Сон златоглазки

за то, что молод и красив.

Покуда дремлют колесницы
и не подрублена лоза, —
за эти длинные ресницы,
за эти карие глаза.

Не жребий выпал, – почему же,
среди героев и богов —
любить мальчишку, а не мужа,
любить за то, что он таков?..

И зная, что с ним приключится,
на время краткое посметь —
любить за детские ключицы,
за эту юность, эту смерть.

2

«Я роза саронская, лилия долин!»
(I am a rose of Sharon, a lily of the valleys!)

    Книга Песни песней Соломона 2:1

День пройдёт – никакого с него спроса,
никакой вины – принимай сице.
До чего ты красива, роза моя, роза.
Почему от тебя так свербит в сердце?..

Вроде всё хорошо, размеренно, без надсада.
Разве холод внутри стоит, – так не боль же.
Всё-то есть, ничего больше мне не надо.
А взгляну на тебя и пойму – ничего больше…

Ни коснуться тебя нельзя, ни обнять мне.
Старость – это будто бы от мороза
умирают голуби в голубятне…
До чего ты красива, роза моя, роза.

3

«…близ конечных пределов ночи…»

    Гесиод

Сплошное сияние! – якобы свято,
потом, – угасая, – усилия тела, —
когда он слетает с высот Монсальвата,
я просто бы из-под ладони глядела —
неузнанной Ледой – на первенца стаи:
на дерзкую шею, на крылья в изломе.
Осмелиться если б, устать и истаять,
застыть в запредельной безвылазной коме.
И больше уже никогда не проснуться,
не сбыться дряхлеющей девой в сединах.
Замедлить дыхание, лбом прикоснуться
и спать меж лопаток его лебединых.

4

Потаённое, здешнее – вот оно, вот оно, вот…
Воскресенье, окно, подоконник с процветшей драценой.
Мимолетная сладость, мальчишеский нежный живот
[эта ранняя старость внутри… этот стыд драгоценный…
эта дрожь… эта жажда…] и руки ещё сплетены,
но уже в монохромную память пошла раскадровка:
как красивы запястья… и оторопь влажной спины
под моими ладонями… вот оно… принц-полукровка.
То ли стаю вспугнули – швырнули пшено голубям
[трепетание крыльев, не тщись, облекая в слова ты!..]
Утихает дыханье, ключица припала к губам,
словно краешек чаши изогнутый, солоноватый.

5

Там на реке, плескаясь и хохоча,
шумной ватагою, – только один не в счёт.
Будто река другая с его плеча
жилкою голубой по руке течёт.

Если бы я не думала о таком —
тонком и нежном с шёлковым животом…
Мальчики пахнут потом и молоком,
а молоком и мёдом – уже потом.

Там по реке вдоль берега – рыбаки, —
тянут песок и тину их невода.
А у него ключицы так глубоки, —
если бы дождь – стояла бы в них вода.

Я бы купила серого соловья,
чтобы купать в ключице, да неспроста:
я бы хотела – этого – в сыновья,
чтобы глаза не застила красота.

6

Полдень стоит в Эдеме, сладкое бродит брашно —
позднею луговою ягодой угости.
Только в глазах темнеет и наклониться страшно.