нескладных девочек подростков… но мальчиков-подростков видела впервые.

Они шли ей навстречу, оживленно что-то обсуждая, причем говорил, в основном один, а второй время от времени одобрительно кивал головой, но делал это с таким чувством собственного достоинства, что Грета невольно остановилась, посмотреть на это. Этот второй (или даже скорее первый!) выглядел несколько более складно по сравнению со своим сверстником, несмотря на то, что последний был несколько выше и шире в плечах. Стараясь идти не так неуклюже, как это предполагал глубокий песок, подросток вышагивал почти степенно, держа голову высоко поднятой и лишь немного щурил глаза, хотя солнце слепило нещадно.

Он с какой-то мудрой грустью, несколько нелепой на юном лице, слушал своего собеседника, изредка одаряя его полукивком головы. Второму эти одобрения казались практически небесным благословением и он каждый раз после кивка с еще большим энтузиазмом, размахивая руками, что-то вдохновенно говорил, время от времени срываясь на дискант и то и дело спотыкаясь и подпрыгивая, потому что идти полубоком по рыхлому песку было неудобно.

Грета подумала, что можно было бы спросить у них, есть ли неподалеку поселение, да и про самих поселенцев кое-что расспросить, но неожиданно для себя обнаружила, что не знает, как к ним обратиться? Дети? Они уже не дети…Люди? Поселенцы? Мужчины? Грета не была уверена и пока она размышляла, они поравнялись.

Первый, тот, чью степенность отметила Грета, остановился, и снизойдя до бренного мира, слегка наклонив голову, обратился к Грете:

? Мать, ты из какого поселения? – Грета обдумывала обращение «мать» и продолжала изучать подростка: что в его манере держаться и говорить показалось ей смутно знакомым, но она не могла уловить всплывающего где-то на краю памяти образа, который вспомнился Грете.

? Я давно не была здесь, ? ответила Грета, и вдруг отметила перемену в своем собеседнике – он всем телом и взглядом выражал максимальную заинтересованность в ней: ? Как давно? – вопрос был задан не ради праздного любопытства или из вежливости, в вопросе слышалась какая-то почти мечта…

? Грета задумалась и над тем, что услышала в голосе подростка и над тем, как долго она отсутствовала на этом берегу, и вдруг поняла, что один из этих подростков, а именно тот, который с такой надеждой ждал от нее ответа – Огонек-младший! Вот чью манеру интонировать и чью плавность движений она увидела в нем!

Теперь, всматриваясь в него с какой-то почти жадностью, она находила в нем и другие Светкины черты – нет, внешне он совсем не походил на белотелую крупную Свету – смуглый, невысокий, с хорошо развитой мускулатурой, с овальным чуть вытянутым лицом, с которого на мир смотрели глубоко посаженные темные глаза. Выдающийся острый нос с горбинкой, колкий цепкий взгляд и массивный подбородок делали его образ воинственным, но в тот миг, когда он с надеждой в голосе обратился к Грете, она уловила образ той удивительной доверчивости и почти наивности, с которой Светка всегда обращалась к миру.

Грета заколебалась – с одной стороны, все было очевидно, это Светкин сын, и значит она достигла цели своего путешествия, с другой стороны, она не знала, жива ли его мать, живы ли те, с кем она когда-то начинала свою свободную жизнь…

? Мать жива, ? неожиданно для самой себя спросила Грета?

Буря чувств пронеслась по лицу подростка – боль, удивление, надежда, сомнения…Не давая ему опомниться Грета представилась:

? Я Грета…

Огонек, казалось, верил и не верил – он стоял в замешательстве глядя на Грету. Второй же, напротив, после того как Грета представилась, запрыгал вокруг обоих и затараторил:

? Вот это да, я думал, что это сказочка на ночь! Слушай, Хим, я думал, ну, выдумали, ну… Хим, а она…ну, теперь же уже не умрет? Вот это да, и это со мной случилось! Не, ну, конечно это ты, с тобой, но я-то, я-то был тоже, я ведь тоже ее встретил?!

Из всего этого восторженного словоизвержения Грета поняла три очевидные вещи. Первое – ее ждали и ее возвращение сложилось в легенду. Второе – женщины поселения, в том числе Светка, и скорее всего Нада, умерли от вируса. И, наконец, третье, Огонька звали непонятным именем Хим.

