Клыки и розы в Академии Судьбы

Говорят, вампир, в жилах которого течет высшая магия, может на вкус определить чистоту. Попробуй Валенвайд меня – сразу скажет, что я «приторная первокровка». Так и слышала язвительное причмокивание, от которого судорога сводила скулы.

Но попробуй он Олив… Он все поймет. Сразу же.

Нынче Верховный Совет заставляет регистрироваться всех полукровок. И тот, кто скрывает суть, подвергается гонениям. Исключениям, заключениям, штрафам.

Уже и не вспомнить, за что магсообщество ополчилось на полукровок… Все случилось слишком стремительно. Несколько статей в «Трибьюн», ряд новых законов – и вот уже всем, чья чистота под сомнением, приходит отказ от учебы в академии. А Олли остался последний курс. И если из-за дрянной «отработки» она лишится диплома!..

– О-о-ох… – вырвалось из меня тихое и обреченное.

Я четко осознала, что другого выхода нет. В «Эншантели» Олли делала для меня слишком многое, прикрывала от мадам Туше тысячу раз… А сейчас я должна заплатить за нее. Только и всего. Это честно и справедливо.

Моя кровь не такая и ценная! Во всяком случае, за ней банк Эстер-Хаза охоту не открывает.

– Вы вошли, не представившись. И не ушли, когда вам указали на дверь, – хмуро заметил хозяин спальни. – Вы очень рискуете, Вероника. Вам тут не место.

Каждый нерв в моем теле, натянутом струной, звенел согласием. Я бы предпочла оказаться в любом другом месте. В каком угодно! Пусть даже в вольере с голодным хищником, только не в этой спальне со стонущей птицей на простынях.

Место было совершенно отвратительным! И для неловких бесед, и для предложения, к которому я морально готовилась…

Паршивый из меня маг-дипломат. Боги, я ведь надеялась еще поторговаться. И очень рассчитывала, что «это» произойдет в каких-то менее провокационных интерьерах. Скажем, у окна или у письменного стола… или у книжной полки…

А с другой стороны: какая, к троллям, разница, где именно это случится?

– Вам нельзя трогать Олив, – прошептала я, опустив веки.

– Так и быть, я дам вам одну минуту, чтобы попробовать меня отговорить, – насмешливо промычал мужчина. – А потом убирайтесь туда, откуда притопали.

Да он не вампир-аристократ. Он грубый, невоспитанный тролль, перебравший орехов!

– Олив только выглядит здоровой, – пробормотала я, отчаянно жмурясь. – А на деле – слабая, бледная, обморок на обмороке… От ее «отработки» все равно никакого толку.

Если верить «Трибьюн», Эрик Валенвайд – совсем не тот, кого стоит обманывать. Не уверена, что это вообще возможно.

Но я врала. В отличие от меня, Олли была, что называется, «кровь с молоком». Со сливками даже. Взбитыми. И наверняка пришлась бы пресыщенному мерзавцу по вкусу.

– Вашей репутации не пойдет на пользу, если утром одна из учениц не сможет открыть глаза…

Опять ложь. Если верить прессе, репутация летела черной, пугающей тенью впереди гонимого вампира. По степени напряжения в голосе, с которым произносилось его имя, Эрик Валенвайд давно превзошел Августуса Блэра (справедливости ради – конкурент сам сошел с дистанции). И вряд ли одна не дожившая до рассвета студентка могла сильно испортить его портфолио.

– Время истекло, леди Честер. Где выход, вы знаете.

– Возьмите… – я набрала воздуха в грудь и резко выпалила: – Берите вместо Олив меня.

– Б-брать? – Эрик Валенвайд поперхнулся. Закашлялся, точно бразильским орехом подавился. На гладкий аристократический лоб легла морщина. Широкие брови взметнулись вверх, озарив кабинет догадкой, губы искривились в усмешке. – Ах… бра-а-ать…

Глава 1. Леди

За некоторое время до событий пролога

– Веро?ника Честер!

Распознав в скрипучих, будто пропесоченных звуках свое многострадальное имя, я нервно дернулась. Огляделась по сторонам: нет, желающих занять мое место не было.

Сделав глубокий вдох, я выдвинулась вперед из стайки однокурсниц и понуро опустила голову. За столько лет в Парижской школе изящных колдовских искусств всякий выучит, что мадам Туше предпочитает покорность. Так что следует заранее повесить нос и притвориться тряпичной куколкой для битья – тогда есть шанс, что директриса выберет более мягкое наказание. Может, даже в живых оставит.

