Шопинг с Санта Клаусом. Любовные игры по Интернету

– Целых пятьдесят евро?! – ужаснулась практичная Ирка. – Это слишком много!

– Уверяю вас, дело того стоило! – самодовольно заявил Вадик и снова оглянулся на свою драгоценную Блюмшу.

– Ты не представляешь, насколько ты прав! – сказала я и испытующе посмотрела на товарищей. – Народ, у меня для вас две новости – плохая и хорошая. С какой начать?

Народ решил, что хорошую новость лучше приберечь «на сладкое», и я с готовностью выдала плохую:

– Парень, который сидит в медведе вместо Вадика, мертв!

– Как – мертв?! – вскричала Ирка.

– Как именно он стал мертвым, я не знаю, но факт есть факт: он труп! – повторила я. – Кто мне не верит, может сам в этом убедиться.

Подруга предпочла поверить мне на слово, а Вадик захотел убедиться. Он полез на горку, а Ирка сердито спросила меня:

– Хорошая-то новость?

– Вадику не придется отдавать покойнику полсотни евро, – объяснила я. – Он сэкономил денежки!

Тем временем похвально экономный Вадик оторвал медведю накладную башку, длинно присвистнул, вернул бутафорскую голову на место, спустился и сказал:

– У меня для вас тоже две новости – хорошая и плохая. С какой начать?

– Давай на этот раз с хорошей! – быстро сказала Ирка, тревожно взглянув на меня. – Может, не так скверно получится?

– Хорошая новость такая: мы знаем, от чего умер этот парень.

– И от чего же? – с надеждой спросила Ирка.

– А вот это, девочки, как раз будет плохая новость, – вздохнул напарник. – У парня на шее такая полоска… Короче, к черту подробности: беднягу задушили!

Переварить эту новость мы не успели. Я только открыла рот, чтобы начать мыслить вслух, как Ирка толкнула меня локтем и шикнула:

– Тихо! Вайсман идет!

– А что – тихо? – оглянувшись на приближающегося Петера, молвил Вадик. – Придется ему сказать. Да он так или иначе узнает, когда станет раздевать медведя: костюмчик-то из его гардеробной!

– Дайте я ему скажу, вы с Ленкой такие бестактные! – Ирка пригладила косы и сладенько улыбнулась Вайсману: – Петер, дорогой! У нас для вас есть две новости! Сначала хорошая: в вашей театральной костюмерной стало одним карнавальным нарядом больше! Вот этот прекрасный костюм Черта наш Вадик, можно сказать, унаследовал от одного своего знакомого и намерен подарить вам. Правда, Вадик?

– Мой костюм – твой костюм! – пряча глаза, подтвердил тот с кривой улыбкой, плохо соответствующей образу щедрого и бескорыстного благодетеля.

Такие лица, наверное, были у бессовестных данайцев, одаривших простодушных защитников Трои деревянной лошадью с засадным полком внутри.

«А у нас фальшивый медведь, фаршированный трупом!» – уловив сходство ситуации, безумно хохотнул мой внутренний голос.

Доверчивый, как троянцы, Петер Вайсман забормотал слова благодарности, но Ирка его перебила:

– Ничего не говорите! Это еще не все. К сожалению, знакомый Вадика, который оставил ему свой костюм, умер не тогда и не там, где хотелось бы.

– И не от того, – мрачно добавил Вадик.

– И вообще, он нас покинул, но в то же время до сих пор остается с нами, – витиевато сказала Ирка.

Вайсман переводил чистый лазоревый взгляд с одного оратора на другого. Было видно, что он не понимает, о чем они. Я не выдержала и вмешалась:

– Короче, Петер, у нас тут труп!

– Карнавальный костюм «Труп»? – Вайсман не сделался понятливее.

– А что, такие бывают? – некстати заинтересовалась Ирка.

Теперь уже я пырнула ее локтем.

– Не умеете вы, женщины, объяснять! Иди сюда, Петер! Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать! – позвал Вадик, штурмуя горку, на вершине которой меховой грудой, как почившее Чудище из «Аленького цветочка», лежал незнакомый труп в костюме Медведя.

– О майн гот! – несвойственным ему фальцетом пискнул Петер, заглянув под съемную медвежью башку.

Он сильно дернул себя за пушистые вихры, словно хотел снять с плеч свою собственную голову, а потом сбежал с горки так поспешно, что вызвал небольшой камнепад.

– Надеюсь, он не дезертирует? – забеспокоилась я.

