Напиток мексиканских богов. Звезда курятника

Последним воспоминанием было испуганное «Швайне хунд!» придавленного моим телом Ольденбургского. Заглушая озабоченные мужские голоса, мне в уши с затихающим шипением насыпалась тишина, и все исчезло.

Темный силуэт на белом экране отдаленно напоминал сидящего пса. Большого, с низким лбом, тупой квадратной мордой и каскадом складок, спадающих с подбородка на грудь, как манишка.

– Теперь тебя стерегут с собаками? – удивилась Тяпа. – Боятся, что ты снова сбежишь?

Моя нахалка, как обычно, сориентировалась в ситуации быстрее всех. Пока Нюня продирала глаза, а я недоверчиво рассматривала тень на занавеске, Тяпа успела сообразить, где я нахожусь: опять в гостиничном лазарете! Я снова лежала в отгороженном шторкой углу на клеенчатой кушетке, но уже не целиком в сырых бинтах, а с одним мокрым компрессом на голове – то ли в прошлый раз я выбрала весь лимит марли, то ли сегодня обо мне некому было как следует позаботиться. Воркующего голоса доброй докторши Ольги Палны я не слышала. Вместо него в некотором отдалении звучало безнадежное мычание, прерываемое мелодичным металлическим звяканьем.

– Видимо, сегодня ведет прием стоматолог, которого так хвалила Катерина, – сообразила Тяпа.

Я приподнялась на локтях, и кровать подо мной предательски скрипнула. Тень на шторке встрепенулась, переконфигурировалась с увеличением размеров, кольца занавески звякнули, и мое уединение нарушило вторжение человекообразного существа:

– Можно? – с надеждой спросил Кинг-Конг, просунув морду между занавесками.

Ответа он ждать не стал, бесцеремонно раздернул шторы и подсел поближе к моему ложу вместе с табуреткой, которую прижимал к своей пятой точке так крепко, словно желал вдобавок к имеющимся конечностям приживить себе четыре деревянные ноги и окончательно превратиться в жуткого монстра. Впрочем, на сей раз на зверовидной физиономии Кинг-Конга бабочкой-капустницей трепетала умильная улыбочка.

– Я чего? Я того! – задушевно, но непонятно сказал мой ласковый и нежный зверь. – Может, ты знаешь, где бумаги, так скажи, будь человеком. А за мной не заржавеет!

– Какие бумаги?

– Банковские! – наколов бабочку улыбки на щетину небритого лица, оскалился Кинг-Конг. – Которые твоя подружка у моего шефа свистнула!

– А поподробнее? – нахмурилась я.

– А чего подробнее? – Мой собеседник тоже посуровел. – Твоя грудастая подружка прилепилась к моему шефу в казино, проиграла ему ночь любви и под предлогом отработки проигрыша вышла с нами на яхте. Уж не знаю, как там она что отработала, но наутро смылась, стерва, без следа, да еще важные документы у шефа из сейфа прихватила. А этими бумагами враг может так распорядиться, что шефу мало не покажется!

– А кто ваш шеф? – закономерно поинтересовалась я. – И кто его враг?

– Мой шеф – депутат Государственной думы Российской Федерации Колчин Егор Ильич! – с важностью ответил Кинг-Конг. – А главный враг у него нынче – олигарх Ефимчиков. Его шеф от нефтяной кормушки отпихнул, и пошла у них война не на жизнь, а на смерть.

– С олигархом, наверное, не пободаешься? – притворно посочувствовала я.

Про отечественных олигархов мне много рассказывал родной дедушка, тоже депутат Госдумы. Его истории про олигархов очень походили на добросовестный пересказ научно-популярных статей из цикла «Жизнь ядовитых насекомых».

– Ну, наш Егор Ильич тоже не маленький человек, с ним лучше не ссориться! – напыжился верный Кинг-Конг. – Вообще-то он мужик неплохой, хоть и склеротик, но если рассердится, то будет худо.

– Кому? – спросила я.

И тут же негодующе ахнула, сообразив:

– Так вот кто убил мою подругу! Твой приятель-блондинчик – по приказу вашего общего шефа!

– Лешка? – Человекообразный округлил глаза. – Да никого он не убивал! Ну, выстрелил разок из пистолета, так это просто для острастки, чтобы припугнуть эту грудастую стерву. Шеф велел разобраться, бумаги найти, вот Лешка и старался, как мог. Жива твоя подружка, что ей сделается? Ее менты обратно в больницу отвезли, лечить воспаление легких.

