Руссо туристо, облико морале

Я шла и все сильнее волновалась – не о себе, нет! Седенький старичок в белых одеждах здорово походил на заиндевевшего богомола, обещающего отойти в мир иной с первыми осенними заморозками. Мне сделалось тревожно: а ну как от перепада температур и переживаний славному дедушке придет внезапный капут, а я даже не смогу вызвать «Скорую»?! Мобильник у меня был, но я не знала, как позвонить в неотложку. И спросить было не у кого: дед говорил только по-немецки. Я собрала в кучку все свои скудные познания в языке Шиллера и Гете, щедро сдобрила их фантазийными словесами в псевдоготическом стиле и, часто приседая в книксенах, проникновенно сказала:

– Прогулкен – даст из фантастиш, но шли бы вы, дедуля, на хаузен, битте!

Уж не знаю, как это прозвучало для немецкого уха, но дедок отстал. То ли умудрился меня понять, то ли остолбенел от удивления, что я вдруг заговорила человеческим голосом. Мы расстались очень довольные друг другом.

Кварталом позже на моем пути встретилась японская чета. Эти не знали даже немецкого, а у меня всегда было плохо с японским. После пятиминутной дискуссии на разных языках мы нашли одно общепонятное слово: Москва. Японцы очень обрадовались и по собственной инициативе препроводили меня в российское посольство.

– Данке шен! – поблагодарила я, царапая брусчатку в реверансе.

Будить российского консула я не собиралась. Во-первых, была уверена, что найду дорогу до отеля и без него. Во-вторых, у меня при себе не было паспорта, зато имелась твердая уверенность, что наш российский чиновник и за рубежом поинтересуется в первую очередь бумажкой, без которой я не человек, а нечто такое, чему место не в посольстве, а там, где засела хворая Трошкина.

Дождавшись, пока добрые японские люди уйдут восвояси, я обошла форпост отечества по периметру, попутно с интересом осматривая достопримечательности – фонтанчик и старинный православный собор. Очень симпатичная маленькая церквушка находилась в стадии реставрации: ее окружали строительные леса, на которые мне сразу же захотелось забраться.

В горные выси меня повлекло отнюдь не стремление к духовному росту. Я вспомнила, что видела что-то очень похожее на такую вот башенку с куполом-луковкой в правом верхнем углу окошка своего номера в комфортабельной имперской конюшне. По идее, приблизившись к куполу, я должна была увидеть отель. Это сильно облегчило бы дальнейшую навигацию в тихую гавань с удобной кроваткой.

Не теряя времени даром, я обежала церквушку, нашла вблизи заколоченной двери широкую наклонную доску-трап, поднялась по ней на леса и с самой верхотуры с интересом обозрела окрестности. Зрительная память меня не подвела: теплое трехзвездочное стойло, унаследованное мной и Трошкиной за лошадками Вильгельма Какого-то, обнаружилось совсем рядом.

– Ну все понятно! Спуститься, пройти квартал вперед, повернуть налево, подняться на мостик – и сразу за ним будет отель!

Я скоренько проложила курс и даже заготовила в дорогу подобие лоции, пощелкав в нужную сторону фотоаппаратом. Снимок мог сойти за карту местности.

Засмотревшись на дисплей камеры, где застыла вполне качественная цветная картинка – вид квартала с высоты комариного полета, – я не сразу заметила, что доски подо мной задрожали. А когда ощутила это, не сразу поняла причину сего внезапного волнения: мне подумалось, что почву сотрясает какой-то тяжелый транспорт. Я выглянула на улицу и…

Сильный удар чуть пониже спины отшвырнул меня с лесов, как лодочное весло – зазевавшуюся лягушку!

Падала я, будучи в полном сознании и абсолютном ужасе, поэтому мой полет ознаменовался воем, которого культурные столицы Европы не слыхали, наверное, со времен авиационных налетов Второй мировой. Я бомбой просвистела мимо трехэтажных лесов и за ничтожное мгновение до неизбежной встречи с землей малодушно отключилась.

2. Алла

В тот прекрасный апрельский день, полный света, радости и волшебной музыки Моцарта, ничто не предвещало беды. Я от души наслаждалась поездкой, и даже случайное недомогание не испортило впечатления от первых дней нашего пребывания в столице Австрии.

