Силы небесные

– Кто это?

– Это Рыжий Бруно. – Похоже, это воспоминание доставило Стефану удовольствие. – Мы с ним с детства не разлей вода.

– А по какому поводу вы предателей обсуждали? – Еану и впрямь стало любопытно.

– Да так, пришлось…

Уклончивый ответ говорил сам за себя.

– Предатель, он и есть предатель. Предателей не прощают.

Последняя фраза, по-видимому, снова напомнила Стефану о Николь, и он с тревогой спросил:

– Как думаешь, справлюсь?

– А до сих пор справлялся?

– Ну да, справлялся! И сейчас справлюсь. – Похоже, Стефан всерьез решил выкинуть бессердечную красавицу из своей жизни. И, считая вопрос исчерпанным, умолк.

Еан тоже сохранял молчание. Еще в детстве он раз и навсегда усвоил: все, кроме полной тишины вокруг получившего травму, будь она физической или моральной, является не просто лишним, но почти убийственным. Как говорил старый Дерк: «Представь, что из желания пожалеть кто-то пытается погладить открытую рану друга. Побуждение доброе – но приятно ли раненому или причинит ему нестерпимую боль? Такую же, если не большую, боль причинят и слова, пусть и сказанные из лучших побуждений. Ибо они царапают и бередят душевную рану не хуже звериного когтя, разрывающего плоть. Нет лучшей мази для заживления душевных ран, чем тишина».

Стефан погрузился в задумчивую угрюмость. Он мало ел, но, к счастью, много спал, тем самым вызывая тревогу у персонала клиники и лишая близких возможности выражать соболезнования. Ничего мудрее нельзя было и придумать.

Оставалось только ждать, когда затянется душевная рана.

К счастью, в отличие от переломов и травм, дурное настроение отлично залечивается таким препаратом, как дружба. Поэтому Еан несказанно обрадовался, обнаружив наутро, что в палату сквозь кордон из медсестры и санитарки прорывается небольшого роста паренек с огненно-рыжей всклокоченной шевелюрой. Человек повернулся, и, да – ошибка исключалась, он видел перед собой того самого веснушчатого Бруно, о котором говорил Стефан. Невысокий субтильный очкарик, украшенный густо усеявшими нос и щеки веснушками, тем не менее умудрился покорить обаянием обеих барышень, ибо они смеясь удалились, беспрепятственно его пропустив.

– Привет, бомбила! И долго собираешься прохлаждаться? Что я, один, по-твоему, буду дамам ручки целовать?

Поток позитива, идущий от рыжего, едва не сносил с ног. «О, это то, что надо», – обрадовался Еан и, затаив дыхание, приготовился слушать.

– Привет, Рыжий! Долговато ты что-то добирался.

– Ага, долговато! К тебе даже мать родную не пускали, не то что всяких рыжих!

– Это она сказала, что ко мне можно?

– Ну да! Я же с ней каждый день перезванивался. Агнешка уже ревновать начала. Женщины – одно слово. – Парень улыбнулся, широко разведя в стороны руки.

– Так долго еще ты тут?

– Вообще-то долго. У меня позвонки пока еще сломаны.

– Да ладно! Врачи говорят, ты тут волшебным образом поправляешься, – типа, они сами понять не могут, как это делается. Но, я так понимаю, они просто тебя не знают – ты же у нас супермен, всегда добиваешься, чего хочешь. Николь-то приехала уже?

– Нет, не приехала. И не приедет. – Стефан протянул письмо, так и оставленное на прикроватном столике. – Вот, читай.

– Ну сука она! – Рыжий парень не церемонился в выражениях. – И что? Что ты хочешь, чтобы я сделал?

Он, похоже, вполне мог прямо сейчас ломануться – то ли чтобы привезти эту самую Николь, то ли отправиться и высказать ей все, что подобало случаю. Этот парень нравился Еану все больше и больше.

– Я хочу, чтобы ты ничего с ней не делал. Пусть живет как хочет. Мне предатель ни к чему.

– Ага, понял… – Очкарику, похоже, не требовались дополнительные объяснения. – Кстати, – без всякого перехода продолжил он, – Руди тоже к тебе собирается. Говорит, при первой возможности примчится. Хотя, ты же знаешь, его возможности, в отличие от нас, свободных художников, резко ограничиваются расписанием. Но, по крайней мере, привет он тебе точно передавал.

– Отлично. Я тоже соскучился.

Больной на кровати наконец-то ожил настолько, что смог протянуть руку гостю, немедленно схватившемуся за нее обеими жилистыми лапами.

– Ну не может быть! Ты наконец-то вспомнил хорошие манеры!

– Кстати, о хороших манерах… – Стефан выглядел смущенным. – За маму спасибо. Неудобно вышло, мы и не поговорили толком. Как она?

– Да нормально она. Или ты думаешь, мы хоть на минуту сомневались, что ты выберешься? Размечтался! Ну, конечно, мы с Агнешкой старались, чтобы она не слишком скучала. Хотя как по мне, то пожить недельку-другую без тебя – уже подарок. Ничего, небось, справится. Сам знаешь, муттер у тебя – всем фору даст.

– Знаю, конечно. А как Агнешка?

– О, Агнешка, похоже, перешла в новую фазу – из куколки в бабочку. Во всяком случае, что-то похожее на крылья уже торчит.

– В смысле?

– У Агнешки выставка в Мельбурне, прикинь! В Brunswick Street Gallery. – Он явно гордился женой. – Завтра уже вылетаем.

– Так тебе же добираться еще. – Стефан, видимо, не на шутку встревожился.

– Ну, я, конечно, не такой бомбила, как ты, но доберусь. – От жизнерадостности рыжего, казалось, можно было прикуривать. – В конце концов, солнце еще высоко, да мне не до Мельбурна махать, а всего лишь до дому – каких-то километров шестьсот, не больше. Давай выздоравливай. Мы вернемся – и сразу к тебе.

– Тогда отправляйся. И Агнешке привет.

Рыжий, сверкнув напоследок очками и белозубой улыбкой, удалился. Но хорошее настроение, которое он принес, все-таки осталось.

Сохранилось оно и наутро.

Человек на кровати завозился, просыпаясь, сладко, по-детски потянулся во весь рост и, словно не было этого огромного перерыва, произнес:

– Доброе утро! Ты еще здесь?

– Привет! Конечно, куда же я денусь?

Еан хотел, чтобы фраза прозвучала легко, но скрыть хотя бы от самого себя горькую правду не удалось: он действительно оказался в большой степени привязан к этому месту и к человеку на кровати.

Стефан уловил эмоцию и замолчал, видимо, не зная, как быть. Но что-то и впрямь изменилось, ибо, покончив с завтраком, он решил выяснить все от начала до конца:

– Послушай, а ты вообще кто?

– Я? – Еан вдруг растерялся, не зная, какими словами вообще можно объяснить, кто он такой.

– Ну да, ты! Ты же как-то появился здесь и, похоже, меня вылечил. Имею же я право знать, кто ты такой! Ты не рассказывай – покажи мне, как я тебе.