– Раиса жива?! – От радости я даже расплакалась, но слезы быстро высушило пламя гнева.

Сколько это будет повторяться?! В который уже раз я напрасно рыдаю, досрочно оплакивая свою авантюристку-подружку!

– Убить ее мало! – нелогично, но искренне вызверилась Тяпа. – Ну, Райка! Сама вляпалась в историю и подруге массу приключений обеспечила!

Ни о каких бумагах я ничего не знала, о чем и заявила Кинг-Конгу со всей твердостью.

– Ладно, ладно, очухается твоя подружка, я из нее самой всю правду вытрясу! – пригрозил он, неохотно покидая медпункт.

Я вздохнула. Было очевидно, что неприятности еще не кончились, а вот их первопричина по-прежнему была неочевидна. Я села, стянула с головы мокрую марлю и повозила ею по физиономии, стирая остатки обморочного отупения. Наверное, это не добавило мне красоты, потому что Артем Петрович, неожиданно заглянувший в мой полотняный шатер, растерянно крякнул и пробормотал:

– А мне сказали, вам лучше…

– Наврали, – смутившись, брякнула я и уронила марлю, как светская кокетка – кружевной платочек.

Неожиданно галантный полковник с готовностью поднял сырую тряпочку и вернул ее мне.

– Гран мерси, – буркнула я, пряча растрепанный компресс за спину.

– Отлично, – невпопад молвил Артем Петрович, присаживаясь на табурет.

– Что отлично? – вредным голосом Тяпы спросила я.

Он пожал плечами. Они были широкие, зрительно увеличенные белым халатом, наброшенным на манер бурки. Смотрелось это почти героически, а в сочетании с пороховым дымом в глазах полковника даже немного пугало. Я вспомнила, что в первую нашу встречу Артем Петрович подарил мне комплимент. Интересно, он по-прежнему находит меня хорошенькой? Я почувствовала, что обморочное отупение ко мне возвращается, и снова прошлась по физиономии мокрой марлей.

– Все отлично! – сказал полковник. – Подруга ваша, видите, нашлась живой. Это же та самая красотка, которая не пришла ночевать и пропала?

Мокрой марлей захотелось съездить по лицу Артема Петровича.

– Расстроена тем, что он запал не на тебя, а на Раису? – поддела Тяпа.

Я разозлилась, взяла себя в руки, усилием воли вышвырнула из головы глупые амурные мысли и вернулась в образ мисс Марпл – сексуально непривлекательной, но умненькой старушки-детективщицы. К Артему Петровичу у меня были и другие вопросы, помимо уже забракованного: «Находите ли вы меня хорошенькой?»

– Да, к счастью, я ошиблась, в бассейне утонула не моя подруга, – максимально приветливо улыбнулась я. – Кстати, вам удалось узнать, кто была эта несчастная?

– Одна такая девица… Легкого поведения, – полковник пошевелил пальцами, словно изображая маргаритку, растрепанную весенним ветерком. – Алла Игоревна Бескоровина ее звали. Не были знакомы?

– Вы еще запишите меня в валютные проститутки! – не сдержавшись, возмущенно воскликнула я.

– А кто вас туда записал? – удивился Артем Петрович.

В туманных очах весело засверкало солнышко.

– По-вашему, я и на это не гожусь?! – я разозлилась и потеряла контроль над Тяпой.

– Пока не знаю, – откровенно веселясь, ответил полковник.

– Татьяна! – из глубины души воззвала ко мне крайне встревоженная Нюня. – Это что за разговорчики?! Приличные девушки об ЭТОМ не беседуют! Срочно меняй тему!

И я поменяла ее, ляпнув первое, что пришло на ум:

– Эту Аллу Игоревну убили, да?

Солнышко спряталось, туман сгустился.

– М-м-м-м! – страдальчески замычал пациент дантиста в смежном кабинете.

Холодное бряцанье стоматологической стали окончательно убило игриво-доверительную атмосферу.

– Есть такая версия, – сухо сказал Артем Петрович, поднимаясь и поправляя халатную бурку. – Жаль, доказательств нет, и подозреваемого тоже…

Я поняла, что в следующую секунду он откланяется, осознала, что мне этого не хочется… И вдруг поняла, что мне есть, есть чем удержать настоящего полковника! Роскошным бюстом я не располагаю, но кое-какие неслабые полушария имеются и у меня – правда, увидеть их нельзя.