Петер по прямой побежал к лифту, но в кабину не прыгнул, а с разбегу налетел на Ангелу Блюм. Она выдержала прямое попадание шаровидного тела с великолепной невозмутимостью, как атакуемый бурунами мыс Горн. Волнуясь всем своим организмом, Петер зашептался с хозяйкой праздника, закончившегося так невесело. Черные глаза Ангелы сверкнули огнем, как бортовые орудия по команде «Пли!».

– Сейчас нас вздернут на рее, – пробормотала я.

Стряхнув со плеча цепляющегося за нее Вайсмана, Королева Пиратов твердым шагом двинулась к нам.

– Надеюсь, твоя новая подруга не страдает синдромом Клеопатры, – шепнула я Вадику.

– В смысле не убивает своих мужиков сразу после того, как? – уточнил он, выдав собственные страхи.

Могучая и грозная предводительница дантистов прошла мимо, обдав нас жарким ветром. Неоднократно потревоженная декоративная горка под ее ногами закачалась, тяготея к разрушению. Вадик подскочил мелким бесом (костюмчик Черта пришелся кстати) и проявил услужливость – в третий раз за пять минут снял медвежью голову, да таким грациозным жестом, словно это была крышка кастрюльки с деликатесным блюдом! Но тема светских манер продолжения не получила – Ангела громко выругалась по-русски и сразу же перешла на немецкий. Вайсман вступил с ней в беседу, смысл которой Ирка смогла уловить только в самых общих чертах.

– Блюмша знает этого парня, – напряженно прислушиваясь к чужому разговору, конспиративным шепотком проинформировала она нас с Вадиком. – В марте или апреле он пытался устроиться в клинику Ангелы уборщиком, но не продержался и недели, был выгнан взашей за то, что полез в шкаф с верхней одеждой клиентов. Шарил там по карманам! Воришку прогнали, но он, видно, успел сделать дубликаты ключей от служебных помещений, потому что месяц спустя попался в одном из кабинетов с упаковкой какого-то сильнодействующего препарата. Наверное, он и на этот раз под шум веселья хотел ящики-шкафчики потрошить, но администрация клиники после первого такого случая мудро поменяла все замки. Пришлось ушлому юноше довольствоваться случайной подработкой от Вадика. Пятьдесят евро тоже на что-то сгодились бы. Ангела уверена, что парень наркоман – из тех, кто ради укола готов на все. Таких в Германии немало.

– Вот и хорошо! – обрадовался Вадик. – Наркоманов никто не любит, и у полиции будет прекрасная версия убийства: внутренние разборки в группе риска!

– Никакой полиции! – спустившись к нам с горки, решительно заявила Ангела. – Эмигрантов тут любят не многим больше, чем наркоманов, и я не хочу компрометировать свой бизнес. По правде говоря, по закону я не могла принять этого типа на работу в клинику и обязана была заявить на него в полицию, еще когда он попался в первый раз.

– У нас тут очень жесткая кадровая политика, – утирая пот со лба рыхлой, как промокашка, ладошкой, объяснил Петер.

– А уж какие тут жесткие правила хранения сильнодействующих препаратов! – закатила глаза Ангела. – Короче, если сюда набежит полиция, добром это все не кончится. Мне не улыбается нарваться на проверки с последующими санкциями, и нет ни малейшего желания лишиться лицензии!

– И потом, Ангелочка так долго и кропотливо строила свою ассоциацию, привлекла в нее самых респектабельных людей, а эта история с убийством на празднике бросит тень на всех гостей! – продолжая вяло охлопывать обильно потеющую физиономию гигроскопичными ладошками, добавил Петер.

– Да мы, в общем, тоже не жаждем новых встреч с полицией, – сказал Вадик и посмотрел на меня.

– Больше мне жаждать нечего, что ли? – буркнула я.

Как никогда раньше, я жаждала оказаться дома, подальше от этой беспокойной заграницы, гори она огнем, как новогодняя елка!

– Вот и прекрасно! – Петер вроде обрадовался, но как-то вяло. – Тогда у Ангелочки есть одно… Как бы это сказать? Деловое предложение.

Я взглянула на Блюмшу, и мое лицо опалил тропический зной, в глаза плеснули отраженные волнами солнечные блики, а в ушах зашумел свежий морской ветер. В его песню влились и крики чаек, и пушечные выстрелы, и тонкий свист, с которым взмыл в задымленное небо черный флаг с черепом и костями…

Я покосилась на Вадика и обреченно вздохнула. Лицо у моего напарника было такое, словно он родился на Тортуге и колыбелькой ему служил ящик из-под чугунных ядер.

