Снегурка быстрой заморозки. Коктейль из развесистой клюквы
– Рядом вы были, в одном доме! Я нашла конвертик с Голубой Булабонгой у тебя в библиотеке! Под столом, в мусорной корзинке!
– Офигеть! – изумленная Ирка села на попу, слегка промахнувшись мимо фондюшной кастрюльки. – Это у меня такой мусор в доме – на сотни тысяч баксов?! Обалдеть! А почему я об этом узнаю последней? Очуметь!
– Ошизеть, одуреть и офонареть, – я помогла подруге с синонимами. – Может, это Моржик где-то добыл такую диковинку? А тебе не сказал?
– Пожалуй, мог добыть, – задумчиво согласилась Ирка. – Он как раз только-только из Голландии вернулся, вполне мог притащить из-за границы какой-нибудь сувенирчик.
– Сувенирчик! – повторила я. – На пару сотен тысяч «зеленых»!
– А что мне ни о чем не рассказал, так свободно мог не успеть это сделать, – не заметив моей реплики, продолжила Ирка. – Я на него раньше наорала, чем он вообще рот открыл. Вот дура-то…
– Еще бы не дура, – поддакнула я.
Подруга с пола мрачно зыркнула на меня подозрительно блестящими глазами.
– Ты только реветь не вздумай! – предупредила я, присаживаясь рядом и проворно работая щеткой.
Сгребла в совок салатное свинство, свалила в мусорку, переставила в мойку грязную кастрюльку и сказала в утешение расстроенной подружке:
– Ты не совсем дура, раз догадалась посигналить на берег солнечными зайчиками. Сигналы твои благополучно приняли и именно благодаря этому я тебя и нашла.
– У меня была пудреница с зеркальцем, вот я ее и использовала. Сначала пыталась слепить летчиков в самолетах, но побоялась спровоцировать авиакатастрофу, – призналась слегка повеселевшая Ирка.
– Чай с конфетами пить будем? – спросила я, чтобы сменить тему.
Мне казалось, что ничего нового подруга мне поведать уже не может.
– А как же! Зови Марика, дети любят сладкое!
Сладкое любили все, поэтому конфеты кончились очень быстро. Ирка с сожалением закрыла опустевшую коробку с изображением плывущих в небе мягких зефирных тучек и спросила:
– Кстати, о голубых: как поживает моя синяя роза?
– Так же, как все предыдущие, – неохотно призналась я. – Посинела окончательно. Я хочу сказать, она умерла.
– Тоже засохла? – Ирка искренне огорчилась.
– Увы, – я развела руками, неосторожно смахнув со стола пустую конфетную коробку.
– Вот! – Ирка обвиняющим жестом указала на упавший предмет. – Вот так у тебя всегда!
– Все падает? – уточнил Марик.
– Все в упадке! – поправила Ирка. – Руки-крюки!
– Сама такая! – я искренне обиделась. – Между прочим, мы с тобой вместе эту розу сажали, и именно ты руководила процессом!
Ирка пару раз обмахнулась поднятой коробкой.
– Ага? – я поняла, что подруге просто нечего сказать.
– Ага, – вздохнула Ирка. – Ладно, я тебя не виню: ты не садовник, и я тоже. Надо было обратиться к настоящему специалисту. Эх! А я еще послала Лизу к тебе за консультацией!
– Какую Лизу? – встрепенулась я.
– Одну такую… никакую! Тусклую, невзрачную особу, примечательную только своим энтузиазмом садовода-любителя!
Заинтересовавшись, я поднажала с наводящими вопросами и выяснила, что к Ирке недавно приходила какая-то тетка, представившаяся Лизой и скупившая все голубые розы на корню. В смысле, прямо в коробках. Заплатила наличными, не торгуясь, помогла Ирке выволочь из гаража полсотни прямоугольных картонных коробок с саженцами, аккуратным штабелем уложила их в багажник своего допотопного «Москвича» и увезла. Причем Ирка так обрадовалась тому, что у нее прибавилось свободного места в гараже и свободных денег в кошельке, что не удосужилась спросить, где находится опытный участок любительницы диковинных цветов.
Только три кустика ушли «налево»: два Ирка подарила детскому саду для украшения дворовой территории, а третий – мне. Дотошная цветоводиха Лиза еще собиралась навести у меня и у ясельного садовника справочки, как эту колючую синюшку холить и лелеять. Теперь я поняла, кто такая была та ароматизированная хозяйственным мылом бесцветная дама, которая звонила в мою дверь.
