Фрикен Бок. Ироничные рассказы

Вызывающие ужас воспоминания прервались адской болью. Болеть начало ещё неделю назад, но Виолетта была оптимисткой и в надежде, что «само рассосётся», прополоскала рот содой. Наутро то, что должно было рассосаться, увеличилось в два раза. Язык нащупал гладкую поверхность разбухшей десны, при нажатии на которую вся левая сторона челюсти цепенела от боли. Обнаружив на дне старой коробки из-под обуви, которая счастливо избежала участи быть отправленной на помойку и продолжала свою жизнь в качестве аптечки, пожелтевшую от времени таблетку анальгина, Виолетта разделила её на две части и приложила спасительное средство на воспалившийся зуб. На какое-то время боль отпустила, и Виолетта с облегчением вздохнула. Радость была недолгой, на следующий день объём десны и боль, которая оттуда исходила, продолжили нарастать. Оставалось последнее спасительное средство – заговор, его она вычитала в книжке у Донцовой. В чудодейственную силу заклинания Виолетта не поверила, но на всякий случай переписала себе в тетрадку. Зачитав нужный текст над стаканом воды, она с надеждой выпила заговорённую жидкость, и о чудо – колдовство подействовало!

Два дня зуб не подавал никаких признаков прогрессирующего недуга, и Виолетта стала подумывать, а не заговорить ли ей, таким образом, ещё и мозоль на пятке, как вдруг внутри десны что-то дёрнуло, и острая боль пронзила всю черепную коробку. С той минуты пытка уже не прекращалась ни на секунду. Виолетта обречённо набрала номер регистратуры и, шепелявя одеревенелым языком, промямлила в трубку свою фамилию.

– Завтра, на два часа, – коротко ответили на другом конце и отключились.

Ну, завтра, так завтра. Боль не утихала, но мысли о предстоящем посещении стоматологии отвлекали, и терпеть было легче. Фантазии рисовали в голове Виолетты красивого белокурого дантиста, похожего на Бреда Питта, который, загораживая собой слепящий поток кандел направленного в рот светильника, склонит к ней своё заинтересованное лицо.

Для Виолетты Сидоркиной посещение стоматолога было событием серьёзным, по степени важности сравнимо чуть ли не с выходом в свет. Врачей она не любила, боялась, а потому уважала. Про Бреда Питта, конечно, загнула, но к предстоящему посещению решила отнестись со всей серьёзностью – натопила покрепче баньку и отправилась вечерочком попариться.

Мясистое распаренное розовое тело жадно впитывало в себя терпкий запах дубового листа. Самосвязанный веник Виолетта загодя опустила в чан с кипятком минут на десять, чтоб засохшие веточки обмякли и испустили свой дивный дух. Эх, жаль некому ей веничком да по спине пройтись. Виолетта с удовольствием отхлестала себя по бокам, бёдрам, по плечам насколько достала, вытянула ноги, замахнулась… рука с растрепавшимся веником замерла на полпути к расплющенной на лавке ляжке. Из нежно-розовой кожи ног наружу пробивалась буйная растительность. Раньше Виолетта не обращала на чёрную поросль внимания, зимой под колготами всё равно не видно, но на дворе стоял дивный месяц июнь.

Ноги были главным достоинством Виолетты. Широкое луновидное лицо ей не нравилось, толстые щёки и курносый нос казались малопривлекательными, плюс ко всем недостаткам сквозь жиденькие волосья пробивались растопырки ушей. Нет, красивой её назвать нельзя даже с натяжкой. Ну, раз лицом не вышла, то остаётся фигура. Фигурой Виолетту Бог не обидел, разве что грудь была чересчур большой. «Вот это вёдра!» – всплеснула руками портниха, снимая мерки. К четырём метрам уже купленного шёлка пришлось докупать ещё два, но потраченных денег было не жалко, выпускное платье получилось всем на зависть.

Каждое утро, проклиная свой девятый размер, она словно тесто впихивала грудную мякоть в лифчик двумя размерами меньше, всё ещё надеясь таким способом хотя бы внешне уменьшить дородность выпуклостей. Выпуклости сопротивлялись и выскакивали наружу в самый неподходящий момент. Противоборство продолжалось уже много лет. Чтобы не попасть в очередной конфуз Виолетта носила вещи с неглубоким вырезом, считая недостатком то, на чём сделала состояние Памела Андерсон. Ну что ж, с грудью, конечно, перебор получился, зато ей достались красивые стройные ноги с тонкими щиколотками, округлыми коленками и упругими икрами. Конечно, объектом внимания стоматолога служит рот, но мало ли чем может закончиться это посещение? Как говаривал их преподаватель по физкультуре: всегда надо быть во всеоружии.

Виолетта нащупала на полке рядом с мыльницей завалявшуюся бритву. Последний раз она брила ноги в конце августа прошлого года, когда ходила с Котькой Дрищевым в кино. Грузный косолапый парень вонял чесноком и совсем не нравился Виолетте, но других кавалеров поблизости всё равно не наблюдалось, а отношений хоть каких-нибудь хотелось. В тот раз побрилась она не зря, Котька весь фильм хватал её за коленки. Для приличия она отбрасывала настырную руку, удовлетворенно думая о том, что не зря готовилась.