– Ленка, ты что? – шепнула Ирка, тоже поглядев на Вадика, а потом на меня. – Мы же не будем слушаться эту… тетю! Мы же не такие, как Вадик! Это мужики вечно ведут себя как дети неразумные, но мы-то! Мы!

– Как дети, говоришь? – Я фыркнула, а мой внутренний голос, с трудом перекрывая героические звуки разгорающегося морского сражения, невесело сострил: «Дети капитана Флинта!»

В праздничные дни центральный вход в офисный комплекс Сити-Берлин охранялся без фанатизма. Корпоративные вечеринки со зваными гостями проводились во многих конторах, и охранникам не хватило бы никаких сил и нервов, чтобы с должной добросовестностью разобраться с каждым входящим. К тому же казалось сущим идиотизмом спрашивать документы у Ганса и Гретель, Пряничного человечка или Карабаса-Барабаса с бородой такой длины, что прогулка этого персонажа по коридорам вполне могла заменить дежурную сухую уборку.

По правде говоря, за выходом костюмированных гостей охрана наблюдала с гораздо большим интересом – участники праздников возвращались подшофе и выглядели намного живописнее, чем прежде.

Сегодняшний день не стал исключением. В здании почти одновременно гуляли три компании: фирма по оптовой поставке канцтоваров «Карандаш», модельное агентство «Образ» и стоматологическая клиника «Эдельвейс». Канцелярщики охрану разочаровали: их вечеринка была безалкогольной. Манекенщицы, фотографы, визажисты и иже с ними тоже не порадовали, потому что сразу после чинной торжественной части махнули предаваться буйному веселью к кому-то на квартиру. Зато стоматологи были неподражаемы. Гуляли они шумно, долго, и запоздалый выход гостей напоминал массовую эвакуацию тяжелораненых из подбитого санитарного поезда.

Инвалиды новогоднего шоу двигались колонной по три, с трогательной заботой поддерживая друг друга, сбивая плевательницы и запутываясь в сложные морские узлы на турникете. Откровенно любуясь то растрепанной Мальвиной с оттоптанным подолом, то Красной Шапочкой в головном уборе, лихо перекошенном на манер матросской бескозырки, немецкоязычные охранники приветливыми улыбками отвечали на беззлобную матерную ругань и вековечный российский вопрос: «Ты меня уважаешь?» Они политкорректно уважали всех сразу, но уже не могли особо выделить кого-то в отдельности. И самую последнюю живописную группу запомнили только потому, что ее возглавляла хозяйка клиники, женщина яркая и своеобразная, как хищная рыба южных морей барракуда. Эта впечатляющая дама сдала под охрану помещения клиники, пропустив за турникет своих спутников – резвого длинноногого Оленя, прихрамывающего Зайца с фингалом, как у Панды, и рыжеволосую дюжую даму с косами, как у викинга, которую воспитанные на германской мифологии охранники после непродолжительной дискуссии постановили считать Брунгильдой.

Предпоследняя тройка, состоявшая исключительно из представителей сильного пола, никому не запомнилась. Вполне банальные Черт и Санта Клаус, подпирающие с двух сторон пьяного в дым Медведя, по живописности не шли ни в какое сравнение с колченогим Пандозайцем и Рыжекудрой Брунгильдой с бюстом таким же выдающимся, как Скандинавский полуостров.

– «Гуляш «Конкистадор» с тортильями по-аргентински»! – с непередаваемой интонацией прочитала Ирка.

А потом резко захлопнула меню, словно увидела между страницами навозную муху, и сварливо спросила:

– Тебе не кажется, что это очень глупо – приехать в Берлин и дегустировать аргентинскую кухню?

– Да лишь бы не тюремную! – ляпнула я.

Ирка крякнула и перестала зудеть. Дегустировать тюремную баланду по-берлински ей хотелось не больше, чем мне.

Был шестой час вечера – поздновато для обеда и рановато для ужина. Но Ирка сказала, что неприятности надо либо заспать, либо заесть. А я ответила, что ЭТИ неприятности не забуду, даже если просплю двадцать лет, как Рип Ван Винкль. И мы пошли искать подходящий ресторанчик.

Чтобы отвлечь нас от тягостных раздумий, еда должна была быть очень особенной. Латиноамериканская кухня оправдала ожидания лишь отчасти. Гуляш «Конкистадор» оказался острым, как главный вопрос современности, который мы с подругой тщетно пытались предать забвению, погребая под экзотическими кушаньями.

