Чужими руками. Детектив

Махоркин поморщился. Школьный курс французского языка и тот его ограниченный словарный запас, которым владела Рязанцева, позволяли ему без труда понимать помощницу, но странная привычка вызывала скорее усмешку, чем раздражение.

– Дело у нас с вами одно, Елена Аркадьевна. И дело, кажется, непростое. Потому рекомендую отнестись к нему серьёзно, – как бы отвечая на её вопрос, сухо произнёс Махоркин.

– Уи, – протянула в ответ Лена, пропуская намёк начальника мимо ушей. – Странное какое-то это дело.

Мастерская художника Сафронова, которая находилась на третьем этаже дома – была местом священным. Входить туда кому-либо запрещалось, и не только, когда мастер работал. Однажды молодая невестка решила заглянуть в «святая святых», но застигнутая на «месте преступления», выслушала такую обвинительную речь со стороны свекрови, что интерес к творчеству художника у неё пропал навсегда.

От Веры Павловны Лизе всегда доставалось больше всех. Свекровь изводила её вечными придирками, при каждом удобном случае намекая, что Лиза тут никто и должна быть по гроб жизни благодарна, что её приютили в этом доме.

Всё началось с того момента, когда Игорь впервые привёл девушку к себе домой знакомить с родителями. Лиза стеснялась и пряталась за спину кавалера, но пронзительный взгляд матери был способен просверлить даже стену. Вере Лиза не понравилась, но в тот, единственный раз Игорь настоял на своём, и через месяц молодые поженились.

Свадьбу устроили пышную. Вера Павловна в длинном бархатном платье тёмно-синего цвета чувствовала себя на этом празднестве королевой. Нанятый ею по рекомендации знакомых тамада развлекал публику заезженными шутками и анекдотами. Свадебная программа, прямо сказать, не отличалась оригинальностью. Все вопросы задаваемые присутствующим, а также ответы на них давно были всем известны, но разгорячённые алкогольными напитками гости смеялись и делали вид, что впервые слышат подобное.

– Ну что ж, а теперь вопрос к невесте?

Предчувствуя недоброе, Лиза, как и тогда во время знакомства, попыталась спрятаться за спину жениха.

– Итак, мы хотим услышать от невесты, как она теперь будет называть свою свекровь? – ведущий протянул микрофон Лизе.

В зале повисла напряжённая тишина, все взгляды устремились на девушку, которая была готова расплакаться, но выдавить слово «мама» из себя не могла. Лиза схватила бокал с шампанским и стала пить его большими глотками…

Никогда в своей жизни Вера Павловна Сафронова не чувствовала себя такой униженной и разъярённой одновременно. Все последующие два года жизни молодой супружеской пары она отыгрывалась на невестке, как могла, постоянно терроризируя её различными придирками.

Девушка терпеливо молчала и хотя по натуре своей была милым и нежным созданием, но чувство озлобления росло в ней с каждым днём.

– Да, дело необычное, – задумчиво протянул Махоркин.

– А вы заметили, шеф, что никто из членов семьи даже ни всплакнул, ни вскрикнул, ни упал в обморок, узнав о смерти их близкого человека? Все они скорее выглядели растеряно, чем расстроено, – в те редкие минуты, когда Лена становилась серьёзной, её красиво изогнутые брови прижимались к переносице, образуя силуэт чайки, – с чего бы это, как вы думаете?

– Ну вряд ли все они сразу впали в ступор, нет, тут что-то другое, что-то за этим стоит, – не дожидаясь ответа от начальника, Лена продолжала высказывать свои мысли вслух, будто Махоркина в кабинете и не было.

– Мне кажется, вы даже знаете, что именно… – решил вклиниться в ход её мыслей следователь. – Не удивлюсь, если вдруг окажется, что вам уже и имя убийцы известно, – насмешливо добавил он, открывая папку с материалами дела.

– Может и знаю, но вам не скажу, – вильнув бёдрами, Лена выскочила из кабинета, оставив в нём еле уловимый запах французских духов Пуазон.

«Детский сад какой-то», – улыбнулся Махоркин. – «А ведь она права, глубокой печали по поводу убийства хозяйки дома никто из семьи не выразил. Пожалуй, только дочь была действительно раздавлена случившимся, а все остальные – что-то не очень».