По дороге к поселению Хим рассказал Грете еще не растаявшую в памяти историю скоропостижной смерти практически всей женской части их поселения, и Грета прикинула, что примерно в это же время, когда она валялась в каменном подземелье, мужчины этого поселения сносили тела своих женщин и девочек в море. Рассказал о том, что все это время его мать ждала Грету и верила, что та вернется. Этой верой она заразила и детей, они как чудесную сказку слушали ее рассказы о чудесной Грете, которая могла исправить и наладить все, что угодно, знала все на свете и смогла ее, безнадежно парализованную, поставить ее на ноги.

Мужчины поселения скептически относились к возможности возвращения Греты, хотя тоже, кажется надеялись, потому что и правда, после ухода Греты, нашлось тысячу мелких дел, которые оказалось некому сделать, потому что раньше их незаметно и легко делала Грета. После того, как в поселении умерли все девочки и женщины, кроме одной вновь прибывшей беглянки, и в других поселениях случилось тоже самое, мужчины всячески избегали разговоров о чудесной Грете и не поощряли на такие беседы детей. Нескольким поселениям пришлось объединиться и теперь заново налаживать жизнь. В бытовом плане проблем не было – каждый в поселении независимо от пола имел навыки выживания в диких просторах, но вот посиделки у костра, которые мужчины с упрямой настойчивостью затевали снова и снова, потеряли свое очарование. Никто не пел, не рассказывал сказки и истории, теперь у костра собирались помолчать…

Сегодня как раз и был один из таких дней, когда разжигали несколько костров и сами собирались за самым уютным. Грета в сопровождении подростков вышла как раз на этот костер. Точнее это еще не было костром – тут только велись приготовления: собирали ветки, приминали по-весеннему буйную зелень и расчищали место для сидения, приносили просоленные ткани, на которые потом будет выложено угощение…

Грета смотрела на привычные действия поселенцев и снова почувствовала себя беглянкой, только попавшей в дикие просторы.

? Грета, ? Ной не сказал, не удивился, не обрадовался, он выдохнул ее имя. Да, это была она, снова все с той же сумкой, но теперь уже полупустой стояла посреди поредевших рядов поселенцев. Все дружно побросали свои дела и окружили ее, и тут ее снова как тогда, когда она в первый раз оказалась среди поселенцев, окутало такой доброжелательностью и радостью, что она снова не удержала и разрыдалась на плече у Ноя.

О чем она плакала? Обо всем и ни о чем… Обо всем, что можно было бы сделать не так, и о том, что ничего не изменишь, да и нужно ли, обо всем, что случилось с ее родными людьми без нее и о том, чего не случилось бы с ней, останься она здесь, а еще о том, что она снова не одна, и о том, что, стремясь к одиночеству, она никогда по-настоящему не хотела быть одинокой и боялась этого…

Ной отвел Грету в палатку, забрал из нее кое-какие вещи, и сказав, что это теперь ее личная палатка, оставил ее одну. Успокоившись, Грета достала из сумки антибактериальные салфетки и привела себя в порядок. Это был последний самораспаковывающийся стерильный пакет, салфетки были суховаты и Брита поинтересовалась датой выпуска салфеток. Оказалось, что этим салфеткам чуть больше, чем стаж Греты-беглянки. Этот паке, и вообще последние несколько пакетов с разными необходимыми мелочами, которые Брита снарядила в их последнюю встречу, имели несколько иной вид, чем те, в которых были упакованы необходимые для путешествия в зону и лечения Светы препараты . Эти пакеты были старой модификации, более привычной для Греты…А-а-а… просто Брита сложила мне сумку еще до того, как стала другой, она ждала меня и желала помочь, она готова была поддержать… а я не пришла…А я ведь даже не удосужилась не то, что предупредить ее о своем уходе или хотя бы как-то сообщить о том, что жива… мне ведь даже в голову не пришло узнать, а что же собственно говоря стало с ней…Все еще всхлипывающая Грета чуть снова не разревелась, теперь уже от собственной жестокости и эмоциональной тупости…

Как всегда в палатке был запасной комплект одежды – Грета оделась и пошла к костру.

У костра царило напряженное ожидание – все ждали ее рассказа… Грета нашла глазами Огонька и села рядом с ним. Ему было приятно ? Грета была для поселенцев чем-то вроде мифологического героя, и то, что она почтила своим вниманием подростка, безусловно льстило ему.

Больших разговоров в этот вечер не получилось – слишком разнородной была аудитория: мужчин интересовало, знает ли она причину внезапной эпидемии унесшей жизни почти всего женского населения, и главное, закончилась ли она; подросткам не терпелось расспросить ее о тех невероятных знаниях, которыми, как они были уверены, располагает Грета; те, кто помнил Грету хотели бы вспомнить с ней тех, кого помнила и она, а вирус отобрал, те, кто только понаслышке знал о Грете, хотели просто поболтать с ней о тех чудесах исцеления и технической сноровки, о которой им рассказывали старожилы поселения.