– Почему ты не оставила ни одного кустика себе? – накинулась я на Ирку. – Эта Лиза, наверное, выращивает цветы на продажу, будет торговать ими втридорога, срезанными! А мы теперь никогда не увидим синюю розу в цвету в условиях произрастания!
– Почему – никогда? – подумав, возразила подруга. – Если тебе так интересно, можем сходить в ведомственный детский сад водников и посмотреть на тамошнюю клумбу!
– Это в какой детсад, «Водники»? В тот, что на улице Илюшинской? – встрепенулся Марик.
Ирка кивнула.
– Боюсь вас огорчить, но там с вашими синими розами тоже неувязочка случилась. Я сейчас, только газету принесу! – Марик сорвался с места и унесся в коридор.
– Да черт с ними, с розами, – начала было Ирка.
– Вот!
Прибежавший обратно Марик шлепнул на стол газету с фотопортретом Лаврового Листа.
– Я только что прочитал тут сводку ГУВД за вчерашний день. Заметочка поэтически называется «Как хороши, как свежи были розы…». Слушайте: «…С территории детского сада „Водники“ на Илюшинской похищена дюжина розовых кустов, еще не вступивших в пору цветения. Похититель, личность которого не выяснена, ночной порой выкопал все двенадцать кустов и увез в неизвестном направлении на строительной тачке, следы которой остались на разворошенной клумбе».
– Если следы отпечатались, почему направление неизвестно? – справедливо спросила я.
– Наверное, за пределами клумбы следы сразу потерялись, – предположила Ирка. – Ладно вам, я что хотела сказать? Я хотела сказать, черт с ними, с этими розами! Давайте устроим себе тихий час, а?
Подруга потянулась и зевнула.
– Не тихий час, а настоящую сиесту! – обрадовался Марик. – Я сейчас же заварю себе мате!
Ирка вздернула одну бровь.
– В калебасе, – уточнил Марик.
Подруга подняла вторую бровь.
– Мате – это такой богемный напиток, – пояснила я Ирке, которую явно впечатлили незнакомые слова. – Заваривается в калебасе, специальном сосуде из тыковки, и пьется через металлическую соломинку-бомбилью.
Подруга посмотрела на меня с уважением:
– Ты тоже такое пьешь?
– Нет, такое пьет твой племянник, – честно призналась я. – И еще латиноамериканские пастухи. Я просто прочитала про мате в Интернете. Вроде этот напиток тонизирует, не возбуждая, и успокаивает, не тормозя. Способствует позитивному мировосприятию и генерирует доброжелательность. Думаю, у брутальных мексиканских пастухов выбор небольшой: либо мате на брудершафт, либо перманентный мордобой.
– А это вкусно? – Ирка чутко повела носом.
Марик как раз залил в калебасу порцию горячей воды. В воздухе отчетливо запахло печеной тыквой.
– По отзывам, получается что-то вроде чая, только гораздо противнее на вкус, – тактично понизив голос, сказала я. – Примерно как настой полыни или коры хинного дерева. Ты, кажется, хотела пройти курс профилактического лечения лихорадки? Думаю, мате будет в самый раз.
– Пойдем, теть Ира, я дам вам глотнуть! – прокричал уже из коридора любезный Марик.
– Спасибо, дорогой, но я лучше глотну другой микстуры! – громко ответила Ирка, открывая холодильник, в дверце которого нашлась початая бутылка коньяка.
Определившись с выбором напитков, тетушка и племянник с полными емкостями разбрелись по своим комнатам. Мыть посуду пришлось мне, но я не роптала: Ирка как амнистированная узница имела временное освобождение от трудовой повинности, а Марик заслужил отдых как автор вкусного и питательного фондю.
Радуясь редкой возможности предаться сну среди дня, я поставила вымытые тарелки в сушку и побежала наверх, в библиотеку. Выключила свой голосистый мобильник и припала всем телом к уютному диванчику.
Укладываясь спать, я забыла включить кондиционер, удовольствовалась открытым окном и даже шторы не задернула. После пятнадцати часов солнце, благополучно перевалившее через островерхую крышу дома, скатилось на один уровень с моим окном и превратило библиотеку в печку типа «тандыр». В результате я проснулась мокрая как мышь и с головой вспухшей, как дрожжевая лепешка.
