Вкус заката

«Любовь женщины не может жить без комплиментов и признаний. Только они нейтрализуют медленный, но смертельный яд сомнений и тихой ревности.

Бурную женскую ревность нельзя нейтрализовать ничем. Она в мгновение ока превращает родник нежного чувства в кипящий гейзер и в клочья разрывает сердце. Разумеется, любовь умирает, но это быстрая смерть.

Боги не были ко мне добры. Моя любовь умирала в муках!»

Яростно тюкнув по кнопке с изображением восклицательного знака, я сломала ноготь и громко выругалась.

– Что-то случилось? – встрепенулся Санчо за перегородкой.

Через тонированное стекло я видела его силуэт: Санчо развалился в кресле, забросив ноги на стол и полируя ногти.

– Ничего страшного! – мрачно ответила я. – Все страшное, что только могло случиться, уже произошло!

– Ясненько! – невозмутимо ответил Санчо и прогремел выдвижным ящичком.

Из приемной донесся запах лака для ногтей.

– Закончишь с маникюром – поделись пилочкой! – ворчливо попросила я, с сожалением посмотрев на изувеченный ноготь.

Оттопыренный средний палец смотрелся в тему – мне как раз очень хотелось послать весь мир куда подальше. Но я еще пыталась взять себя в руки, а потому загнула рабочий палец со сломанным ногтем и одним указательным перстом с ускорением наколотила начало нового абзаца:

«Я не познала бурной ревности, но не потому, что ты не дал мне повода».

Последнее слово неожиданно четко проассоциировалось у меня с выпивкой.

– А и в самом деле! Нет повода не выпить! – обнадеженно подумала я вслух.

– У нас есть шампанское! – чутко отреагировал предупредительный помощник. – С Нового года осталось еще пол-ящика!

– Да какое шампанское?! – обиженно возразила я. – Мне надо что-то покрепче. Может, виски с содовой?

Я увела руки от клавиатуры и в наступившей тишине внимательно прислушалась к себе.

Спиртное я употребляю редко, но, как говорят в народе, метко и авторитетно заявляю: когда собираешься делать коктейль из виски с содовой, надо очень внимательно прислушиваться к своему внутреннему голосу, потому что он лучше знает, какой должна быть правильная пропорция между спиртным и газировкой.

Коктейль из виски с содовой – это вовсе не так банально, как может показаться. Это не просто выпивка! Это нечто среднее между сеансом экстренной психотерапии и скоростным погружением в глубокую медитацию. И соотношение ингредиентов напрямую зависит от того, насколько тебе в данный момент паршиво и насколько ты хочешь, чтобы стало хорошо.

По десятибалльной шкале в тот день мне было погано на девять с плюсом. Еще хуже мне было бы только в том случае, если бы я не помнила, что в дальнем углу пуленепробиваемой камеры пожаростойкого сейфа для документов как раз на такой экстраординарный случай пылится початая бутылка «Белой Лошади».

– Санчо, сбегай за колой! – крикнула я, вытащив пузатую емкость с золотым напитком на свет божий.

И, пошарив глазами по полкам с книгами и разнокалиберными спортивными кубками, добавила:

– И рюмку принеси!

– Айн момент! – бархатным тенором пропел из приемной мой помощник Александр, безропотно откликающийся также на Санчо.

Иногда, когда он уверен, что я в хорошем настроении и, следовательно, не казню его за нарушение субординации, он тоже называет меня в испанском стиле – Донна Анна. Когда же я в плохом настроении, меня лучше вообще не трогать, потому что я взрываюсь, как изъеденная коррозией глубинная бомба.

В роли коррозии, систематически подтачивающей крепость моей нервной системы, частенько выступает моя же нездоровая склонность к бурным и непродолжительным романам. Я до безобразия влюбчива, что в сочетании с изобретательностью и предприимчивостью обеспечивает мне нескучную личную жизнь на протяжении… гм… не скажу уже какого количества лет.

В каждую новую любовь я бросаюсь, как склеротический десантник без парашюта в воздушный океан. В затяжном полете захлебываюсь эмоциями, упиваюсь эйфорией свободного падения и, в кратчайшие сроки достигнув максимальной глубины интимных отношений, периодически нахожу себя на дне в виде бесформенных останков, на первый взгляд не поддающихся восстановлению. К счастью, это обманчивое впечатление: кусочки моего разбитого сердца собираются воедино так же легко, как шарики ртути. Но врожденным это качество не является, я воспитала его в себе годами мучительных тренировок.