Глава 8

В этот раз Грете удалось все то, что не получилось в первый раз. Новое поколение детей было любознательным и пытливым, а мужчин все-таки удалось уговорить на то, что наличие в поселении инфомодусов необходимо по многим причинам. Сначала мужчинам пришлось смириться с тем, что Грета пользовалась своим инфомодусом, потом, когда они один за другим стали время от времени приходить к ней за свежей порцией новостей в мире (Грете казалось, что она где-то об этом читала… о гендерной привязанности мужских особей к глобальным проблемам), они сами организовали вылазку к мусорным кучам и принесли огромную кучу всякого технического барахла, из которого Грета с трудом наскребла на один инфомодус. Но они быстро обучались. Пока она собирала модус, вся работа в их поселении стояла – каждый хотел увидеть как и из чего она это делает, так что Грете приходилось работать всего по три-четыре часа в день и модус она собирала целую неделю вместо того, чтобы справиться за день.

В дальнейшем каждое пополнение мусорных куч, за которым теперь зорко следили все без исключения поселенцы, сопровождалось исчезновением практически на целый день и бурным возвращением с необходимыми деталями и просьбами «собрать инфомодус». Грета постепеноо стала поручать некоторые виды технических работ самым сообразительным, среди которых была пара молодых мужчин, оба подростка, которые встретили ее тогда на берегу и девушка-беглянка, появившаяся в поселении, незадолго до возвращения Греты. Вообще эта девушка была просто находкой для Греты. Лина, как называла она себя, сбежала из седьмой линии, после того как одну из ее квадрии вдруг ни за что ни про что послали на миссию продолжения рода, подготовка к которой могла выявить, что у всей ячейки есть дополнительные генетические модификации, которые теперь, когда они уже дошли до седьмой линии, оказались вне Основ.

? Ничего не меняется, ? думала Грета, слушая Лину. Все та же неразбериха и произвол… Лина смогла убежать во время тренировки на диких просторах – она просто не явилась на гравилет, а сопровождающие, видимо, даже не удосужились подсчитать вернувшихся ячеек и улетели без нее. Несколько дней она плутала по диким пространствам, никого не встретив, хотя среди ячеек ходят рассказы о жизни вне полиса, и обессиленная уснула прямо у мусорной кучи, где ее полуголую, голодную и насмерть перепуганную нашел Ной. Лина особо выделяла Ноя среди других мужчин, и когда вдруг появилась Грета и Ной стал уделять ей такое внимание, на которое раньше мог рассчитывать только Хим, Лина запаниковала. Она стала вести себя по крайней мере странно и непонятно для Греты, поэтому Грета повела себя так, как только могла повести себя Грета – позвала Лину к себе и прямо обо всем расспросила. Лина, ошарашенная такой прямотой и равнодушной любознательностью, все ей и выложила. Грета по привычке скривилась, и успокоила Лину, мол, ничего такого, никогда, и уж точно не Ной…

Точно не Ной. Но вот чтобы никогда… Грета немного покривила душой – в одном из самых дальних поселений ей пришлось лечить взрослого мужчину, его звали очень длинно – Философ, и вряд ли это было его именем, скорее прозвище. Но все их знакомство свелось только к трем дням его горячечного бреда – какое-то дикое животное пометило его когтями, раны воспалились и не собирались заживать – Грета обрабатывала раны и следила за работой капельного навеса. Он иногда выпадал из бреда и задавал Грете осмысленные вопросы, настолько осмысленные, что она терялась, а когда наконец, находилась с ответом, он снова впадал в горячечный бред. Через трое суток, когда стало понятно, что он пошел на поправку, его поселение решило сниматься с места, потому что нападения диких животных возобновились, и хоть больше пока никто не пострадал, испытывать судьбу не хотелось. Поселенцы собирались уйти вглубь пустынной зоны, а для Греты это был шаг назад, и она не пошла с ними…Не пошла, может быть, даже назло самой себе, потому что очень хотела остаться… Остаться и быть нужной…Нет…Она не хотела быть нужной никому из этих людей, никому… а тому, кто лежал в горячечном бреду она вовсе была не нужна. Ему было нужно что-то другое, какие-то экзистенциальные вопросы все не давали ему покоя, и он все спрашивал ее, а она все не находилась, что отвечать.