– Господи, ну где же они?! – все-таки не выдержала Ирка.

Дети капитана Флинта Петер, Костя и Вадик были мобилизованы и призваны Ангелой Блюм. Нас с Иркой не взяли. «Не женское это дело – ликвидировать трупы!» – сказала Блюмша. Себя она, похоже, причисляла к сильному полу.

И вот они уехали – четверо в микроавтобусе, не считая трупа, – а мы в полном неведении относительно планов ликвидаторов остались ждать их возвращения, от волнения и нетерпения яростно обкусывая ногти и тортильи по-аргентински.

Справившись с гуляшом, но не с беспокойством, Ирка решительно поставила крест на этнически чуждой Германии аргентинской кухне и с вызовом заявила:

– А на второе я буду баварские сосиски с жареной картошкой!

– Я тоже, только мне детскую порцию, – на ломаном английском попросила я официанта. – И картошку не надо перцем посыпать!

– Да какой идиот будет посыпать перцем жареную картошку? – Ирка сначала фыркнула, но потом оценила поспешность, с которой унесся в сторону кухни встревоженный официант, и крикнула ему в спину:

– Мне тоже картошку без перца! И кофе без перца, и шнапс без него!

Потом она вздохнула, качнув могучей грудью стол, угнездила подбородок в ладошку и жалобно проныла:

– В моей жизни нынче и без того с перцем перебор!

Тут шустрый официант притащил ей заказанный персиковый шнапс (без перца), Ирка его мгновенно высосала и совсем закручинилась.

– И зачем в Берлин я приперлась? И чего мне дома не сиделось? – завела она на мотив народной песни «Во поле березка стояла».

– Люли-люли, приперлась! – тоскливо поддакнула я. – Люли-люли, не сиделось!

Светлые глаза подружки льдисто затвердели и царапнули меня холодным Снегуркиным взглядом.

– Виноваты вы – ты и Вадик! Мне бы вас послать на три буквы!

– Люли-люли, я и Вадик! Люли-люди, на три буквы! – по инерции повторила я.

Потом неназванные, но интуитивно понятные каждому россиянину три буквы проассоциировались у меня с аббревиатурой Второго национального телевидения Германии, и я оборвала подружкин фолк-рэп восклицанием:

– BDT!

– А что – бэ-дэ-тэ? – недовольно переспросила Ирка, переложив подбородок из левой ладошки в правую.

– Единственное, что нас тут держит, это неподписанный контракт с BDT! – объяснила я. – Надо его подписать либо выпросить нотариальную копию и валить домой, вот и все. А мы постоянно на что-то отвлекаемся – ты на шопинг, Вадик на шашни с переводчицей, на новогодний чес по утренникам, на возню с посторонним трупом…

– А ты сама на что? Или на кого? – язвительно перебила подружка. – Не хочешь рассказать, чем занималась минувшей ночью?

– Ох, черт… Гарсон! Плиз, априкот шнапс! Дабл! – я чувствовала, что без анестезии исповедоваться не смогу. – Ирка, ты можешь мне не верить, но я и сама не знаю, что делала ночью! Это очень, очень таинственная история!

– Тогда и мне дабл! – гаркнула подружка.

Приняв по даблу, мы поклялись друг дружке в вечной любви и верности и обменялись информацией. Я честно, как на духу, рассказала подруге все, что помнила, о минувшей ночи. А она покаялась, что подозревала меня в поджоге немецкого телевидения, и, чтобы я не обижалась, в красках описала свои переживания по поводу моего загадочного исчезновения.

– Ты же понимаешь, случившееся с Юриком позволяло предполагать самое худшее, – объяснила любящая подруга.

– Нет, не понимаю, – после паузы честно призналась я. – О каком Юрике речь?

– Как это – о каком, ты что?! – всплеснула руками Ирка. – О вашем Юрике, с телевидения. Как там его? Солнцев!

Красивую фамилию она от полноты чувств попыталась показать жестом и широко растопырила пальцы на ладошке, изображая протуберанцы. Это походило на зачин какого-то знойного танца. Беседа получалась темпераментная, под стать аргентинской кухне.

– Солнцев? Да, есть у нас такой, – недоуменно подтвердила я. – Довольно противный тип. И что?

– А то, что уже нет у вас такого! Убили его! – выпалила Ирка торжествующе, словно убийство противного Юрика было ее личной заслугой, и снова взмахнула руками, едва не сбив с ног пробегавшего мимо официанта.