В тот день я решила, что должна расстаться с Андреем. Это решение далось мне с большим трудом – в окончательной (хотелось так думать) версии я приняла его с четвертой попытки. Предыдущие три я позорно провалила, потому что мысль, в муках рождавшуюся в верхах – в моей голове, не поддерживали мои же низы. Ощущение вселенской пустоты в том женском месте, для которого еще не придумано приличного и не вычурного названия, возникало у меня всякий раз, когда я твердо говорила Андрею и самой себе: «Ну, все, хватит с меня, кончено, больше никогда! С тобой – ни-ког-да!» А хотелось всегда и с ним. С ним, именно с ним и только с ним!

День, два, три я героически сражалась со своей животной натурой, бестрепетно обрубая все контакты со впавшим в немилость любовником. Я запрещала всем, включая свой собственный внутренний голос, упоминать его имя. Я выбрасывала в мусор накопившиеся со времени предыдущей попытки разрыва письма, фотографии и мелкие подарки. Я выключала телефоны, не запускала скайп, игнорировала электронные сообщения, голубиную почту, морзянку, сигнальные флажки, ракеты и барабаны.

Санчо в эти периоды также переходил на осадное положение и стойко сражался с атаками удивленного, недоумевающего или разгневанного Андрея на своем рубеже. Полагаю, мой помощник делал это охотно и даже с удовольствием. Как все мужчины, он не чужд ревности и садизма, а потому в роковой час с радостью отшивает моих более или менее удачливых ухажеров изысканными фразами типа: «Анна Ивановна просила передать, что непременно встретится с Вами позже – в следующей жизни!»

Я выбралась из кресла и босиком – туфли остались лежать на боку под столом – прошлась вдоль стеллажа, присматриваясь к кубкам. Золотой, с серебряными ручками и неописуемыми финтифлюшками – приз за победу в шахматном турнире – показался мне подходящей посудиной. Я на глазок определила его емкость как пол-литровую, и внутренний голос заверил меня, что это самое то.

Слегка запыхавшийся Санчо ворвался в кабинет, когда я старательно и методично полировала внутреннюю поверхность кубка чистым носовым платком.

– Кола! – сказал мой помощник, поставив на край стола полуторалитровую бутыль. – И рюмка!

– Газировку оставь, а рюмку забери, она мне не понадобится, – распорядилась я, свинчивая пластмассовую крышечку.

– Помочь? – предложил Санчо.

– Береги маникюр, – отмахнулась я. – Все, спасибо, свободен! Дуй на пост.

– Вы бы полегче с виски, Анна Ивановна! – ретируясь, проворчал мой помощник. – Опять будет как тогда!

– Когда? – с горькой иронией поинтересовалась я, салютуя полным кубком закрывающейся двери.

– Как всегда! – услужливо подсказал мой внутренний голос.

Расставания с любимыми мужчинами неизменно даются мне неимоверно тяжело. По опыту прошлых разрывов можно было ожидать, что конца дня, начатого колой с пятидесятипроцентным содержанием виски, я не замечу. Да что конец дня! Сегодня я, пожалуй, даже конца света не замечу!

– За невнимательность! – Я провозгласила первый авторский тост и приложилась к краю золотой чаши.

И почти сразу же ощутила прилив вдохновения. Это был хороший признак: мне всегда гораздо лучше работается в периоды, когда мое сердце свободно.

Я вернулась за стол, поставила золотую чашу рядом с компьютером, с помощью ножниц для бумаги лихо исправила конфигурацию сломанного ногтя и застучала по клавишам:

«Я видела тебя с другой женщиной. Вы были вдвоем в кабинете, обставленном в скучном казенном стиле. Рядом, в большой светлой комнате, ходили, разговаривали и смеялись нарядно одетые люди. Я была там с ними, но необъяснимое внутреннее чутье вернее, чем любой прибор, сообщало мне о твоем местонахождении. Если я не видела тебя, то безошибочно ощущала твое присутствие затылком, сердцем, третьим глазом…»

Первые свои два глаза – и правый, и левый – я к этому моменту уже закрыла, чтобы сосредоточиться на переживаниях лирической героини. Я вдохновенно печатала вслепую и поэтому помощника, заглянувшего ко мне в кабинет, не увидела, а за дробным стуком пальцев по клавишам и не услышала. Санчо пришлось закашляться, как чахоточному, и только тогда я очнулась:

– А?

– Бэ! – ляпнул непочтительный мальчишка. – То есть к вам тут пришли, Анна Ивановна.

– Я сегодня посетителей не принимаю! – заявила я.

И вместо нежелательных посетителей охотно приняла еще одну порцию живительной смеси из шахматного кубка.

Дзинь! – проаккомпанировал доброму глотку мой мобильник.