Сняв последний пластырь и отсоединив капельный навес, Грета, вглядываясь последний раз в спящего Философа, вместо прощания сыронизировала: ? Будут вопросы, приходи – поговорим…

То, что он выздоровел, не вызывало сомнений, но вот помнил ли он ее… Ей почему-то очень хотелось, чтобы помнил…чтобы вспоминал…

Грета тряхнула головой, словно физически отгоняя воспоминания. Теперь Лина была ее самым верным соратником. Лина была хороша по всем параметрам. Во-первых, она была образована – седьмая линия обучения ? это очень весомо. Во-вторых, она так же, как и Брита все схватывала с полуслова, без лишних просьб и объяснений выполняла необходимые действия и вообще… шевелилась! В отличие от мужской части обучаемых и помогающих, которым Грете то и дело приходилось напоминать: «Шевелимся, шевелимся!». И наконец, она была женщиной, а это как раз то, что позволяло Грете общаться так, как она привыкла – иронично, иногда жестковато и непредсказуемо. Мужчины пытались было разобраться в такой манере общения их единственных дам, но только больше запутывались в причинах и следствиях, оценках и эмоциях, ? так что оставили все, как есть.

В течение полугода в поселении организовали своеобразную линию обучения. Лина пыталась внедрить привычные ей методы самостоятельного обучения по модусам, но Грета, зашедшая несколько дальше в своей полисной жизни и понимающая основные нюансы эффективности такого обучения, предпочтение отдавала живым объяснениям и поощряла вопросы…вопросы…вопросы…

Хим, со временем Грета выяснила откуда у Огонька такое удивительное имя – и это была просто история абсурда. В очередную вылазку к мусорным кучам вместе с разными техническими деталями в поселение попали тонкие металлические пластинки с выдавленными на них надписями – надписи были сделаны на английском языке новосредневекового периода, помимо надписей на платинках были еще звездочки и какие-то то ли цветочки, то ли листики… В общем, как поняла Грета, в мусор выкинули старый хлам какой-то старушенции из кураторов, а то и из Матерей – последние были совсем древними, и запросто могли хранить новосредневековые раритеты, милые сердцу безделушки их ранней и давно забытой юности.

Но пластинки были до того красивыми, что поразили воображение не только детской части поселения, но и очаровали Светку. Она смогла прочитать надписи и кое-как объяснить Огоньку их назначение. На одном листике было написано «I love Him», а на втором «I’m waiting for Him». Как справедливо рассудила Света, это были примитивные гадательно-заклинательные ритуальные действия, направленные на мужскую особь, которая не называлась. Для Светки такое объяснение было вполне очевидным, а вот Грета, после того как Хим показал их ей, задумалась более глубоко.

Уже потом, когда все свершилось, Грета много раз задумывалась о том, что возможно тогда перемудрила, и наивное объяснение Светы было единственно верным?

Грета, всегда хорошо запоминавшая идеи, поведала Химу о том, что в доновосредневековый период по всему миру распространилось несколько верований, которые назывались… она не помнила как они назывались, но суть была в том, что есть что-то большее, чем человек, чем полис, чем ДНК, и это-то всемогущее что-то и есть причина, и тело, и результат всего происходящего в мире. Так, вот, в период нового средневековья… А, вот еще… эти верования, называя эту всемогущую и непознаваемую сущность, все-таки соглашались с тем, что непознаваемое неосязаемо и не может быть понято ограниченным человеческим умом, а потому придумали переходную сущность – которая наполовину человек, а наполовину все то же всемогущее существо…Так, вот, в период нового средневековья, у людей возникло стойкое ожидание того, что вот эта самая переходная сущность вдруг появится в мире и разом решит все проблемы человечества…

? И что, эта сущность явилась? – Хим обычно не перебивал Грету, впитывая все, что она рассказывала, и только через время задавал дополнительные вопросы, по которым Грета заключала, что осмысление полученной информации у него протекает глубоко и серьезно.

? Нет, нет, конечно…Это ведь образ, пойми, просто мечта человека, навязанная ему своим же собственным умом и иллюзией ограниченности. Хим, пойми, на самом деле, человек и сам всемогущ, только не хочет этого понимать и тем самым ограничивает себя…Потому и вот тут тоже кто-то написал, что ждет какого-то непонятного Его…который сможет явиться на земле осязаемым… Но для этого надо его любить… вот эту часть я уже плохо помню…

Хим молчал в таких случаях, но про себя думал, если бы я был так всемогущ, как ты говоришь, разве умерла бы мать…

Таким образом, имя Хим оказалось ни чем иным, как местоимением. Но Огоньку версия про непознаваемую сущность понравилась больше.