Жизнь как квест

– Что я неправильно поняла, что ты свой ..этот …в эту…эту шлюху засунул…или может мне это все привиделось…

– Светочка, у меня просто срыв, у мужчин так бывает…перед свадьбой…

– Вот и шпилься теперь до скончания века со своей… прости господи…Свадьбы не будет!

– Фу как некрасиво ты выражаешься, как бабка базарная, – пропела Анечка с московским ударением на «а», потягиваясь и одевая на себя лифчик.

– Анечка, а ты вообще рот закрой, а то глупость какую-нибудь сморозишь. У тебя мозгов нет!

И я вылетела из кабинета, слышала позади себя топот и шум падающего тела, видимо Мишка попытался меня догнать, но споткнулся, тяжело бегать со спущенными штанами, запнулся убогий.

Дома был грандиозный скандал.

Мишкина мама орала на его отца: Зачем ты эту шлюху взял на работу! Мишкин отец всячески пытался отговариваться и обелить репутацию Ани. У меня даже закралась мысль, что он и сам не прочь на Ане «покататься». Мои родители орут и обзывают последними словами Мишку. В общем, врагу не пожелаешь. В этой кутерьме, никто не обратил на меня внимания, меня нет, никого не волнуют мои переживания. Все друг другу высказывают претензии, и считают деньги, уже потраченные на свадьбу.

А у меня рухнула жизнь, но разве родителям есть дело до меня.

Конечно, свадьбу мы отменили. Красивое свадебное платье я вернула Мишке, с присказкой «Пусть Анечка его донашивает».

Глава вторая

Все последующие дни были как в тумане.

Вечером набежали мои подружки, все осуждали Мишку и жалели меня, только от их жалости мне становилось все хуже и хуже. Сердце сжимала тоска, оно кровоточило, словно я вырвала кусок, а заплатку поставить забыла. Хотелось выть от тоски. Подруги старались помочь. Только толку от этого было мало. Одна предложила «клин клином вышибают» и указала на нашего одноклассника Стаса, что давно по мне сох. Только Стасик за те пять лет, что учился в институте, сильно изменился. Теперь это был лощеный хлыщ, метросексуал, как его обозвала моя лучшая подруга Настя. Такой Стасик вызывал только рвотный рефлекс. С модной стрижкой, зализанный, с бородкой, одетый с иголочки, в нем все было искусственное, как силиконовые титьки Аньки. Да и вел он себя не лучше. Нагло, беспардонно, сразу лез под юбку. Чем он был лучше Мишки. Нет, не такого парня я представляла с собой рядом. Стасик не стремился ухаживать, лишь затащить в койку, ему надо было поставить очередную галочку для победы. Очередная кукла в его койке.

Другая подруга посоветовала пойти и выдрать космы противной ведьме, отвести душу. И тут я представила, как буду подпрыгивать, чтобы добраться до косм моей соперницы, которая почти на голову выше меня. И мне стало смешно. Я так смеялась, что подруги даже испугались, они думали, что у меня началась истерика. Но смех только отрезвил меня, в моей бедовой голове поселилась сумасшедшая идея. И с каждым днем она приобретала все более четкие очертания. Я хотела сбежать из этого города.

Ведь весь городок перемывал нам кости, обсуждая мою расторгнутую помолвку, не состоявшуюся свадьбу. А я варилась в этом адском котле чужих эмоций, переживая каждый раз, терпя унижение, будто это не я Мишку, а он меня застал со спущенными штанами.

Однажды я гуляла с подругами в местном парке, и мы наткнулись на Аню с Мишей. Те шли, взявшись за руки, как когда-то мы с Мишкой бродили по этим аллеям. Он вел ее именно по тем местам, которые были НАШИ и только наши! Здесь мы были вместе! И в тех тенистых аллеях целовались! Здесь он предложил мне жить вместе!

Это было предательство! Он предал и растоптал последние мои надежды. Он окончательно растоптал остатки нашей любви.

Мне так стало плохо, что я сбежала.

И снова в моей голове родилась мысль, что надо бежать из этого города, бежать без оглядки. Вот только куда?

Меня добили мамины подруги. Они приходили по вечерам на посиделки, так мама называла вечерние чаепитие. И уж вволю проходились по мне своей жалостью, что утюгом по шкурке. И бедная то и несчастная, и брошена накануне свадьбы. От их причитаний еще больше хотелось выть.

Родители меня тоже не поддержали. Папа просто молчал. Как будто ничего не произошло. А мама…

Ох, уж эта мама! Она приходила с работы и начинала меня обрабатывать.

– Вот зря ты убежала тогда, надо было Аньку за волосы схватить, да по полу оттаскать, чтобы неповадно было чужих мужиков уводить, – с таких причитаний начинались мои вечера. – Выволочь ее прямо голую без трусов на улицу. Пусть знает, как чужих мужиков уводить. А ты нюни распустила.

– Мама…

– Не мамкай, лучше слушай мать и делай! Я бы ей оба глаза подбила! Этой сучке крашенной! За свое счастье биться надо! Зубами рвать!

– Не хочу я биться! Мама, ты не поняла? Он мне изменил, а мы ещё даже вместе жить не начали, – кричу я ей в ответ.

– Ну и что, всякое в жизни происходит. Зато она твоего жениха у тебя увела. А Миша из богатой семьи! Такие женихи, знаешь, на дороге не валяются, – пытается добить аргументами меня мама.

– Я так не хочу начинать жить! Не хочу предательства и измен!– я считаю свои аргументы честными и правильными, но мою маму ими не проймешь.

– Тю, нашла что сказать, да если бы я, такая как ты, была, так и замуж бы никогда не вышла.

У меня не осталось аргументов, и я звоню тетке. Тетя Зоя – это мамина родная сестра, но с мамой они долго были в ссоре, кое-как к сорока годам помирились. И моя тетка единственная, кого мама боится.

– Тетя Зоя, она меня достает, – жалуюсь я тетке и пересказываю все, что вывалила на меня мать.

– Нашла кого слушать, твоя мать еще та бля..ть, – смеется тётка. – Она твоего отца вот так и взяла, увела, прямо как эта Аня.

– Как увела? – удивленно спрашиваю я, мне даже не вериться, кажется, что тетка мамку оговаривает.

– Конечно, увела! Его с армии девушка ждала Даша, они уже свадьбу спланировали. Но он же молодой, горячий был, в яйцах дети пищали, – смеется тётя Зоя. – А Дашка до свадьбы ни-ни. Твоя мать то быстро его приголубила, ноги раздвинула и все. А потом пузом и взяла. Женился. Только счастья то в вашей семье и не бывало. На чужом несчастье свое не построишь.

В нашей семье действительно все было печально. И откровение тетки навевали грусть на меня, вывернули мне душу. Мне и так плохо, а тут – словно ушат с помоями на меня вылили.

Вот оказывается как! Вот почему мама считает, что надо биться за свое счастье, а скорее не за счастье, а за жирный кусок с маслом. Она всегда на стороне Миши. Пусть изменят, пусть гуляет, но деньги в дом приносит. Фу! Мерзко! Грязно! Пошло!

И мне становится совсем не по себе. Словно я в грязи прожила всю жизнь, а не мама с папой.

Не прошло и месяца, как мне стало понятно, что больше не выдержу здесь. Не выдержу сочувствующих взглядов своих одноклассников, соседок, просто знакомых. Не смогу я здесь жить.

Но куда мне податься?

Случайно вечером заглянула к тете Зое на чай.

– Тетя, расскажи и папе с мамой.

– А чего рассказывать, все в прошлый раз сказала. Дашка у твоего отца верной была, ждала все два года его из Армии, на сторону не смотрела. Подругой она мне была.

– Так вы поэтому на мою маму обиделись?

– Не только. Дрянь она последняя. Была дрянью, дрянью и останется. Отец у тебя хороший, ты в него пошла.

– Так что случилось?

– Твой отец, как из Армии пришел, в гости к нам с Дашкой захаживать стал. Тут твоя мать Антонина и давай хвостом крутить. И как-то напоила его и в постель уложила, да сделала так, что Дашка их застукала. Та тоже гордая была, развернулась и ушла. Как ты.

– И что потом?

– А что потом. Дашка гордая была, уехала. Ей в городе то хреново было, сама знаешь. Все судачили, за спиной сплетничали. Она в Москву рванула. Там город большой, никто ее не знает. Устроилась в СМУ на работу, бухгалтером она была. Там ее заприметил мужчина один, лет на десять ее старше. Предложил расписаться. Она замуж и выскочила. Детей родила, трое сыновей. Хорошо живут. Квартира четырехкомнатная у них, детки уже большие, тебе ровесники почти. Сюда носа Дашка не кажет. И родителей туда перетянула. Домик в Подмосковье им купили. Сказала, что ни за какие коврижки больше сюда не поедет. Гадюшником наш город обозвала.

– Понятно. А папа ее до сих пор любит?

– Любит? Нет, скорее просто вспоминает ее. Чувства такая вещь, чем больше времени проходит, тем больше отдаляется от тебя человек, а воспоминания стираются, чувства притупляются. Вспоминаешь, конечно, но чувства уже не такие острые, словно паутиной все покрыто.