– Правильно! – оживилась Тяпа. – Победим полковника силой разума и чистой логики!

– А хотите… – зазывно предложила я, глядя в туманные глаза снизу вверх.

Артем Петрович замер, ожидая продолжения.

– А хотите, я вам дам…

Брови над озерами жидкого кислорода поползли вверх, как разводной мост.

– Хотите, я вам дам подозреваемого? – закончила я, коварно улыбнувшись при виде несомненного разочарования собеседника.

Впрочем, Артем Петрович живо изобразил деловитое внимание.

– Нас с подругой – ее Раисой зовут – поселили на пятнадцатом этаже, в номере 67, – сообщила я. – А в соседнем номере остановился некий Витя. Моя подруга бегала к нему на свидание и вернулась не вполне довольная: этот Витя поначалу был весьма хорош, а потом разошелся и стал навязывать Райке очень неприятную ролевую игру. В тигра он поиграть хотел, представляете? Перчатки с когтями заранее припас… У покойной Аллы Игоревны, случайно, царапин на теле не было?

– Были, но…

– Я так и знала! – захлопала я в ладоши.

Радовали меня, конечно, не предсмертные страдания несчастной девушки, а собственные ум и проницательность.

– Я, когда в прошлый раз тут лежала, случайно слышала, как докторша выговаривала сутенеру Генке за то, что его девочки пренебрегают заботой о своем здоровье. Мол, какая-то Аллочка не захотела царапины зеленкой замазывать! – взволнованно ерзая на клеенке, зачастила я. – Я думаю, дело было так: Райка с этим Витей в тигра играть не стала и ушла, так он пригласил девочку по вызову – Аллочку! А они с Райкой очень похожи – рост, волосы, фигура, силиконовые бюсты…

– Хотите сказать, что ваша подруга этого игривого психа распалила, и он сорвал злость на другой, похожей на нее женщине?

И тут я вспомнила еще кое-что важное:

– Дерьмо!

– Не понял?.. – удивился полковник.

– Голубиное дерьмо на балконных перилах! – возбужденно объяснила я. – Его не было!

– И что? – У Артема Петровича было редкое терпение.

– А то, что обычно балконные перила в этом отеле сплошь загажены голубями, а тем вечером они были относительно чистыми! Я помню, меня это удивило и порадовало, потому что бегать босиком по птичьему помету – удовольствие маленькое.

– Чувствуется, вы знаете, о чем говорите.

– Еще бы! – я энергично кивнула, не обратив внимания на ехидный тон комплимента. – Я же не раз там ходила… Кстати!

– Что-то еще?

– Когда я в последний раз гуляла по перилам, постояльцы номера этажом ниже как раз об этом и говорили!

– Неужели о ваших прогулках по перилам?

– Вас это удивит, но – да! Фактически они говорили именно об этом! Примерно так: «Вчера сверху сыпалось что-то белое, и мы думали, что это снег, а оказалось – сухой помет!» – Я так разволновалась, что начала подпрыгивать на кушетке. – Значит, кто-то стряхнул этот самый помет вниз? Не я, при мне перила были уже чистыми! Что, если это бедная Аллочка, уже исцарапанная, улучила момент и убежала из номера своего мучителя через балкон?

Наконец-то Артем Петрович перестал ехидно ухмыляться и задал мне вопрос по существу:

– Этот Витя остановился в шестьдесят пятом?

– В шестьдесят девятом.

– Но украшение погибшей девушки нашли в шестьдесят пятом!

– Ага, вы знаете?

Туман в глазах полковника сконцентрировался до состояния молочного киселя, но я уже представляла себе ход событий ясно, словно видела все своими глазами:

– Действительно, браслет с кораллом валялся под кроватью в шестьдесят пятом номере, но убегала-то Алла из шестьдесят девятого. Просто она не смогла выйти с балкона через ближайший, наш с Райкой, номер – шестьдесят седьмой. У нас балконная дверь, зараза, заклинивает! Пришлось девушке прогуляться до шестьдесят пятого, там, наоборот, дверь слабенькая, открывается одним чихом, я знаю. А на полпути между балконом и выходом в коридор стоит большая кровать – самое подходящее место для временного убежища перед последним броском на волю. Там-то Аллочка свой браслет и потеряла, а я потом его нашла.

– Странно, – задумчиво молвил полковник, не отводя от меня туманного взора. – По моим сведениям, серебряный браслет с кораллом в шестьдесят пятом номере нашла горничная.

