Вера

Земельные комья – морозную медь —
на черный сугроб.
Я рот зажимала от вопля гудка,
боясь вперерез
Железу – сама завопить – на века,
до бездны небес.
Чреватое время откесарить нам
слабо. Скальпель ржав.
Старухи ползут на коленях во храм
по насту держав.
И в душном сияньи сундучных мехов,
средь розанов свеч,
Средь баб мокроглазых в дерюге мешков: богатая печь
Беднейшей, бесстыднейшей, голой земли
пожрала их снедь,
Они ж – на коленях – плывут, корабли —
так страшно глядеть… —
И я поднесу троеперстье к лицу.
И я покрещусь.
И я на колени, невестой к венцу,
во тьме опущусь.
И хладным, тяжелым, чугунным ли ртом, —
о, мой ли?!.. чужой?!.. —
Впечатаю лик свой в углу пресвятом
иконы большой.
От радужных слез – кто там вмазан в левкас,
уж не различу,
Но вбок не запрячу я бешеных глаз,
но вскину свечу —
Над серыми маками козьих платков —
горящим перстом:
Средь горечи, гнева – молюсь за любовь
скулящим щенком,
Средь ярости, яда – пожарищем рта
хриплю тяжело:
Прости, о Господь, и тому, без креста, свершившему зло,
Умывшему руки пахучей водой
из чаши литой
Над миром, где чад и беда за бедой
и кровь под пятой,
Над миром, где вспыхнут дитячьи глаза
на хлеб: укради!.. —
Незрячая, выстывших рек бирюза
на чахлой груди
Восхолмий и падей, где плачет мужик
в сугробе, нагой,
С чернильной наколкою лысый старик,
под звездной слегой.

Ход юродивой Ксении по облакам

По шершам, занозам бревен проведу рукой…
Вот вы, розвальни, какие – Царские Врата:
Там – солома, там – полома, там – полны тоской
Очи голые, нагие, смольные уста.

И в березовые сани сяду, помолясь:
Вы, рыгающие дымом Адские возки!.. —
Расступись!.. – и полечу я в звезды, снег и грязь,
И солома будет точно золота куски!

И, пока лечу я в санках, обозрю прогал,
Где родилась, где крестилась, где метель и мрак,
Где прижался псом бездомным да к босым ногам
В колпачонке с бубенцами – мой Иван-дурак…

И я век, платок суровый, да прошью насквозь:
Костяной, стальной иглою – так обожжена!.. —
Так вобьюсь в березов полоз, да по шляпку гвоздь,
Дщерь воронья, мать сорочья, снегова жена!

Шибче, розвальни, неситесь!.. —
всех перекрещу:
И преступных, и доступных, и в крови по грудь,
Саблезубых и беззубых – всех – до дна – прощу,
Ибо мал, печален, жалок наш по снегу путь.

Наши розвальни кривые, кучеры – кривей,
Наши воры – сапогами – в ребра лошадей,
Но как нищ весь путь наш, люди, во снегах полей,
Но как больно отрываться, люди, от людей.

И машу, машу вослед я лапкою худой,
Лисьей лапой, птичьей цапой, лентою со лба:
Вы запомните мя, люди: в небе – над бедой —
Простовласая комета, горькая гульба.

«Весь век мой высечен. Изрезан до кости…»

Весь век мой высечен. Изрезан до кости.
Передо мной мерцают сани,
Как шуба на снегу.
Народ, прости.
Гляди дегтярными глазами.

Кричала… пела… Нет моей вины,
Что вы в парче, мерлушке и финифти.
Брусчаткою расколотой страны
Вы под ногой меня не сохраните.