Посмотрела на часы: шестнадцать тридцать две. Самое время заканчивать тихий час. Растекаясь, как тающая снегурочка, и оставляя за собой мокрые пятна, поплелась в душ и встала под холодную воду. Когда зубы начали стучать, а вздыбленные волосы и мозговые извилины распрямились под действием водяных струй, вылезла из душа. Натянула на влажное тело штаны и майку, спустилась на первый этаж и прислушалась.
В доме было спокойно. Из-за двери комнаты для гостей, оккупированной Мариком, доносилась тихая медитативная музычка в стиле латинос. Вероятно, лирические напевы мексиканских пастырей мелкого рогатого скота шли в одном комплекте с мате из калебасы.
В Иркиной спальне царила тишина, за дверь не просачивалось ни единого звука. Я решила, что наша утомленная приключениями островитянка спит сладко и безмятежно, как Робинзон в каюте подобравшего его судна, и на цыпочках прокралась в кухню.
Выпила соку, съела печенье, выглянула в окошко на веранде и увидела в тени под забором спящего Томку. Пес переместился с крыльца на лужайку, совершенно не изменив позы.
– Эй, соня мохнатый! – вполголоса позвала я. – Есть хочешь?
Томка стукнул хвостом.
– А пить?
Хвост взлетел и опал дважды.
– А гулять?
Пес перевернулся на живот, поднял голову и открыл один глаз. Морда у него была недоверчивая.
Я сняла с гвоздика поводок и с намеком потрясла им в окошке. Собака радостно улыбнулась и порысила на крыльцо.
– Мы пошли гулять! – неизвестно кому сообщила я, обернувшись к пустой кухне.
Вышла на крыльцо, легонько хлестнула свернутым поводком по лохматому собачьему заду и потрусила в обход дома к калитке, которая уже прогибалась и гремела под натиском рвущегося на волю Томки.
* * *– Это она! – воскликнул Сереня тоном, в котором радость смешалась с удивлением.
– А ты говорил – зря сидим! – напомнил младшенькому Леня Пушкин, лучась самодовольством.
План подстеречь бабу – хранительницу Булабонги в кущах Пионерского-2 принадлежал ему. Лене казалось логичным предположить, что тетка, оставившая собственную квартиру на произвол судьбы, может засесть в доме своей то ли подруги, то ли сестры – черт их разберет, баб этих! Какая разница? Не потеряла же она интереса к судьбе дорогого человечка? Правда, на вчерашнее свидание с похитителями Ирины Елена почему-то не явилась, а сегодня с утра злонамеренно не отвечала на звонки, но Леня, успокаивая себя и встревоженных братьев, объяснял это вполне понятным нежеланием Елены расставаться с драгоценной маркой. Мол, противник взял тайм-аут, чтобы поразмыслить и изобрести хитрый способ обвести братьев Пушкиных вокруг наманикюренного пальца.
Леня решил не давать Елене времени на раздумье.
– Мы украли не ту бабу, – объяснил он свое решение внимательно слушающему Грине и нахохлившемуся Серене.
Младшенький Пушкин после вчерашнего похищения и бурной ночи, проведенной в оковах в бетонной трубе, был сверх обыкновения сердит и критичен.
– На тот момент это была та баба, – возразил он.
Гриня, не уяснивший сути возражения, молча хлопнул ресничками, но Леня братца понял.
– Правильно, – согласился он. – Я как рассуждаю?
– Медленно, – съязвил противный Сереня.
– Я рассуждаю по порядку, – не обратил внимания на шпильку Леня. – Первое: украв бабу номер один, мы заставили бабу номер два найти наше добро. Эта часть задачи выполнена. Теперь второе: нужно заставить бабу номер два отдать найденное добро нам. Менять его на бабу номер один долго и хлопотно, поэтому я предлагаю про первую бабу временно забыть, а вторую украсть вместо первой. Во-первых, личный контакт – это более короткий путь к успеху, во-вторых – баба номер два гораздо мельче, чем баба номер один, и мы втроем с ней легко справимся. Так, Гриня?
Гриня промолчал. По его лицу было видно, что он крепко запутался в номерах и в бабах.
– Эту тоже на остров попрем? – спросил более сообразительный Сереня.
– Нет, там уже сидит одна, – поморщился Леня. – Две бабы на одном острове – это перебор.
– Че у нас, островов мало? – удивился Гриня.
– Точно! Мы ее возле озера подкараулим! – воскликнул Леня без видимой связи со сказанным. – Она пойдет по тропинке, а мы ка-ак выскочим из камышей! Ка-ак скрутим ее!