Распорядительный зал сверкал потолочным хрусталем, начищенным одним из фирменных заклятий мадам Туше. Своими тайными бытовыми знаниями она делилась лишь с лучшими ученицами. Кружок «одобряемых» юных леди то сужался, то расширялся… Порой из него кого-то бесцеремонно вышвыривали, и даже отличный аттестат не помогал вернуться в любимчики директрисы.

Ровно так случилось и со мной – после приступа в прошлом месяце, когда я умудрилась грохнуться в обморок столь театрально, что случайно порвала жемчужную нить на шее мадам. А потом еще и приземлилась неуклюжей тушей на разбегающиеся перламутровые шарики… Отчего те вспыхнули и почернели, оказавшись вовсе не жемчугом, а искусной магической подделкой.

Вполне предсказуемо, что после неудачного падения я была скинута с «горы любимчиков» в вязкое, грязное болото «бесперспективных бездарей». О чем госпожа директриса не уставала напоминать чередой унизительных допросов и наказаний.

– Я здесь, мадам, – присборив форменную юбку с боков, я присела в реверансе. Столь глубоком, что мой нос грозился проковырять начищенный паркет, в котором отражался блеск хрустальных люстр.

– Вам снова стало дурно. На извлечении, – не вопрос, а суровая констатация факта.

Боги, да… Извлечение. На первом занятии мы вытягивали эссенцию из кристаллической эхеверии. Монотонная работа с каменными цветами меня обычно успокаивала, хоть от нее к концу учебного часа немели пальцы.

Но в этот раз я умудрилась разбить свой кристалл, так и не выудив из него ценный ингредиент. В глазах потемнело, я упала, и испуганная мадемуазель Филли, следуя строгим правилам «Эншантели», тут же сообщила об этом позорном событии директору школы.

Обычный обморок, всякой хрупкой леди простительный… Но со мной слабость стала случаться до обидного часто. И мадам Туше, судя по поджатым тонким губам, это раздражало.

– Мадемуазель Честер, вы не желаете объясниться? – уточнила она сурово, распрямляясь тетивой лука.

Ее идеальная осанка была для учениц примером, а для мадам Туше – поводом для гордости.

– У меня было… – я тряхнула головой, отгоняя подальше желание признаться. – Был приступ паники, мадам. Я испугалась, что не смогу выполнить работу на отлично.

– И потому разбили цветок и порвали портрет? – седая бровь картинно выгнулась.

С портретом легендарной директрисы Буше получилось нехорошо. Перед тем как рухнуть на пол, я скрючилась от кошмарной боли и повисла на золотой раме. Меня будто бы кто-то душил! Я чувствовала, как крупные мужские руки сжимаются на шее, как внутри что-то хрустит, натягивается, пульсирует короткими спазмами…

Потом вместо портрета я увидела их – пальцы, что тянутся ко мне из темноты и стискивают лицо, вдавливаясь в щеки с обеих сторон. Я непроизвольно открыла рот, попыталась вдохнуть: воздуха в груди совсем не осталось. Но мои губы запечатало чужими, заставив позабыть о кислороде.

Я не видела лица мужчины, лишь чувствовала его прикосновения – жестокую хватку и грубый поцелуй. Он впивался в меня зло, яростно, продолжая душить свободной ладонью. Рядом с незнакомцем было холодно и жутко, как в старом склепе. Ощущения были слишком настоящими! Из меня словно вытягивали жизнь – маленькими порциями, растягивая удовольствие…

А потом пришла чернота, скрип рвущегося полотна и звон разбитого кристалла.

Сейчас, утопая в отрезвляющем хрустальном сиянии и перешептываниях, я пыталась убедить себя, что это был просто сон. Секундный кошмар, явившийся мне в час слабости.

В конце концов, легенды о девушках рода Честер, умевших видеть будущее и разбираться в нитях Судьбы, – обычные сказки!

– Мадемуазель Вероника, надеюсь, вы понимаете, что хронические обмороки и приступы дурноты – совсем не то, что желает видеть ваш будущий супруг? – холодно уточнила степенная леди.

Она поправила черный тугой воротничок на морщинистой шее и вскинула на меня ледяной взгляд. Точно в прорубь с головой окунула.

Судя по тому, что согласованный жених до сих пор не засвидетельствовал мне свое почтение, он всю меня видеть не желал. Целиком, от пучка темных волос на макушке до круглых пряжек на форменных туфлях. Вместе с обмороками и прочими особенностями некрепкого организма.

– Догадываюсь, мадам Туше, – прошептала я, пересчитывая черные глянцевые ромбики в одном паркетном узоре. Выходило не то восемь, не то десять, я без конца сбивалась. – Я борюсь со своей слабостью. По мере сил.