– Все-таки слишком много перца, – с сожалением пробормотал он на ходу.

– Как – убили?! – ахнула я, хватаясь за горло.

Официант, не успевший отдалиться от нашего столика, сокрушенно покачал головой и, изменив курс, убежал в кухню.

– Именно так! – Ирка тоже схватилась за горло, причем двумя руками сразу, пугающе выкатила глаза, свесила язык, как истомленная жаждой собака, и прохрипела:

– Его задушили!

Я тоже вытаращила глаза.

– Луис, чем ты сегодня приправил гуляш? – оглянувшись на обеденный зал, с нескрываемым беспокойством спросил повара официант. – Похоже, на этот раз ты здорово перебрал со специями!

– Погоди-погоди! – Я потерла лоб и заодно вмассировала в глазницы их штатное содержимое. – При чем тут Юрик Солнцев? Ну, задушили его, и что? Где мы, а где тот убитый Юрик?

– Так того убитого здесь нашли, в центре Берлина! – Ирка стукнула кулаком по столу, словно показывая, где конкретно находится этот самый центр.

Центр Берлина пришелся между солонкой и перечницей, которые дружно подпрыгнули и перевернулись, рассыпав по столу белый и красный порошок.

– Битте, вассер! – сказал быстроногий официант, проворно выставляя на стол стаканы с прозрачной жидкостью и кубиками льда.

Эти его слова я поняла, а всю фразу целиком мне перевела Ирка:

– Он говорит, что повар извиняется за избыток перца и советует нам выпить холодной водички.

– Перца действительно через край, – согласилась я, машинально смахнув со стола красный порошок.

Официант чихнул и удалился, боязливо оглядываясь.

– Ваше здоровье! – вежливо сказала я ему в спину, поднимая стакан.

– Так вот, насчет воды! Юрика вашего не просто задушили, а затолкали в сумку и вместе с ней утопили в реке! – Ирка тоже взяла стакан и уставилась на болтающиеся в нем ледышки, словно хотела увидеть их насквозь. Не иначе – на случай присутствия внутри кубиков чего-нибудь инородного и неаппетитного.

– Клянусь тебе, воду я не перчил! – торопливо сказал официанту смущенный повар.

– Но откуда взялся Юрик? – Я плотно обхватила голову руками.

– Говорю же тебе: из сум-ки! – по слогам, как слабоумной, повторила Ирка. – А сумка из воды!

– Вода из реки, игла из яйца, яйцо из утки, а утка из зайца, – пробормотала я отстраненным голосом медиума.

– Ты сошла с ума? – прямо спросила подруга. – Какой еще заяц?!

– Хромой, – мгновенно ответила я. – С подбитым глазом. Вайсман его фамилия.

– Точно, она сошла с ума! – пожаловалась Ирка солонке и перечнице.

И тоже обхватила голову руками, как Винни-Пух.

– Я вижу, вода им не помогла, – сунувшись в окошко кухни, сказал повару официант. – Это русские, у них совсем другая культура питания. У нас есть что-нибудь русское?

– У нас есть водка! – оживился Луис.

– Надо звонить в BDT, договариваться о встрече, подписывать проклятый контракт и улетать отсюда к чертовой матери и прочей любимой родне в Россию, – сказала Ирка. – Ты как считаешь?

– Раз, два, три, четыре, пять – вышел зайчик погулять, – добросовестно посчитала я.

– Зайчик Вайсман? – подозрительно сощурилась подруга.

Прибежавший официант со стуком поставил перед нами стаканы с прозрачной жидкостью без льда.

– Вижу, шокирующая новость про Юрика окончательно выбила тебя из колеи, – вздохнула Ирка, подвинув ко мне стакан. – Ладно, я сейчас позвоню в BDT этому вашему Шванке, а ты пока выпей водички и успокойся.

Она бесцеремонно цапнула с пустого стула мою сумку, достала из нее мобильник, нашла в «Исходящих» нужный номер и зачирикала по-немецки. Я поняла только два слова: «Гутен таг» и «Ауфвидерзеен». Промежуточную часть полутораминутного разговора Ирка пересказала гениально кратко:

– Шванке не может сделать для нас копию договора, их экземпляр тоже пропал. Но он ждет нас завтра для переподписания. В десять часов утра в редакции развлекательных программ.

– Ну да, ведь его собственная туристическая редакция погорела, – кивнула я. – Отлично! Утром вызовем переводчицу, поедем в BDT и закончим дело. Допивай воду и пойдем, может, Вадик уже вернулся в гостиницу.