– Ка-ак заставим отдать нам марку! – подхватил Сереня.
– Ка-ак накостыляем ей по шее! – обрадовался Гриня переходу разговора на понятную ему тему.
Леня, культивирующий образ благородного разбойника, посмотрел на него с укором.
– А че? Пусть ей Серенька накостыляет, они в одной весовой категории! – поумерил кровожадность Гриня.
Младший Пушкин обиженно засопел.
– Все, кончай базар, салаги, – на правах старшего распорядился Леонид. – Пообедаем – и геть в Пионерский. Засядем в камышах у озера и будем ждать. Я сказал!
Заметно повысив голос на последних словах, он с вызовом посмотрел на братьев, но ожидаемых возражений не последовало. Грине было в принципе все равно, что делать, а Сереня после давешнего фиаско с попыткой похищения Булабонги у бабы номер два не прочь был сложить с себя ответственность за происходящее.
Во второй половине дня, на три голоса проклиная жару, братья Пушкины залезли в камышовые заросли вблизи обмелевшего озерца и в просветы между сухими узловатыми стеблями в шесть глаз высматривали на петляющей поблизости тропинке одиноких путников. Таковых было крайне мало: более или менее оживленное пешеходное движение в поле имелось до наступления дневной жары и ближе к вечеру.
Баба номер два появилась на тропинке в начале шестого. Истомленные жарой Пушкины к этому моменту выпили весь запас принесенной с собой минералки и уже дискутировали, а не попробовать ли испить водицы из озерца. Это предложение выдвинул наиболее крупный и больше других страдающий от обезвоживания Гриня.
– Не пей, козленочком станешь! – процитировал сказочное предупреждение братец Леня.
– А ему не страшно, он уже стал! – съязвил невыносимый Сереня. – Причем козленочек и вырасти успел!
– Ме-е-е! – продолжая тему, заблеял Серенин сотовый.
– Мамуля звонила, – пояснил Сереня, трижды сказав в трубку решительное «нет!» и раздраженно отключив мобильник. – Спрашивала, не собираемся ли мы купаться в реке. Она полагает, что это опасно. Она по радио слышала, что имеется наводнение.
Тут Сереня с нехорошим интересом посмотрел на Гриню:
– Любопытно, с чего это мамуля взяла, будто мы на речку собираемся?
– А я че? Я просто плавки искал, – покраснев, признался Гриня. – Леня же говорил, что мы на озере сидеть будем! Я и подумал, может, искупаемся заодно. Жарко ведь! Скажи, Ленчик?
– Заткнитесь! – шепотом сказал Ленчик. – Баба уже близко! Гриня, приготовься! Как только она с нами поравняется, выпрыгивай, хватай ее и тащи глубже в камыши, чтобы с дорожки не видать было!
На желтый «Москвич», неотвязно следовавший за маршруткой номер сорок четыре, не обратил внимания даже замордованный жарой и усталостью водитель общественного транспорта. Тем более не заметила погони пассажирка, ради которой «Москвич» приклеился к маршрутке.
Лимонно-желтый конвой сопроводил женщину до конечной остановки маршрутных такси, после чего «хвост» и объект разделились: проехать по узкой пешеходной тропинке через заросшее полынью и мятой кочковатое поле у «Москвича» шансов не было. Зато водитель этого транспортного средства догадывался, какова будет конечная точка пешеходного маршрута преследуемой особы. «Москвич» объехал просторное поле по проселку, вырулил в глубь квартала частных домов и припарковался под могучим дубом, с удобных ветвей которого открывался прекрасный вид на белокаменный особняк в конце улочки. Водитель автомобиля, яркий солнечный цвет которого посрамил бы знаменитые «Подсолнухи» Ван Гога, остался на месте, только открыл для вентиляции дверцы. Пассажир, рослый рыжий детина, похожий на пирата, выбрался из машины и привычно вскарабкался на удобную горизонтальную ветвь, скрывшись в густой листве. Из темной зелени листьев блестящими лаковыми желудями посверкивали его внимательные глаза.
– Пошел! – тонким голосом вскричал Сереня, который в самый последний момент передумал оставаться в тени и самовольно присвоил себе командные функции.
Пригнув голову, Гриня прыгнул, как олень, пробил своим могучим телом камышовую стену и вылетел на тропу перед приближающейся жертвой, но не успел затормозить и ускакал дальше в поле. Небольшой валун, коварно замаскированный травой и цветочками, подвернулся ему под ноги и поверг «оленя» наземь.
Овчарка, трусившая метрах в десяти позади хозяйки с высунутым языком и таким выражением морды, словно уже ничто в этой собачьей жизни не могло ее удивить и порадовать, поставила острые уши финским домиком и вопросительно гавкнула.
– С ней собака! – Леня слишком поздно заметил четвероногий эскорт бабы номер два.
– Дебил? – вспомнив предположительную собачью кличку, подал голос запутавшийся в траве Гриня.
– Гау! – обиженно гаркнула собака.
В обгон притормозившей хозяйки она с ускорением устремилась в овражек, из которого выглядывали соблазнительно шевелящиеся окорока стреноженного вьюнками Грини.
– Томка, назад! Стоять! – закричала я, увидев, как азартный пес пикирует в придорожную канавку, заполненную крупным телом ворочающегося незнакомого гражданина.
– Стоять! – закричал Леня.
– Стой, сука! – звонким подголоском взвизгнул Сереня.
– Это кобель, – машинально поправила я. – Томка, не кусай его! Фу!
– Да не собака, ты стой! – заверещал Сереня, сообразив, что баба его не поняла.
Я захлопнула рот, открытый для нового оклика непослушного пса, и внимательно посмотрела на мальца, осмелившегося назвать меня собакой женского рода.
– Че пялишься? Руки за голову, ноги на ширину плеч! – пискнул малявка, неубедительно играющий в полицейского.
«Писклявый и его банда!» – сообразила я.
– Томка, фас! – я моментально изменила Томкину инструкцию. – Быстренько порви того, который в канаве, и бегом ко мне!
Громкое собачье рычание и болезненный человеческий крик дали понять, что новая команда пришлась Томке больше по вкусу.
– Гриня! – закричал Леонид, которого сильно развитое родственное чувство заставило позабыть об основной цели операции и броситься на помощь брату. – Держись, я иду!
Старший Пушкин подхватил с земли загадочного происхождения корягу и порысил к канаве.
– Томка, держись, я тоже иду! – закричала я.
– Иди ты! – пискнул Сереня, подпрыгивая и бросаясь на собачью хозяйку, как маленькая злобная крыса.
Я волчком завертелась на месте, срочно разыскивая глазами какой-нибудь подходящий для нападения и обороны тяжелый предмет.
Легковесный Сереня, успевший уцепиться за женскую кофточку, закружился в воздухе, как лопасть пропеллера.
– Сереня! – взревел Леонид, краем глаза заметивший карусельное кружение младшенького и теперь не знающий, которого из братьев спасать первым.
– А-а-а! – со слезами в голосе возопил укушенный Гриня.
– О-о-о! – запищал Сереня, под воздействием непреодолимой центробежной силы отрываясь от трикотажной кофточки вместе с карманом.
– Е-о-о! – мучительно выдохнул Леонид, случайно поймавший слетевший с ноги Серени шлепанец тем самым местом, которое футбольные защитники прикрывают ладошками, а ваятели скульптурной обнаженки – фиговыми листочками.
Коряга выпала у него из рук и упала в канаву, оккупированную Гриней.
– Мать твою! – вскричал ушибленный Гриня, помянув недобрым словом общую пушкинскую маменьку.
– Р-р-р! – довольным голосом сказал Томка, показав в оскале великолепные зубы, количеством и качеством которых пес не был обязан никаким патентованным средствам.
– К ноге! – крикнула я, призывая собаку последовать моему примеру и уносить конечности подальше от гнездовья писклявой банды.
– Ой, нога! – эхом простонал Гриня, воздев из канавы прокушенную лодыжку. – И спина тоже, ой! Вашу мать!
– Ой, мама! – слезно пропищал Сереня.
Совершая вынужденную посадку в поле, он на бреющем полете зацепил терновый куст.
Я повернулась и, прижав к бокам локти, легким спортивным бегом полетела по тропинке в сторону дома, белеющего на приличном расстоянии в отдалении от места побоища.
– Гав! – крикнул мне в спину Томка.
– Ладно, только не задерживайся! – не оборачиваясь, ответила я, поняв желание пса порезвиться и одновременно закончить зачистку территории от бандитов.
Убегая на прогулку с собакой, я машинально прихватила с собой свою сумку-рюкзачок. Проходя через кухню, также машинально, сцапала со стола забытый кем-то пакетик с изюмом. Размер пакетика не позволял сунуть его в карман тесных джинсов или декоративно-прикладной кармашек на кофточке, поэтому я положила его в сумку, которую не стала закрывать. На бегу то и дело ныряла в нее рукой, мелкими порциями выгребая и поглощая вкусный изюм.