Тучи начали сгущаться ближе к вечеру. То есть погода нисколько не ухудшилась: вечер был дивный, теплый, ласковый, и я искренне порадовалась за подружку, которая отправилась на приятную прогулку. Однако время шло, вечер превращался в ночь, добропорядочные венцы перемещались в спальни, где облачались в уютные пижамы и теплые колпаки, фонари на улицах и площадях гасли, погружая сонный город во мрак… А загулявшей Кузнецовой все не было и не было!

Не скрою, я начала волноваться. Потерять счет времени, предавшись разнузданному шопингу, Инка никак не могла: все торговые точки давно закрылись. И утешительную версию о том, что она задержалась в какой-нибудь бюргерской пивной за дегустацией восемнадцати сортов австрийского пива, тоже пришлось отбросить после двадцати двух часов: к этому времени выпроводили посетителей даже самые долгоиграющие заведения венского общепита. Таким образом, я не знала, куда запропастилась моя подруга, и, к сожалению, не могла ей позвонить. Я весьма продолжительное время находилась в помещении, не оснащенном телефонной связью, и по не зависящим от меня причинам физиологического характера не могла из него выйти, чтобы взять оставленный на прикроватной тумбочке мобильник.

Такая возможность появилась у меня только в одиннадцатом часу вечера. К этому моменту мое самочувствие улучшилось, зато настроение ухудшилось, потому что Инка упорно не отвечала на мои звонки. Сама того не желая, я стала думать о грабителях, маньяках, всякого рода маргинальных личностях и разных генетических уродах, которыми должна быть богата старая Европа с ее многовековыми традициями близкородственных браков. Закрывая слезящиеся от ветра и горя глаза, я явственно видела белокурую красавицу Кузнецову прикованной к сырой стене подземелья мрачного готического замка какого-нибудь дегенеративного австрийского фон-барона.

Не в силах выносить состояние мучительной неизвестности, я вышла на балкон и некоторое время с тревогой обозревала окрестности, напрягая глаза в попытке разглядеть в подступившем к отелю мраке знакомую фигуру в приметной оранжевой курточке. Ее я так и не увидела, зато узрела неподалеку красивую церквушку, судя по архитектуре – православную. Я расценила это как знак свыше: до того момента я решительно не представляла, к кому обратиться с мольбой о помощи. Поделиться своей проблемой с персоналом отеля я не могла по причине незнания немецкого, а звонить русскоговорящим родным и близким в Екатеринодар не имело смысла – помочь они ничем не смогут, а волноваться будут еще больше, чем я. То ли дело добрый боженька, он, если захочет, и поймет, и подсобит!

– Господи! – прошептала я, устремив молящий взгляд на тускло золотящуюся луковицу купола. – Прошу тебя, пусть Кузнецова живой и невредимой вернется в отель, а то я так беспокоюсь, что просто убила бы эту идиотку!

Наверное, высшие силы нашли мою просьбу противоречивой – никакого отклика на нее я не получила. Я помолилась еще («Господи, наставь Кузнецову на путь истинный к гостинице!») и еще («Господи, дай сил мне и не дай их маньякам!»), но ситуация не изменилась. Рассудив, что мои молитвы скорее и вернее дойдут до отца нашего небесного, если я озвучу их непосредственно в храме, я живенько собралась, вышла из гостиницы и побежала к церквушке.

Увы, она была закрыта! Вокруг здания в несколько ярусов поднимались строительные леса. Я подошла к церкви близко, как смогла, – буквально уткнулась носом в кирпичную кладку – и не по канонам, но с большим чувством забормотала:

– Господи, на все воля твоя, спаси и сохрани странствующую Кузнецову, укажи ей дорогу к отелю и с опережением обрушь свою карающую десницу на головы злоумышленников, которые могут…

Закончить фразу я не успела, ибо в следующий миг получила немедленное подтверждение того, что даже всевышний не свободен от мужского шовинизма и придерживается принципа: «Выслушай женщину и сделай наоборот». Воистину, первочеловек Адам был сотворен им по собственному образу и подобию!

Краем глаза я заметила стремительно надвигающуюся тень, и чья-то увесистая десница обрушилась на мою собственную голову.