Виолетта намылила ноги и, слегка нажимая бритвой, прорисовала чистую гладкую полоску от щиколотки до колена. Полюбовалась на перламутровый перелив кожи, сняла с лезвия срезанные волосики и прочертила точно такую же полоску на левой ноге. В этот момент свет неожиданно погас. Чтобы выяснить – в чём дело, надо было одеться. Ноги пришлось брить на ощупь. На ощупь пришлось и мыло смывать. Виолетта окатила себя из ведра холодной водой, так же на ощупь завернулась в халат и вышла из бани.

Ночью зуб разболелся не на шутку. Боль сверлила не только нижнюю часть лица, но и, словно червячок в яблоке, прогрызла туннель аж до самого виска. Промучившись полночи, Виолетта встала ни свет ни заря. В зеркало на неё глядело чужое перекособоченное лицо. Щека раздулась, под глазом образовался оттёк.

Город утопал в медовом аромате и в гулком жужжании пчёл. Баба Вера утверждала, что Богородица, спускаясь на землю, отдыхает на липе – именно на ней она когда-то сушила пеленки Христа. И еще Виолетта знала, если в пути застанет гром и молния, то прятаться лучше всего под огромной кроной липы. Считается, что молния никогда не ударяет в это дерево.

Прикрывая носовым платком припухлость щеки, она дёрнула стеклянную дверь поликлиники и ощутила удар совершенно другого букета ароматов. Яркий специфический душок карболки почему-то напомнил «художку». Так же пахла открытая баночка с гуашью, в которую она макала колонковую кисточку.

Противная тётка в стеклянном окошке регистратуры долго мучила её вопросами, заполняя «путевой листок» и не обращая никакого внимания на искривленное болью лицо пациентки.

– Сто первый! – выкрикнула наконец мучительница и протянула исчирканный мелким зигзагообразным почерком талон.

Потом было долгое ожидание на обтянутой дерматином скамье, где, плотно прижимаясь друг к другу, сидели точно такие же корчащиеся от боли люди. Каждый чувствовал себя, как узник перед расстрелом. Было страшно. С одной стороны хотелось уйти, с другой, чтобы поскорее привели приговор в исполнение. Каждый шёл в кабинет, как на эшафот, обречённо прощаясь взглядом с теми, у кого ещё оставался шанс встать и, со словами «да гори всё синим пламенем», гордо уйти. Просидев полчаса около двери, издающей ужасающие звуки сверления и стонов, Виолетта уже готова была именно так и поступить, ей даже казалось, что зуб перестал болеть. Она помяла пальчиком щёку – нет, в самом деле, не болит, но в этот момент из-за двери раздалось требовательное:

– Сидоркина!

От неожиданности Виолетта подскочила, и поскользнувшись, влетела в кабинет носом вперёд. О чудо! На фоне голубого неба, заглядывающего в прорези приподнятого жалюзи, на неё смотрел он… Бред Питт! Такими же голубыми, как и небо, глазами.

Не помня себя от счастья, Виолетта павой, кокетливо покачивая бёдрами, обошла кресло и медленно, держа спину в струночку, опустилась на мягкое сиденье. Развернувшись вполоборота, грациозно прислонилась к спинке, оттолкнулась каблучками, съехала в углубление кресла и (почти как Шерон Стоун) вскинула ноги верх, красиво уложив их на мягкую опору, приковав взгляд Бреда Питта и блондинистой медсестры к своему главному достоинству.

Выбритую в темноте перламутровую кожу ног снизу вверх расчерчивало кривое междурядье густых волосяных зарослей.

С тех пор Виолетта ноги не брила, а, собираясь к врачу, неизменно надевала брюки.

Как рассорились Светка с Маринкой

Светка с Маринкой почти родственники. Причём двойные. Почти – потому что не кровные. Двойные, потому что муж Маринки – родной дядя Светке, муж которой – родной брат Маринки. Как так получилось, объяснить сложно, так же, как понять – кто кому кем теперь приходится.

Несмотря на двойное родство, судьба не раз то разводила Светку с Маринкой в разные стороны, почти за тридевять земель, то вновь сводила в одну точку места проживания. Характеры у двойных родственниц разные, даже можно сказать диаметрально противоположные, и потому взаимоотношения складывались не всегда гладко, но почти родственные связи и время рано или поздно снова сводит их вместе, а тут уж деваться некуда, надо дружить.

Несколько лет назад всё та же насмешница-судьба не без участия в этом деле Светки вновь объединила две родственный семьи под одним серо-голубым небом старинного города ныне именуемого Великим Новгородом. Хорошо, когда родные, пусть и почти, люди живут рядом. Это и помощь, и поддержка. Как говорится и в горе и в радости… Ну а ежели праздник какой, то тут тебе и совместные застолья, и конечно же подарки. А как известно, кого любим, тому и подарки соответствующие.

