Если ты хочешь…

– Не сегодня, Вань. Устал, да и… сын у меня.

– Хорошо, ты номер мой запиши, Кость.

Мы останавливаемся под уличным фонарем. Ванька старательно диктует цифры.

Глава 10.

Весна.

Солнечный лучик игриво скользит по лицу, а ноздри щекочет аромат сирени. А еще, пожалуй, больничной каши. Медленно разлепляю глаза и лениво потягиваюсь. Прав был Духин – надо спать по ночам, а не ждать, пока всякие напыщенные начальники соизволят ответить на звонок! Я до ужаса хочу выписаться. Колоть антибиотики мне могут и в хосписе, да и ингалятор там тоже имеется. На дворе почти лето, а я валяюсь в больнице, как тыква! Поднимаюсь с постели, опускаю ноги в тапочки, купленные Костей, завязываю в узел пояс халата, который тоже купил Костя… Костя, Костя! Черт бы его побрал – майора Духина! Как, интересно, мне сыну про отца говорить? Наверное, стоит это с Костей обсудить? Версию, так сказать, исчезновения и внезапного триумфального возвращения.

Сестра-хозяйка тащит тележку по коридору и громко кричит, зазывая пациентов на завтрак. Чищу зубы, заплетаю волосы в узел на макушке и бреду в столовую.

А в палате меня встречают знакомые голоса… Алешка и Костя. От неожиданности я едва не роняю грязную тарелку.

– Тише, тише, Весна. Давай помогу. – Костя решительно встает с пластикового стула и забирает тарелку из моих рук. И чашку тоже. Черт… Молча подходит к раковине и моет посуду. Понимаю, военному человеку не привыкать к труду, но выглядит это до ужаса мило… Трогательно.

– Мамуль, как ты чувствуешь себя? – обнимает меня Алешка. Чисто одетый, причесанный и, в чем я почти не сомневаюсь, сытый. Стараниями чужой жены и… любимой женщины. Это еще одна причина, почему я хочу поскорее сбежать из больницы…

– Все хорошо, сынок. Кость, спасибо. – Говорю Духину в спину. Широкую, сильную, надежную и… чужую…

– Весна, ты ложись, не стесняйся. Тебе надо отдыхать больше, – деловито произносит Костя, вытирая руки кухонным полотенцем. – Мы тебе еды домашней принесли. Да, Алешка? Маша блинов напекла утром и бульон куриный сварила. С петрушкой, как ты любишь.

Я оседаю на постель, с трудом сохраняя непринужденный вид. В папашу решил поиграться? Да и еще и Маша эта… своих детей нет, они решили готовым сыном обзавестись? Кажется, у меня лицо пульсирует от прилившей крови. Ярость плещется внутри, как гремучая смесь – даже во рту становится горько.

– Алеша, сынок. Сходи-ка купи маме шоколадку. – Нашариваю в сумке сторублевую купюру и протягиваю сыну.

– С орешками, мам?

– Да.

Алешка хватает деньги и выходит в коридор. Я с трудом сдерживаюсь, слушая, как удаляются его шаги. Складываю руки на груди и набираю в легкие побольше воздуха…

– Весна, не злись. – Опережает меня Костя. – И не делай из мухи слона. И не выдумывай всякую чепуху… Мы совсем не хотим заполучить готового сына. Если хочешь знать, Маше приходится не так-то просто. Принять все это…Она ревнует.

– А… есть повод? – вспыхиваю, нервно отирая лоб. – Ты сказал ей, что я предательница? И что ты меня всей душой ненавидишь? Не прощаешь. И что…

– Хватит, Вёся. – Отрезает Костя. Отводит взгляд, а я замечаю, как багровеют его щеки. Смущается? Неужели?

– А ты расскажи, майор. Успокой жену. Какие вы все-таки мужики… Нет бы рассказать, что я пустое место для тебя, что я… Как ты меня в кабинете называл? Оборванкой, нищенкой без маникюра? Явиться я к тебе посмела и попросить о помощи? Какой же ты… Ты ведь…

– Прекрати, Весна. Я прошу тебя. – Костя сжимает ладони на моих плечах, но меня это не успокаивает. Не знаю, почему он так на меня влияет? Или это свалившиеся на плечи проблемы – задержание папы, болезнь, тяжелая работа, которой я себя изводила? Внутри словно что-то лопается… Мне хочется говорить и говорить, выплескивать недовольство, оправдываться… Я ведь так не хотела возвращаться к прошлому, ворошить то, в чем сама не уверена? А теперь меня бесит равнодушие Кости. Блинчики Маша напекла! И бульончик сварила! Да пошли они… оба!

– Ты ведь даже не знаешь, как мы жили. Явился весь из себя – новоиспеченный папочка! Хорошенький такой. И Маша твоя… Со своими бульонами! Я ведь… я полы в подъездах мыла, чтобы доказать родителям собственную состоятельность. Я деньги от них не принимала, потому что сама хотела… Сама! Мальчика своего растить. Вязала ему, шила, пахала, как… Как чертова лошадь пахала, чтобы Алеше на кожаные сапоги с натуральным мехом заработать.

– Прости меня. – Шепчет Костя, притягивая меня к груди. – Хотя нет… Ты не прощай меня, Весна. Не прощай, слышишь?

– Вы теперь у Алешки… Хотите меня заменить, да? Чтобы он с тобой жил? Ты так хочешь, майор Духин? Подарками и вкусной едой задобрить?

– Дура.