Расставшись с бандой Писклявого, я отбежала метров на пятьдесят, не меньше, и только тогда почувствовала слабость в коленках и легкую дурноту.
Надо признаться, в смысле реакции на неприятные неожиданности я тот еще тормоз! Всегда запаздываю с испугом.
Помнится, лет тринадцать назад, после окончания университета, работала я учителем, и светлым сентябрьским днем на пути из школы на меня у самого дома напал грабитель. В этот момент я мирно топала к подъезду, размышляя, как бы подоходчивее объяснить оболтусам из пятого «Г», что «парашют» и «параша» вовсе не однокоренные слова, а существительное «овчарка» нельзя проверить звукоподражанием «ав-ав». И тут на меня налетел сзади какой-то жутко энергичный юноша! Он ловко сдернул с моего плеча сумку, но я успела ухватить ее за короткие ручки, и некоторое время мы в молчании, нарушаемом только обоюдным сосредоточенным сопением, рвали друг у друга несчастную сумку. Почему-то в этот момент я напрочь забыла о том, что в сумке лежат кошелек с деньгами, мой паспорт и ключи от квартиры. Помнила только, что втиснула в торбу две пачки с ученическими тетрадями. На них пресловутые оболтусы из двух пятых классов излили поток бредового сознания, именуемого в календарно-тематическом плане занятий сочинением на тему «Как я провел лето». Не скажу, что мне очень интересно было знать, как маленькие разбойники развлекались на каникулах, но за сочинения я сражалась, как лев! Даже заорала прямо в морду грабителю:
– Отдай сумку, там тетрадки!
Нападающий понял это по-своему, как заверение, что в сумке нет ничего ценного. Пристально взглянул в мое честное лицо, понял, что я не вру, и выпустил ремень сумки. С высоко поднятой головой, гордой поступью победителя я вошла в подъезд и только у двери своей квартиры почувствовала, что меня накрывает мутная волна страха.
На сей раз произошло то же самое. С деятельной помощью Томки и ангелов-хранителей расправившись с писклявыми бандитами, я успела отдалиться от поля боя на приличное расстояние, когда почувствовала страх и ощутила перебои с сердцебиением. Остановилась, прижала ладошку к неровно содрогающейся грудной клетке, размеренно подышала через нос. Пришла в себя и тихонько потрусила дальше, не решаясь надолго задерживаться на открытой местности из опасения, что бандиты очухаются и пустятся за мной вдогонку, пылая жаждой мести. Правда, там остался Томка, возможно, он их задержит.
Только успела так подумать – мимо, обдав меня ветром, промчался Том. Очевидно, пес решил, что инцидент исчерпан, и возобновил прогулку в нормальном режиме. «Нормальный режим» – это когда я размеренно трюхаю с крейсерской скоростью четыре километра в час, а Томка мотается вперед-назад, как летний чартер в Турцию.
Обогнав меня, пес длинными прыжками унесся к дому, толкнул калитку и скрылся во дворе. Я поняла, что возвращаться Томка не собирается, и тоже попыталась ускориться, но ощутила болезненный укол в сердце и, наоборот, замедлилась.
Вот, дожилась! Пора лекарства принимать!
Памятуя, что от инфаркта рекомендуется уходить бегом, я все-таки не остановилась. Никаких аптечных средств у меня при себе не было, поэтому вместо таблетки я кинула в рот изюминку. Помочь не помогло, конечно, но вкусовые ощущения были приятными, поэтому я съела еще ягодку, потом еще и еще…
И как раз полезла в сумку за очередной порцией вкусного и полезного сухофрукта, когда сверху на меня кто-то упал! Ну, не совсем на меня, на дорожку передо мной, но я от неожиданности взвизгнула, неприлично громко выругалась и тут же с претензией заорала в лицо незнакомому мужику с волосами цвета медной проволоки:
– Обалдел, да?! Ты что, с дуба упал?!
– С него, – подтвердил Рыжий, криво ухмыльнувшись.
Я автоматически вскинула голову и увидела над собой могучую дубовую ветвь. Толстый, похожий на морщинистую мамонтовую ногу, дубовый ствол темнел метрах в трех справа. Из-за дерева выглядывала топорная морда желтого автомобиля.