– Это уже на следующий день после гибели Аллочки, да? – отмахнувшись от серой тучки, быстро уточнила я.

– Совершенно верно, – подтвердил Артем Петрович, окуривая меня сизым дымом почти так же тщательно, как пасечник – пчелиный улей, приговоренный к конфискации. – И нашлось это украшение не под кроватью, а непосредственно в разобранной постели…

– Так это я его там потеряла! – засмеялась я. – Ночью, когда перепутала двери и вломилась в соседний номер, да так и уснула в чужой постели!

– Вижу, жизнь интересной женщины богата приключениями, – с сарказмом пробормотал полковник.

– Танька, он назвал тебя интересной! – Тяпа подтолкнула меня изнутри, Нюня растроганно заахала, и я сразу же забыла про пугающий детектив, переключившись на волшебную любовную историю.

Было бы так здорово после всех волнений и передряг оказаться в крепких объятиях сильного мужчины, гарантированно не принадлежащего к криминальным структурам, что я замерла и даже зажмурилась в надежде на первый поцелуй. Как же, размечталась! Настоящий полковник ни обнимать, ни целовать меня не стал и даже руку не пожал с благодарностью за помощь следствию. Он просто встал и вышел, небрежно бросив через плечо:

– Никуда не уезжайте.

– И вся лав стори? – недоверчиво буркнула Тяпа.

Я вздохнула и сложила нецелованные губы в горькую улыбку.

– Что случилось? – огорчилась Нюня, позже всех выходя из романтического транса.

– Кажется, у настоящего полковника слишком высокий моральный облик. Не надо было говорить, что ты спала в чужой постели! – упрекнула Тяпа.

– Да и спать там не надо было, – кротко согласилась я.

– И вообще, в последнее время ты слишком часто лежишь не там, где надо! – сверх необходимости развила тему знатная моралистка Нюня.

Я молча проглотила укор и сползла с кушетки, которая тоже не являлась моим законным лежбищем. Чувствовала я себя нормально, обморок как будто меня даже освежил. Во всяком случае, соображать я стала лучше. Вон как лихо вычислила убийцу Аллочки – маниакального садиста Витю!

– Не хочу никого огорчать, но прошу вспомнить, что в ту ночь, когда была убита Аллочка, в шестьдесят девятом номере жил уже не Витя, а совсем другой человек. Тот парень, которого ты выгнала вместе с девками! – напомнила мне Нюня.

– Чтобы убить кого-то на территории отеля, не обязательно в этом отеле жить! – отмахнулась я. – Витя мог специально съехать из гостиницы еще до запланированного убийства, чтобы отвести от себя подозрения!

– Когда ты упала, в голове у тебя все перетряхнулось, а теперь встает на свои места, – предположила Тяпа. – Скоро ты поймешь абсолютно все!

– Включая правила образования временных форм английских глаголов? – не поверила я.

В этом мудрая Тяпа обнадеживать меня не стала, но я не сильно расстроилась. Задачи жечь, как сказал бы поэт, сердца людей английским глаголом у меня никогда не было. Вот англосаксонской невозмутимости мне не хватало, это правда: выступив за занавески и неожиданно нос к носу столкнувшись с рослой фигурой в белом, я вздрогнула и отшатнулась, едва не сбив штатив для капельницы. Металлическая палка качнула тумбочку, и на пол спорхнул заполненный рецептурный бланк.

– Тихо, тихо! – рослая фигура одной рукой поддержала меня, а другой падающий штатив.

Я с запозданием узнала Павла Ольденбургского. Он наконец сменил свой вызывающий театральный мундир на щегольской белый костюм и смотрелся бы беззаботным младым олигархом, если бы не повязка на голове. Бинты, вспученные могучей шишкой, здорово мешали воспринимать младую олигархическую жизнь как беззаботную.

При виде раненого принца я вспомнила, что так и не успела выяснить, чего ради он хотел дать мне пачку американских денег, при этом упоминая всуе мою израильскую подругу.

– Может, баксы предназначались именно ей, а тебя Ольденбургский с повышением перевел из рядовых путан в бандерши? – подколола Тяпа.

Эта версия не показалась мне лестной.

– Послушайте, Павел! – сказала я твердым голосом. – Насчет ваших долларов…

– Вам этого мало? – забеспокоился он.

– Знать бы, за что это! – пробормотала моя Тяпа.