Мы с Иркой синхронно подняли стаканы, сделали по хорошему глотку и слаженным дуэтом закашлялись.

– Это не вода! – отплевавшись, возмутилась я.

– Точно, это водка! – согласилась Ирка, погрозив пальчиком официанту. – Ну и ладно, допивай, не пропадать же добру!

Я послушалась (спорить не было сил), и водка не пропала, но добром это не кончилось. Внутри меня стакан русской водки и двойной немецкий шнапс моментально побратались, а принятая несколько раньше самбука дополнила алкогольный интернационал латиноамериканской экспрессией. Я почувствовала непреодолимый позыв к подвигу и совершила его при первой же возможности: едва мы с Иркой вернулись в наш гостиничный номер, подруга с задорным девчачьим криком «Чур, я первая в душ!» унеслась в ванную комнату. Через минуту там заплескалась вода, и под шум волны я позвонила Александру.

«Что это мы делаем? – мрачно поинтересовался внутренний голос, пока я слушала гудки вызова. – Кажется, вчера ты собиралась поставить точку?»

– Уже сто раз замечала: чем внезапнее и острее желание поставить точку, тем больше вероятность перебрать все другие знаки препинания! – философски заметила я.

– Алло? – прозвучал в трубке настороженный Сашин голос.

Входящий номер у него наверняка определился, так что он понял, кто звонит. Но, судя по тону, не знает, чего ждать от этого разговора.

«Еще бы! – хмыкнул мой внутренний голос. – Улетела в Россию – и позвонила из Берлина! Согласилась на романтический ужин – и сбежала с него! Загадочная женщина! Прямо как сфинкс!»

– Ну, я не каменная, – вздохнула я, обозначив свое основное отличие от сфинкса.

– Это ты к чему? – оживился Александр.

Я сообразила, что мыслю вслух, и тихо чертыхнулась.

– Ты, вообще, где сейчас? – спросил он гораздо бодрее.

– В «Берлине», в отеле.

– В каком именно?

– Да в «Берлине» же!

Пауза. Потом Саша неуверенно хохотнул:

– Этой твой отель так называется – «Берлин»? Ну, ты юмористка!

– Не вижу ничего смешного, – почувствовав, что надо мной смеются, посуровела я. – Вообще-то я звоню не для того, чтобы получить оценку своего чувства юмора.

– А для чего? – Моему собеседнику явно стало весело и интересно. – Чтобы продемонстрировать хорошие манеры – поблагодарить за приятный вечер, извиниться за внезапный уход?

– Гм… – Я смущенно кашлянула.

Благодарить и извиняться сразу же расхотелось. Надо было срочно придумать другую уважительную причину для звонка, и я проявила гениальную находчивость:

– У меня к тебе… Как бы это сказать? Деловое предложение.

– Деловое предложение? – удивился Саша.

«Лучше назови это большой просьбой, – посоветовал мой внутренний голос. – Во-первых, к просьбам женщин мужчины относятся гораздо теплее, чем к предложениям, ведь предложение подразумевает равенство, а просьба – определенную зависимость. А мужики, ты же знаешь, обожают думать, будто это они хозяева ситуации. Кроме того, твое «Как бы это сказать? Деловое предложение!» неприятно напоминает о детях капитана Флинта и ликвидации трупа!»

– У меня к тебе большая просьба, – послушно добавила я.

– Ну, так-то лучше! – дружно сказали сразу два самодовольных голоса – Сашин и мой внутренний.

– Понимаешь, мне завтра утром позарез нужен будет переводчик, но не какой попало, а юридически грамотный – это раз, и, что называется, «свой». Такой, который в ходе сложных переговоров будет на моей стороне. Вот я и подумала, что ты мог бы…

«Кстати, хорошая идея, хоть и чистый экспромт!» – одобрил мой внутренний голос.

– Не думаю, что это хорошая идея… – заспорил с ним мой внешний собеседник.

– Я понимаю, у тебя свои планы. – Я не собиралась его уговаривать. – Ладно, забудь, без переводчика я не останусь, позвоню кому-нибудь другому.

– Опять Кеше Паху?

Я хихикнула особенно радостно потому, что в голосе Александра мне послышались нотки ревности. Про ушлого переводчика Пашу Коха, помогающего мне с подписанием контракта, я рассказывала еще во время нашей первой берлинской встречи. И уже тогда Саша Пашу заочно невзлюбил – иначе с чего бы он с таким упорством перевирал его фамилию?