– Я тоже так делал, когда начинал, – подтвердил Серёга. – А ещё я играл «карандаш».
И он начал сначала тихо-тихо, как остриё карандаша. Потом стал меха тянуть посильнее и звук усилил, и затем уже играл ровно-ровно, как будто он двигается вдоль карандаша, а потом звук оборвался – карандаш закончился.
– Слушай, – вспомнил я, – а я могу коровой мычать, – потянул меха и нажал бас.
Мой друг тоже нажал бас – и замычала другая корова.
– А вот так ревёт медведь, – показал я.
– А вот так орёт осёл, – засмеялся Сергей.
– А куры кудахчут так, – задолбил я по клавишам и тоже расхохотался.
– А вот так пищат цыплята, – продолжил Серёга и стал быстро-быстро жать самую нижнюю кнопочку.
И тут меня будто что-то дёрнуло, и я вдруг заорал:
Цыплёнок жареный,
Цыплёнок пареный
Пошёл по улице гулять![7 - Уличная песенка «Цыплёнок жареный» – ещё одна из питерских легенд – была очень популярна в годы Гражданской войны и поётся до сих пор. Эта народная песенка частично цитировалась писателями Петром Красновым, Ильёй Эренбургом, Григорием Белых и Леонидом Пантелеевым, Алексеем Толстым и поэтом Владимиром Маяковским в поэме «Хорошо!». Использовалась она и в фильмах «Выборгская сторона», «Александр Пархоменко», «Свадьба в Малиновке». Дмитрий Шостакович в задорном финале Первого концерта для фортепиано с оркестром (ор. 35) вместе с цитатой из ре мажорной сонаты Йозефа Гайдна (Hob. XVL37) весело и органично сочетал мотивы песенок про «Цыплёнка жареного» и «Отличные галоши». Мелодия этой песенки была использована им и в оперетте «Москва, Черёмушки».Известно около десяти версий текста песенки про цыплёнка.]
Серёга сразу всё понял и стал подыгрывать сначала правой рукой, а потом и басы добавил и тоже заорал:
Его поймали, арестовали,
Велели паспорт показать!
Всё-таки здорово Серёга играет! И я подхватил ритм басами и нас понесло:
– Паспорта нету!
– Гони монету!
– Монеты нету!
– Гони пиджак!
Мы перекрикивались и быстро с силой гоняли меха для того, чтобы было погромче.
И вдруг, одновременно остановились и уставились друг на друга. Мы не знали слов и не могли петь дальше. Мы молчали, инструменты молчали, и так не хотелось прерывать это веселье, что я сказал:
– А давай сами слова придумаем!
И опять закричал:
Цыплёнок жареный,
Цыплёнок пареный
Пошёл по улице гулять!
Серёжка подхватил:
Его поймали, арестовали,
Ведь надо школу посещать!
Я тоже подхватил, и мы начала перекликаться:
– Портфеля нету.
– Гони монету.
– Монеты нету.
– Гони штиблеты.
– Штиблетов нету.
– Гони ремень!
– А ремня нету.
– Давай конфеты.
– Конфеты нету…
И так бы мы и дальше голосили про бедного цыплёнка, если бы не вернулись мама, бабушка и Анька.
– Что это у вас за концерт, даже на лестнице слышно? – спросила мама.
Серёга молчал, смотрел в пол и сопел. Он не хотел признаваться, что играл легкомысленную музыку на своём важном инструменте, и я его понял и сказал:
– Это мы выступление в четыре руки разучиваем.
– Какие молодцы, – всплеснула руками мама и пошла на кухню, а бабушка хитро посмотрела на меня, потом на Серёгу и сказала:
– Я, Санёк, тебе потом всю песенку спою, как мы пели.
Кто такой композитор?
Мой папа – геолог и часто уезжает в командировки, иногда надолго, летом на месяц-два или даже три. Но он нам звонит, пишет интересные письма о тех местах, где работает, и всегда возвращается с подарками. А мама к его приезду печёт нежные кексы, и в доме сладко пахнет ванилью и корицей.
Я сам не всегда могу чётко сказать, чего я хочу. А вот папа молча всё внимательно выслушает и меня поймёт даже лучше, чем я себя сам. Когда мне было пять лет, папа подарил мне настоящий столярный набор в деревянном чемоданчике, а я только лобзик в подарок попросил. Я открыл чемоданчик и онемел от счастья, даже спасибо забыл сказать. В нём были маленькая ножовка, лобзик с запасными пилочками, коловорот со сменными свёрлами, молоток, тиски, карандаш столяра и маленький рубаночек. Все инструменты я перетрогал и решил построить домик для скворцов – скворечник. Мама мне про пионеров читала, они такие домики птицам делали.
Я набрал дощечек, их сколотил быстро, а про дырку для входа забыл. Да и дощечки оказались разной величины, домик получился кривенький, и под крышей были щели.
Утром в воскресенье мы с папой этот скворечник переделывали, размеры подгоняли, пилили и дырку высверливали. Ладный получился скворечник, и мы его на дерево прикрепили. Только там не скворцы поселились, а воробьи. Не того размера дырка оказалась.
А в этот раз папа из командировки привёз нам с Анькой большую коробку с конструктором. Это такие пластмассовые кубики, из которых можно сроить дома, корабли, самолёты, ну всё, что захочешь.
Мы обнимали папу от радости, что он вернулся, и всё отлепиться не могли, а он вынул коробку из большой дорожной сумки и сказал:
– Держите. Будете дом строить и машину собирать.
На коробке была фотография домика и машины возле него. Ещё там стояли человечки и маленькая кошечка возле цветочков. У Аньки от восторга глаза в блюдца превратились и рот растянулся до ушей.
– Это же очень дорого! – воскликнула мама.
– Не дороже денег, – засмеялся папа. – А если детали не разбрасывать, то и внуки будут играть.
Он посмотрел на нас значительно, обнял маму, и они ушли в свою комнату беседовать.
А я коробку брать не стал, Аньке уступил, пусть несёт, сама открывает и домик собирает. А я в это время машинку построю.