Совместных празднеств у двух семейств много, то у одного день рождения, то у другого, а тут ещё и всякие международные, типа восьмых март и двадцать третьих февралей. Хоть каждый день празднуй, хоть каждый день подарки получай. Вот именно из-за подарков и нашла коса на камень.

Ссора эта случилось хоть и неожиданно, но вполне закономерно, так как вызревала давно. Так бывает, однажды запавшее в душу семя разочарования пускает корни и удобряемое постоянно накапливаемым раздражением рано или поздно прорастает скандальчиком. Так случилось и у Светки с Маринкой.

Вначале беседа была вполне себе мирной и дружелюбной, поговорили об успехах детей, посетовали на отсутствие давно желанных для потенциальных бабушек внуков и, как это часто бывает, незаметно разговор стал перетекать совсем в иное, абсолютно не логичное началу, русло.

В общем, всё было так.

– Когда уж мы дождемся? – сокрушалась Маринка, разглядывая фото новорожденной.

– Да уж, – вздыхала Светка, демонстрируя снимок присланный младшей сестрой, которая стала бабушкой несколько месяцев назад. – Покажи дочке. Может это её вдохновит.

– Нее, ни к чему – отмахнулась Маринка, – мне спокойствие дороже. Они сами решают: когда и что.

– Ой, так если мы с твоей дочерью двоюродные сестры по линии твоего мужа, то получается она тоже бабушка, – захихикала Светка.

– Хрен его знает, – раздражённо ответила Маринка и вдруг вспомнила: – Поздравляю супруга твоего с праздником!

– Спасибо, передавай и своему мои поздравления. – Светка хоть и удивилась резкой смене темы, ведь до праздника было ещё хоть и не совсем далеко, несколько дней всё-таки оставались, но решила его продолжить, а раз уж разговор зашёл о празднике, то почему бы и не завершить его вручением подарков, тем более, что у Светки всегда есть в запасе продукция некой всем известной фирмы. Светка полезла в шкаф и достала коробочку мужской парфюмерной воды. – Вот, это ему подарок от меня, передай.

Маринка раздражёно повертела в руках коробку.

– Ты продукцию «Евонь» распространяешь?

Светка промолчала, обижено поджав губы, что ещё больше распалило Маринку, и тут, как говорится, «Остапа понесло»:

– Я как-то давно уже говорила тебе, что пользуюсь косметикой и парфюмерией Лорил или Извроше, а Евонь не использую. Мужу я покупаю пенку для бритья Ивея, гелем он не пользуется. А туалетная вода тоже приобретается хорошего запаха и только не Евонь! Вот нафига ты нам этого барахла надарила? Конечно, говорят, что дарёному коню в зубы не смотрят, но как-то обидно, что нам такую дрянь сбрасывают. Или мы такие старые и дурные, что не разбираемся, и нам и так сойдет? Не обижайся, но мы стараемся подарки делать нужные, а не такие, чтобы отделаться.

Тут уж не выдержала Светка:

– Да?! И на фига нам твои эти два пледа 160 на 130, голимая синтетика. Может, это намек супружеской паре на то, что пора спать раздельно?

Короче, рассорились Светка с Маринкой на почве подарков всерьёз, но ненадолго. Всё-таки они же хоть и не кровные, но зато двойные. Чё уж там…

Спирохета

Анатолий Слонопотамов – очень большой начальник. Такой большой, что его присутствие на рабочем месте становится всем заметным ещё в момент перехода через «вертушку» проходной. Худосочного и долговязого начальника всегда много. Чересчур. Вместе с ним в помещение проникает бестолковая суета, ор и пустая трата времени. Многие так же замечали, что с его появлением в стенах офиса рабочий процесс начинает пробуксовывать. А ведь Слонопотамов очень болеет за производство и очень старается навести порядок, модернизировать всё, что можно и даже то, чего нельзя, чтобы было, как говорится, чики-пуки.

Модернизация требует вложений не только сил, но и денег. А где их взять, если их всегда нет?

Только настоящий большой начальник всегда найдёт средства на благое производственное дело. Вот в лепешку расшибётся, но найдёт. Из-под земли, так сказать, достанет. Ведь у настоящего большого начальника всегда в резерве есть умная мысль. И смекалка! Имелась таковая и у Слонопотамова. Гениальная мысль пришла к нему однажды и поселилась навсегда.

В тот день он проснулся раньше обычного. Ворочаясь в постели, неожиданно для себя нашёл простое, а значит гениальное решение всех проблем – собрать необходимую сумму со своих подчинённых. Грозно поглядывая с высоты собственного роста, Слонопотамов озвучил это самое решение на общем собрании не терпящим возражения голосом.

Народ с собрания расходился медленно и недовольно, никому не хотелось отдавать свои кровно заработанные. Однако к вечеру необходимая сумма была почти собрана. По 500 рублей сдали все, кроме самой противной и самой красивой Алки Неохотовой. Заставить Алку невозможно.

– Не дам! – дерзко улыбаясь, заявила Неохотова, когда уполномоченный по сбору денег Орешкин попытался надавить на её совесть. – Я хожу на работу, чтобы мне платили, а не для того, чтобы платила я.

Алка отвернулась и застучала гелевым маникюром по клавишам компьютера.