Поскольку теперь я знала, что Ольденбургский не причастен к исчезновению Раисы из больницы, куда она благополучно вернулась для продолжения лечения, темы для беседы с нанесением телесных повреждений у нас вроде уже не было. Я спокойно могла послать этого принца с его подозрительными баксами куда подальше, только сначала, как порядочная девушка, должна была вернуть ему его вещички – бутафорский пистолет и пуговицу от мундира. Отсутствие этой маленькой детали сильно вредило образу лощеного офицера-аккуратиста, а восполнить досадный пробел в пуговичном ряду представлялось делом непростым. В настоящее время в наших широтах аксессуары к эсэсовской форме не найти даже в бутиках винтажных шмоток.

Правда, Ольденбургский знать не знал о том, что его пуговка у меня. Я ведь не афишировала свой тайный визит в его гостиничный номер.

– К черту подробности! – посоветовала Тяпа. – Отдашь пуговицу – и все дела. Если спросит – скажешь, что нашла ее в коридоре.

«Вальтер», которым пренебрегли коллеги настоящего полковника, по-прежнему оттягивал карман моих трикотажных штанов. Я вытащила его и вручила Павлу:

– Вот, возьмите. И еще одна ваша маленькая штучка у меня в номере лежит.

– Если позволите, я заберу ее прямо сейчас! – обрадовался Ольденбургский.

В этот момент в смежном кабинете особенно бравурно, оркестровой медью загремели инструменты, затем послышался долгий вздох облегчения и устало-признательное: «Доктор, сколько я вам должен?» Стало понятно, что очередной сеанс зубоврачебной пытки подошел к концу, и наш с Паулем тет-а-тет вот-вот нарушит явление пациента, чьи муки и карманы благополучно облегчил местный дантист.

– Встретимся у тебя в номере через десять минут! – нервно оглянувшись на белую, как здоровая зубная эмаль, дверь стоматологического узилища, сказал Ольденбургский и первым вышел из медпункта, наступив на незамеченный им рецепт.

Я подняла его, чтобы положить на место, и задержала взгляд на докторской печати. «Криворучко», – шепнули мне синие буковки.

Гм, где я слышала эту выразительную фамилию?

Ольденбургский ушел, я поспешила за ним и была на месте уже через пять минут.

– Дом, милый дом! – растрогалась Нюня.

В мое отсутствие в номере сделали уборку, разбросанные пернатыми пиратами крошки исчезли бесследно, а страницы манускрипта графомана от кавалерии камер-казака Пащика сложились в стопку, придавленную чистой пепельницей. Это смотрелось символично – как завуалированное приглашение проверить справедливость булгаковского «Рукописи не горят». Спалить сей монументальный труд хотелось гораздо больше, чем прочесть. Мне вообще очень хотелось произвести какое-нибудь разрушение – сугубо для морального очищения. Однако я прислушалась к Нюне, которая требовала, чтобы я вела себя, как цивилизованный человек, и решила ограничиться очищением физическим. Ольденбургский все медлил, и я, торопясь смыть с себя липкий пот недавнего обморока, уже полезла под душ, когда он, наконец, явился и конспиративно отстучал в мою дверь первые такты незабываемой песни из кино про Штирлица:

– Тук! Тук! Тук! Тук-тук-тук, тук! Тук! Тук!

– Из крохотных мгновений создан дождь! – подхватила Нюня, пока я сражалась с полиэтиленовой шторой. – Течет с небес вода обыкновенная!

Вода действительно текла, и не только из душа, но и с меня, поэтому я не стала затягивать общение с гостем сверх необходимости. Ограничилась тем, что приоткрыла дверь на ширину плеч котенка, просунула в щель мокрую руку и уронила в ладонь Ольденбургского аккуратный картонный пакетик с логотипом отеля. В нем вместе со швейными принадлежностями – иголкой, булавкой и двумя жалкими нитяными моточками – лежала винтажная мундирная пуговица.

– Это тебе, – сказала я, торопясь закрыть дверь.

– А это тебе, – ответил Павел, в последний момент протолкнув в сужающуюся щель картонную коробку размером с пачку печенья.

Коробку тоже украшало незатейливое и одновременно пафосное лого «Перламутрового» – небывало крупная жемчужина, распирающая слишком тесную для нее гофрированную ракушку. Под картинкой тянулась надпись: «Салфетки бумажные». Я удивилась такому неожиданному подарку, но отказываться от презента не стала. Мягкая гигроскопическая бумага ситуативно сочеталась с моими мокрыми телесами.