– Мама, ну сколько можно, – Игорь вбежал в кухню, где Вера, сидя за столом, лепила пельмени.

– Что? Зайка опять наябедничала тебе на родную мать? – Вера Павловна намерено старалась высмеять ласковое прозвище, которым Игорь называл Лизу.

– Зачем ты третируешь её?

– Я?! Третирую?! Мне что и слова в собственном доме сказать нельзя, – повысила голос Вера Павловна.

– Мам, ну зачем ты так, – защитник из Игоря был плохой, он привык во всём слушаться свою мать и о том, чтобы высказать ей своё возмущение не могло быть и речи. – Лиза опять плачет.

– Ничего страшного. Пришла на всё готовое, так пусть слушает, чему её старшие учат, – Вера отвернулась к окну. – Для вас же стараюсь. И не мешай мне обед готовить.

Игорь подавленный вышел в коридор. «Нет, так больше не может продолжаться».

Несмотря на показания контролёра Петровича, словесный портрет мужчины, бросившего рюкзак, был достаточно размытым. Петрович мучительно подбирал слова, чтобы дать более точное описание, но скудость образного мышления и косноязычие не позволяли ему это сделать.

– Ну как же так, Петрович, – сетовали милиционеры, – ты же его за грудки хватал?

– Ну хватал.

– Значит, лицо его должен был разглядеть?

– А чё его разглядывать, он чё девка, что ли? Обычное лицо, ни усов там никаких, ни бороды.

Петрович явно злился. Не понятно только было на кого: то ли на себя, то ли на сбежавшего безбилетника, то ли на милиционеров.

– Куртка на нём была болоньевая, вот. Красивая такая. Больше ничего не помню.

– Мда, прямо скажем не густо, – разочаровано протянул сидевший напротив оперативник. – По таким приметам мы его вряд ли найдём.

– Ну а чё куртка вам не примета, что ли? У нас в таких куртках в деревне не ходют, – почти завистливо возмутился Петрович и тут же с достоинством продолжил, – зато без билета никто не ездит.

– Шерше ля фам, – не понятно к чему произнесла Лена, рассматривая фотографии с места преступления.

– Итак, что мы имеем, – Махоркин постарался систематизировать собранную оперативниками информацию. – Женщина скончалась в результате удара по голове тяжёлым предметом. Эксперты утверждают, что тем самым кирпичом, который нашли рядом с телом. Удар был такой силы, что нанести его мог только взрослый мужчина.

– Или женщина крупного телосложения, – вставила Лена. – Сафронова была женщиной в теле, да и ростом выше среднего, а положение трупа говорит о том, что удар был нанесен в тот момент, когда она стояла.

Лена поднялась на цыпочки и попыталась замахнуться.

– Такая как я, вряд ли могла её убить.

– Не примеряйте на себя – плохая примета, – Махоркин уткнулся в материалы дела.

– А вот с вашим ростом вполне, – хихикнула помощница.

– Лена, не говорите глупостей, Сафронова была убита мужчиной, и скорей всего тем, которого пытались задержать дежурные милиционеры на станции Осинки.

– Ну, значит, нам известны приметы преступника. Осталось только найти того, кто соответствует этим приметам, уж контролёр-то должен его опознать, – придвинув стул вплотную к столу, девушка заглянула в папку дела.

– Оперативники опросили жителей деревни, но по приметам, описанным контролёром, его никто не опознал. Значит не местный. Одет прилично, направлялся, по всей видимости, в Москву.

– Москвич? Но Сафроновы тоже из Москвы, выходит, это кто-то из их знакомых. Вот Вам и направление поиска, – Лена улыбнулась Махоркину, довольная собой, – Вуаля!

Порядком уставшие милиционеры дом за домом обходили все близлежащие к станции Осинки населённые пункты, опрашивая местных жителей, но никто не видел мужчину в красной болоньевой куртке. Уже не надеясь на удачу, милиционеры решили оставить это бессмысленное занятие, но вдруг один из них заметил подозрительную красную тряпку, висящую на покосившемся заборе.

– А это что такое? Никак куртка. Болоньевая, – не веря в свою удачу, вскрикнул обрадованный милиционер. – Надо брать голубчика, пока не сбежал.

В считанные секунды шустрый милиционер оказался на пороге дома и, спрятавшись за дверь, постучал.

– Кто там? – послышался недовольный голос.