Дыхание Кости обжигает висок, а его горячие ладони крепко обвивают мою талию. Я жалко всхлипываю и оседаю в его объятиях. А потом его губы накрывают мои – дрожащие и обветренные. Он целует меня осторожно, нежно, гладит пальцами щеки, стирая скупые слезинки. Забирает дыхание, выпивает его и, пожалуй, мою волю… Тянусь ладонями к его шее, чтобы обнять еще крепче, вжаться в сильную, но, по-прежнему чужую грудь…

– Костя… Неправильно. – Вздыхаю тяжело, слегка отстранившись, но Духин словно не слушает – захватывает мои губы в плен и жарко целует. Зарывается пальцами в гульку на макушке и пытается ее распустить. Дурак. А я дура – правильно он сказал.

– Вёся. Вёсенка… – хрипло шепчет он и отстраняется. – Я просто не знал, как по-другому тебя успокоить.

Ну ты и врун, майор Духин. ТАК… не целуют, чтобы успокоить. Смущенно улыбаюсь и отхожу к окну – за ним пышно цветет розовая сирень.

Глава 11.

Костя.

«Неправильно…». Точно Вёся сказала… Неправильно – новая встреча, перевод в наш город, общение наше… Все неправильно.

– Прости, Весна… Валерьевна. Этого больше не повторится. – Бросаю я сухо, отступая от нее, как от чумной.

– Не сомневайся. Больше успокаивать тебе меня не придется. Я выпишусь отсюда и… мы с Ильей сразу же подадим заявление в Загс. – Весна зябко ежится. Потирает хрупкие плечи и отводит взгляд в сторону. Раскрасневшаяся, со слегка припухшими губами и выбившимися из гульки волосами. Да, ее глаза стали мудрее и старше, а, быть может, на взгляд отложились пережитые страдания?

Кажется, прошлое не исчезает – оно, как пугливый сомик прячется под илом, а потом выплывает на поверхность, чтобы побольнее укусить. Как и не было этих лет… И снова передо мной красивая девчонка, от которой мутится разум и замирает сердце. Но я-то уже не тот, кем был раньше! И да, женат. И плевать, что послужило причиной женитьбы. Всем плевать, потому что есть, мать его, штамп в паспорте. Есть Маша, которая любит…

Вернее, полюбила меня со временем. Мы познакомились в военном госпитале, куда я загремел с паротитом. Маша работала военной медсестрой. Знала ли она, чем «свинка» грозит мужчине? Знала. Между нами не было недосказанности и гребаных тайн. Ей было нужно российское гражданство и удобный муж, мне – чистая квартира и одежда. Просто, понятно, удобно.

Я настоящий трус. И женитьба моя – очередная трусость, боязнь чувств и новой боли. Я не смог выдержать предательства, когда Весна мне изменила, сбежал на север, в маленький военный городок, чтобы забыться в работе, никогда не влюбляться и не повторять того, что пережил. Нас устраивала такая жизнь, меня и Машу. Я даже с мамой ее познакомил не сразу, а ее родителей не видел до сих пор. Хронические алкоголики в маленькой украинской деревне, многодетная семья, где к детям относятся хуже, чем к бродячим собакам – я заочно презирал их… И благодарил за Машу – она никогда не перечила, вкусно готовила и встречала меня с улыбкой. Хотела услужить, порадовать, сделать все, чтобы наша семья никогда не походила на ее собственную. Наверное, мы бы и жили так – близкие только физически и чужие душой… Как сотни одиноких людей на планете…

«– Ты меня только не бросай, ладно? – пробормотала она утром, упаковывая еду для Весны в контейнеры. – Можешь спать с ней, делать что хочешь… Можешь даже любить ее, эту… женщину. Только живи со мной».

«– Маша, не говори глупостей. Зачем ты так? Я разве дал повод? Или когда-то вел себя, как…»

Выходит, Маша меня лучше понимает, чем я сам? Чувствует женским сердцем, что я меняюсь? Бросаюсь в колодец прошлого, отыскивая там себя прежнего – горячего, жаждущего любить и быть любимым, преданного, принципиального, честного. Трус, вот кто я. Не устану повторять это сотни раз!

– Вот и славно, Весна. Только мужу своему не изменяй. Это, знаешь ли, очень больно… – добавляю для чего-то.

– Я не изменяла тебе. Но… оправдываться не буду, поздно. Знаешь, Костя, вот люди говорят, что все можно исправить, пока жив. Это неправда: бывает поздно исправлять. Объяснять, просить прощение, склеивать разбитую чашку, начинать заново… И, поэтому…

– Вёся, я и не прошу оправданий. Мы же договорились не возвращаться туда. Нам надо сейчас общаться мирно ради сына. Ты согласна?

– Да, – охотно кивает она. Отходит от окна и садится на постель. Слегка закашливается.

– Сделать тебе горячего чая? – предлагаю я.

– Да, спасибо. И блинчики Машины давай. Хочу познакомиться с твоей женой и поблагодарить ее лично. Ты так и не дал ее номер, почему? Сам же говоришь, нам надо нормально… общаться. У нас теперь общий на четверых ребенок. У нас с Ильей, возможно, еще будут дети, он очень хочет, а вы… ты сам сказал, что…

– Все, Весна. Закроем тему. – Цежу сквозь зубы. Сжимаю челюсти так сильно, что скрипят зубы. Мне неприятны эти разговоры – невинные, на первый взгляд. А от обещания Весны родить Илье ребенка мутится рассудок. – Я хотел тебе пару вопросов задать. Про генерала Завьялова.

Весна оживляется. Принимает из моих рук чашку и устремляет взор на дверь – Алешка вернулся. Сынок протягивает ей шоколадку и отпрашивается погулять в больничном сквере. Мы его охотно отпускаем, сосредоточившись на работе.

– Я нашел анонимку. Прислали рано утром по срочному запросу. – Начинаю, устроившись на табуретке напротив Весны. Она скромно пьет чай и ест блинчик. – Экспертиза так и не была проведена. Это чудовищное упущение.