Небрежно забросив салфетки на полочку под зеркалом, я вернулась под душ и неторопливо, со вкусом закончила омовение. Старательно намазавшись молочком для тела, напитав кремом кожу лица, я в облаке ароматного пара выплыла из ванной и позвонила домой – дедушке.

– Танюнечка! – обрадовался он. – Как тебе там отдыхается, милая?

– Я не скучаю, – уклончиво ответила я, не спеша пугать пожилого родственника рассказом о своих приключениях. – Тут как раз проходит крупный международный симпозиум, приехало много интересных людей. Ты, деда, может, знаешь такого депутата – Колчин Илья Егорович? Он на своей яхте приплыл.

– Он Егор Ильич, – поправил дедуля уже не радостным голосом. – Танюнечка, держись от него подальше, это плохая компания!

– Да я с ним не вожусь, я просто так сказала. Говорят, этого Колчина вчера обворовали!

– Не иначе Репина украли? – охнул дед.

– Какого Репина? – удивилась я.

– Как это какого, ты что, стыдно не знать! Илью Репина, великого русского художника! – пристыдил меня дедуля. – На колчинской яхте в кают-компании висит настоящий Репин – ранний вариант картины «Торжественное заседание Государственного совета 7 мая 1901 года в честь столетнего юбилея со дня его учреждения».

– Силен старик! – искренне восхитилась дедушкиной памятью досрочно склеротичная Тяпа.

– Насчет колчинского Репина ничего не знаю, – сказала я. – По слухам, у него какие-то важные бумаги украли. Что-то по нефтегазовой части.

– А-а-а! – протянул дедуля и надолго замолчал.

– Что «а-а-а»? – не выдержав, невежливо спросила я.

– Танечка, ты в эти дела не встревай, – сказал дед.

– Я и не встреваю, – соврала я и перевела разговор на тему бабулиного и дедулиного здоровья.

И, лишь закончив разговор, обратила внимание на шум в коридоре.

– Ой, батюшки! – горестно восклицала какая-то женщина. – Ой, горюшко!

– Ну и что, что батюшка, ну и что, что горюшко, – зашептала мне в ухо трусливая Нюня. – Чужие проблемы с родственниками нас не касаются! У нас своих предостаточно!

Я не стала уточнять, чего, по ее мнению, у нас перебор – проблем или родственников. Тяпа требовала от меня активных действий. Я торопливо запаковалась в махровый халат, высунулась в коридор и увидела упитанный серо-бурый зад, выглядывающий, если можно так сказать о пятой точке, из соседнего номера. Дверь в него была открыта настежь, и голосила дама слишком громко для интимной ролевой игры, поэтому я не постеснялась вмешаться и спросила:

– Что случилось?

Зад втянулся в помещение, а вместо него показалась голова в тугих кудряшках свежей химической завивки. По макияжу в стиле «Чингачгук на тропе войны» я узнала горничную Клаву.

– Ох, батюшки! – воскликнула она вместо ответа.

Упоминание батюшек во множественном числе будоражило воображение. Мне живо примстились священнослужители в рясах, с крестами на животах и благостными лицами праведников. Что они могут делать в столь не богоугодном заведении, как наш отель, приют порока, я не придумала, поэтому подошла посмотреть.

Действительность далеко превосходила самые смелые фантазии. Никаких благолепных людей в черном в соседнем номере не было. На полу в прихожей, раскинув ноги циркулем, сидел некто в белом с этих самых ног и до головы, спрятанной под жемчужным шаром. Не то анимированный логотип «Перламутрового», не то космонавт в парадно-выходном скафандре…

– Гуманоид с Сириуса! – вспомнила Тяпа.

– Бу-бу-бу! Бу! Бу! – злобно и гулко забубнил гость из очень дальнего зарубежья, тщетно пытаясь снять шлем.

Попытка не удалась, гуманоид расстроился и стукнулся головой о стену.

– Тихо, тихо! – громче прежнего заголосила горничная Клава. – Расколотишь казенный плафон, кто платить будет?

– Ах, так это плафон? – пробормотала я и подняла глаза (что было бы гораздо более уместно в присутствии кроткого святого отца, чем буйного брата по разуму).

Голый шнурок, свисающий с потолка, напомнил инфантильной фантазерке Нюне хвост, потерянный осликом Иа. Хотя даже Нюня не смогла вообразить кульбит, который должен был проделать четвероногий (как Пятачок) ушастый (как Кролик), но не летучий (как Сова) дружок Винни Пуха, чтобы оставить свой хвост на крючке в потолке.