Если бы не привитая мне покойной бабушкой похвальная привычка носить головные уборы, мой череп мог бы серьезно пострадать от соприкосновения с кулаком злодея. К счастью, на мне была мягонькая трикотажная шапочка, которую я на подходе к церкви ассоциативно – для пущего сходства с монашенкой в клобуке – накрыла стеганым капюшоном плаща. Двойная амортизация уберегла от черепно-мозговой травмы, но и напавшего на меня негодяя я не увидела: от удара шапка сползла на левый глаз, а правый закрыл покривившийся капюшон. Пока я с ревом и воем освобождала себе обзор, злодей исчез, как будто его и вовсе не было. Но шишка, стремительно созревающая на моей голове, и левое ухо, горящее огнем, как пирожок с пылу с жару, свидетельствовали об обратном.

– Ах ты, гад! – размазывая по лицу слезы, тушь, тени и помаду, вскричала я. – Ну уж нет! Я этого так не оставлю!

По причине тесной многолетней дружбы с потомственной авантюристкой Кузнецовой у меня не всегда получается быть добропорядочной гражданкой, но в идеале я к этому стремлюсь. Я исправно плачу налоги, хожу на выборы, не нарушаю правила дорожного движения, сигнализирую куда надо о подозрительных личностях и предметах. Разумеется, даже в чужой стране я не могла пройти мимо такого вопиющего нарушения закона, порядка и мирного течения жизни, как неспровоцированное нападение уличного хулигана на одинокую беззащитную интуристку!

Я вспомнила, что рядом с красивым особняком российского посольства видела представительного мужчину в полицейском форме, и побежала сигнализировать.

3

Катя?

В оглушительной тишине надо мной слева направо проплыл призрачно сияющий радужный шар.

– Это что? НЛО? – без особого удивления прошелестел мой внутренний голос.

Светящийся шар неспешно пролетел в обратном направлении. Я поморгала, стряхнула с ресничек слезинки и опознала в предполагаемом НЛО большую электрическую лампочку. Стеклянная груша на длинном шнуре свисала с лесов и медленно раскачивалась.

Я заворочалась, и ватную тишину распорол противный скрип, неприятно напоминающий о пружинах продавленного дивана. Я поднялась, огляделась и обнаружила под собой проволочный стог, под давлением моего тела превратившийся в подобие большого птичьего гнезда.

– Где я? – услужливо подсказал реплику внутренний голос.

Я послушно огляделась. Справа от меня высилась каменная башня в тройном кольце строительных лесов, слева поднималась баррикада из бумажных мешков, содержимое которых было обозначено словом на незнакомом мне языке. Слово было длинное, как товарный состав, и при попытке озвучить его травмировало мой речевой аппарат колючками многочисленных согласных. Ни малейшего смысла в этих неуютных фонемах я не уловила.

Кряхтя, как старая бабка, я встала, отряхнула одежду. Сунула руки в карманы куртки и убедилась, что они пусты.

– Ну вот, приехали! – ахнул мой внутренний голос. – Тебя ограбили!

– Кто? – закономерно поинтересовалась я и снова огляделась.

Вокруг не было ни души.

Я не поленилась обойти башню кругом и минут десять бродила среди мешков, ящиков и холмиков, заботливо укрытых полиэтиленом, спотыкаясь о них же и все больше проникаясь мыслью, что делаю что-то не то.

– Слушай! – позвал меня внутренний голос, когда я завершила круг почета и пришла к своему опустевшему проволочному гнезду с другой стороны. – Может, лучше пойдем отсюда?

Это предложение мне понравилось, но показалось недостаточно конкретным, и я попыталась уточнить:

– А куда?

– Ну… Куда-нибудь, – растерялся внутренний.

И тут я почувствовала, как по позвоночнику вереницей побежали мелкие мурашки. Никакого представления о том, как я попала на эту стройку, у меня не было!

– Может, ты вылупилась из этого проволочного кокона? Как птенец из яйца стальной птицы! – зло съязвил откровенно напуганный внутренний голос. – Тогда со временем из тебя вырастет самолет! Натренируешься наматывать круги вокруг башни и станешь чартером!

Этот идиотский треп лишил меня остатков душевного спокойствия. Отвесив могучий пинок предполагаемому самолетному гнезду, я в гневе и страхе гаркнула: