Кактус Нострадамуса

Несомненно, «Лимон и мята»! Именно им наша бабуля густо пшикает в своей комнате, маскируя запах рукодельных пахитосок, которые вопреки всем запретам сладострастно выкуривает, когда остается дома в одиночестве!

Я с интересом присмотрелась к полированной поверхности стола и разглядела на ней мокрый кольцевидный след маломерного стеклянного сосуда типа «рюмка».

Это меня обнадежило. «Кто выпивает, тот выживает!» – кратко формулирует популярный в нашем отечестве способ борьбы с депрессией мой братец Зяма.

– Добрый день, прошу вас, с кем имею честь?

Хозяин кабинета при виде моего нездорового интереса к его офисной мебели заволновался, дернулся и неосторожно толкнул рукой компьютерную мышь.

Экран монитора просветлел, и я тоже воссияла улыбкой.

Не помню, чтобы меня когда-либо радовали смелые эротические картинки, но все когда-то случается в первый раз. Изображение грудастой дамы в дезабилье, возникшее на экране, однозначно свидетельствовало о том, что уважаемый Владимир Леонидович не утратил интереса к простым радостям жизни.

– Меня зовут Инна Кузнецова. Я из агентства «Эм Би Си», – представилась я, без приглашения опускаясь на стул, с которого нельзя было видеть экран монитора.

Владимир Леонидович шумно выдохнул, сердито хлопнул предательницу-мышку по пластиковой спинке и сложил руки домиком, изображая внимание.

– Мы разрабатывали для вас концепцию рекламного оформления офиса, – напомнила я. – Те самые щиты на окнах.

Владимир Леонидович поджал губы.

– Знаю, знаю, теперь вам кажется, что это была крайне неудачная идея, – предупредила я обвинение. – Не буду спорить, не за тем пришла.

Владимир Леонидович побарабанил пальцами по столу.

– Я пришла предложить вам помощь в реабилитации репутации «Бетабанка», который в связи с ограблением понес не только материальные, но и моральные потери, – объяснила я.

Владимир Леонидович поднял брови.

– Возможно, мы сумеем повернуть ситуацию так, что она будет не во вред вам, а на пользу, – сказала я.

Владимир Леонидович наклонил голову к плечу.

– Цена вопроса – новый заказ на рекламное сопровождение, – ответила я на невысказанный вопрос, после чего сложила руки на груди и откинулась на спинку стула.

Возможности пантомимы не безграничны. Уважаемому Владимиру Леонидовичу придется открыть рот и ответить на мое предложение хотя бы «да» или «нет»!

Вместо этого он, подумав, ответил развернутым вопросительным предложением, не имеющим видимой связи с обсуждаемой темой:

– Скажите, Инна, как вы относитесь с коньяку?

– Положительно, – ответила я, прекрасно понимая, что настоящий разговор только-только начинается.

Потом мы пили коньяк и предметно обсуждали сначала новую концепцию, затем гонорар «Эм Би Си», а потом принципиальную возможность встретиться вечером в неформальной обстановке хорошего ресторана. Заинтересованность в последнем пункте выразил исключительно Владимир Леонидович, у меня на вечер были совсем другие планы, о чем я и сообщила новому кавалеру честно и прямо:

– Извините, не могу: в двадцать ноль ноль у меня свидание с очень настойчивой дамой.

После чего Владимир Леонидович записал меня в лесбиянки, каковой навет я даже не стала оспаривать.

Торопясь отделаться от кокетливого комдиректора, от почетного эскорта к выходу я отказалась. Я думала, что и сама найду дорогу, но ошиблась.

Пустые и безжизненные коридоры без всяких указателей и опознавательных знаков спровоцировали у меня легкий приступ топографического идиотизма. За каким-то из углов я повернула не в ту сторону и вскоре забрела в такую тишь и глушь, в сравнении с которой заброшенный деревенский погост показался бы средоточием бурной общественно-политической жизни.

Очевидно, это был эпицентр скорби. Как я ни прислушивалась, не уловила ни звука даже за теми дверьми, к которым беззастенчиво прикладывалась ухом! Тихо и пусто было даже в курилке, которую я опознала по мощной вытяжке на потолке и стройному ряду здоровенных пепельниц, стилизованных под мраморные полуколонны.

Я уже думала повернуть обратно и поискать свет в конце туннеля на более обжитых территориях, когда услышала прямо по курсу приглушенные голоса.

Они доносились из-за двери, украшенной сияющим золотым прямоугольником.

К сожалению, я близорука, а хорошо начищенный металл имеет свойство ослепительно блестеть, так что надпись на табличке я разобрать не успела.

Дверь распахнулась, заставив меня проворно отпрыгнуть в сторону, и из-за нее трепетной ланью нетипичного для этих копытных угольно-черного окраса выскочила девушка с кошельком в руке.

Кошелек был ярко-красный. Он единственный делал сколько-нибудь цветной мрачную картинку, которую являла собой проворная девушка. Я не хочу сказать, что она была негритянкой, вовсе нет, всего лишь брюнеткой в глухом черном платье. Но для рисования на лице она даже помадой не воспользовалась, только черным карандашом и белой пудрой!

– О бледная дева вчерашней луны! – воспользовался редким случаем процитировать Бальмонта мой внутренний голос.

Я только головой покачала: нет, ну это же надо! Что у них тут сегодня – внеплановый Хеллоуин, слет девушек-готтов, практическое занятие гримеров из похоронных контор?!

Эта девица выглядела так, словно печальный Пьеро женился на Царевне-Несмеяне, и вместе они родили дочку, которая взрослела в темном подземелье под звон цепей и звуки реквиема!

– Я быстро, туда и обратно! – пообещала убегающая дева, оглянувшись на кабинет.

– Не спешите, Машенька, я подожду, – ответил ей мужчина, чей голос был исполнен глубочайшего страдания.

Судя по тону, дождаться он мог только собственной скорой кончины.

Мне сделалось тревожно. Безрассудная черная лань ускакала, а человек тут, похоже, помирает!

Придержав закрывающуюся дверь, я заглянула в кабинет и увидела коренастого мужчину в черном костюме. Стоя спиной ко мне, он одной рукой тянул к уху телефонную трубку, а другой нажимал на кнопки одного из украшающих стол аппаратов. И номер, который он набирал, явно был много длиннее, чем «03». Пальцы по клавишам так и порхали!

Я на всякий случай присмотрелась – вдруг это судороги? Но тут мужчина заговорил, и мое беспокойство развеялось. Голос у него был твердый, речь четкая, сознание явно ясное.

– Где код? – требовательно спросил он, не представившись и не поприветствовав собеседника. – Почему до сих пор не найден? Мы так не договаривались! Возвращай половину суммы!

Он помолчал, слушая ответ, и внезапно рявкнул:

– Слышь, ты, не заносись – урою! Кинуть меня хочешь? Да я те щас счетчик включу!

Я поняла, что с мужиком все в порядке, страдальцем и мучеником он только притворяется, как и все тут, наверное.

Конечно, странно было слышать бандитский сленг в приличном банке, но поиски кодов и иные финансовые секреты меня нисколько не интересовали.

Я бесшумно прикрыла дверь, сугубо для общего развития прочитала надпись на табличке: «Президент, Председатель Правления Максим Петрович Горохов» – и сразу же поняла, откуда неформатная лексика: из лихих девяностых, когда Максим Петрович в условиях рыночной анархии решительно и бескомпромиссно проходил стадию накопления первоначального капитала.

Я пошла по коридору на стук каблучков убегающей Машеньки, и она благополучно вывела меня из банка. На улице бледная дщерь Пьеро и Несмеяны с ходу занырнула в ближайшую аптеку, а я встряхнулась, разгоняя атмосферу тоскливого полутраура, позвонила Трошкиной и сказала:

– Алка, передай Броничу, что с «Бетабанком» я договорилась. Только не прямо сейчас передай, а в семнадцать сорок – сорок пять, ладно?

– Хочешь прогулять остаток рабочего дня? – догадалась умная Алка. – Ладно! Гуляй, заслужила!

И я пошла гулять в ближайший торговый центр.

До назначенной встречи с Зяминой шантажисткой оставалось четыре часа. За это время я успела вдумчиво изучить ассортимент восьми обувных магазинов.

На улице было ветрено и сыро, но в стеклянном кубе торгового центра пахло весной (новая коллекция ароматов в «Гав Рош»), пестрели всеми цветами радуги витрины магазинов женской одежды (финальная распродажа зимней коллекции в «Маре», тряпки нового сезона в «Бебешке» и «Пелеттоне»), и мне было тепло и радостно.

В приподнятом настроении я вернулась домой и в прихожей столкнулась с Зямой, который вместо подобающего вежливого приветствия с нескрываемым подозрением спросил меня:

– Дюха! Где мой замшевый пиджак?

– Откуда мне знать? – я пожала плечами.

Зямин пиджак из синей замши с настоящими серебряными пуговицами я надевала всего лишь трижды, и только два раза из трех совсем без спросу.

– Спроси мамулю, она недавно купила себе подходящую блузочку цвета металлик, – посоветовала я.

– Ма-а-а-ам!

Братец, мгновенно уловивший возможную связь между своим пиджаком с блестящими пуговицами и мамулиной металлической блузкой, обиженно взвыл и убежал вглубь квартиры.

Я скрестила руки на груди и приготовилась ждать. Было очевидно, что Зямка еще не готов к выходу.

Мой дорогой (во всех смыслах) братец жуткий модник, он даже дома не одевается как попало, а уж на люди даже под страхом смертной казни не появится в виде, который считает не кондиционным.

Встреча с шантажисткой, обвинение в убийстве, обнищание из-за утраты пяти тысяч долларов – на фоне неожиданной пропажи замшевого пиджака все отступило на второй план. Теперь либо Зяма найдет этот самый пиджак, либо станет переодеваться, придирчиво формируя новый гармоничный ансамбль с другим предметом верхней одежды.

Я открыла шкаф, чтобы загодя изучить варианты. Иногда братец благосклонно принимает мои советы по части нарядов. Все-таки у меня не совсем плохой вкус.

В Зяминой секции платяного шкафа вещам было тесно, а мыслям просторно. Я моментально задумалась: ну куда, с чем и – главное – зачем молодой мужик нормальной ориентации может надеть куртку-косуху из розовой кожи или вельветовый с бисерной вышивкой тренч? А белый норковый полушубок с искусно выбритой на спине картиной – копией средневековой гравюры Альбрехта Дюрера «Носорог» из «Истории животных» Конрада Геснера одна тысяча пятьсот пятьдесят первого года издания?!

– А это еще что такое? – с еще более возросшим изумлением вопросила я, обнаружив в шкафу среди тужурок, фраков и лапсердаков квадратное полотнище в красно-белую клетку – слишком большое для шейного платка и слишком маленькое для палантина.

О боже (в данном случае, о Аллах), неужели это куфия, в наших широтах более известная как арафатка – неотъемлемая часть мужского гардероба в арабских странах?!

Несмотря на богатое воображение, я затруднялась представить себе братца в этом экзотическом головном уборе.

– Я хочу это видеть! – сказала я, решительно сдернув полотнище с вешалки и сунув его в руки вернувшемуся Зяме.

Руки его как раз были пустыми – по-видимому, заподозренная в прихватизации замшевого пиджака мамуля в совершении преступления не созналась.

– Что это? – нахмурился братец. – Зачем это мне?

– Мне тоже любопытно, зачем тебе это, – призналась я. – Ой! Зямка! Ты же не хочешь завести гарем?!

– Мысль интересная, но с чего это вдруг? – удивился Зяма.

– Арабы держат гаремы, – напомнила я.

– Аллах им в помощь, а я тут при чем?

– При том, что одеваешься, как араб, разве нет?

Некоторое время мы смотрели друг на друга озадаченно, как два барана. Потом Зяма заорал:

– Мам! Почему это я похож на араба?!

Прежде чем до нас донесся ответ мамули, из кухни с нескрываемой обидой и даже с негодованием откликнулся папа:

– Чего-о-о-о?!

– Папуля, это шутка! – быстро сказала я и покрутила пальцем у виска, показывая Зяме, что он дурак.

Мамуля у нас красавица, а папуля – ревнивец, и даже тени подозрения в супружеской неверности достаточно для того, чтобы он схватился за оружие. Теперь, когда полковник Кузнецов ушел в запас из своих бронетанковых войск, это уже не так опасно, но и в аплуа кулинара-изобретателя он имеет под рукой множество неуютных предметов, вполне подходящих для победоносного рукопашного боя.

– Вот получишь по кумполу сковородкой, будешь думать, что говоришь! – шепотом напророчила я глупому братцу.

– Мам, я не похож на араба! – заорал Зяма.

– Он на папу похож! – подтвердила я. – Очень. Просто один в один!

– Только без сковородки, – справедливо заметила мамуля.

Она возникла на пороге гостиной – красивая, строгая, со взглядом, устремленным в нездешние дали, и с планшетом на сгибе руки. Прямо-таки «Мадонна с айпадом», Рафаэля на нее нет!

– Какой араб, родная? – не опуская сковородку, зловеще поинтересовался папуля.

По тону его чувствовалось, что тему он только наметил, но готов развернуть примерно так: «Какой-такой араб, когда, где именно и как долго был у тебя, моя родная Дездемона?!»

– У Дездемоны араб, вернее арап, то есть мавр, был на законных основаниях, – некстати заспорил мой внутренний голос.

– Цыц, – окоротила его я.

И, чтобы папуля не подумал, что это я ему говорю, изобретательно соврала:

– Зяма для маскарада разжился платком-арафаткой, но мне кажется, что он все равно не сойдет за араба. Видно же, что рожа рязанская!

Папуля, чьи предки по линии отца жили как раз на Рязанщине, немного расслабился. Угол наклона боевой сковородки уменьшился.

– Покажись в арафатке, – потребовала заинтересовавшаяся мамуля.

Зяма развернул просторный красно-белый плат, с сомнением посмотрел на незамеченное мною ранее коричневое пятно и неохотно накрутил себе на голову корявый тюрбан.

– Это больше подходит для Индии, чем для Аравии, – мамуля вынесла свой модный приговор и удалилась.

– Точно, для Индии! – Зяма сдернул с головы платок и сунул матерчатый ком мне в руки. – Дюха, дарю!

Я насупилась. Шуточки на тему своего редкого имени я терплю уже тридцать лет, но похоже, они никогда не закончатся.

Папуля, заметив, что я расстроилась, попытался меня утешить и сказал:

– Бери, Дюша, хорошая скатерть!

– Скатерть?! – Зяма бесцеремонно отнял у меня свой щедрый дар. – Точно, скатерть! Откуда она у нас?

Я оглянулась на открытый шкаф и злорадно сообщила:

– Не у нас, а у тебя! Она была на вешалке.

– Правда? – братец крепко задумался, подняв глаза к потолку.

– Если вам не нужно, дайте мне, – хозяйственный папуля забрал у меня приблудную скатерть и ушел с ней на кухню.

– Я понял! – немного погипнотизировав лампу на потолке, сказал Зяма. – Это скатерть из ресторана, в котором мы были вчера.

Я фыркнула:

– Нормальные фетишисты крадут у дам предметы нижнего белья, а ты, Зямка, скатерть!

– Это потому, что я был вовсе не с дамой! В ресторан меня затащил Коля Бэтмен, – он на секунду прервал повествование, чтобы спросить:

– Ты знаешь Колю?

– Я знаю Бэтмена, – нетерпеливо ответила я, не уточнив, что видела одного такого в кино. – Не отвлекайся, объясни, зачем ты скатерть свистнул?!

– Не помню, – признался Зяма. – Но судя по тому, что она висела на вешалке, я в состоянии подпития счел ее предметом верхней одежды. И использовал соответствующим образом.

Я на миг зажмурилась, воображая эту картину маслом: щеголь Зяма в бурнусе из ресторанной скатерти – и широко открыла глаза:

– А что на тебе имелось в качестве предмета верхней одежды до тех пор? Уж не замшевый ли пиджак?!

– Точно! – Зямка звучно шлепнул себя по лбу. – Значит, его нужно искать в ресторане. Правда, я не помню, как он называется…

– Бэтмен тебе в помощь, – хихикнула я.

Зяма тут же позвонил приятелю, выяснил, что пиджак действительно у него, договорился о возвращении своей любимой вещи и убежал переодеваться во что-то другое.

– Не тяни, пожалуйста! И попроще что-нибудь надень! – попросила я. – Не на парад идем, не стоит выделяться на местности.

Зяма принял мои слова к сведению и вполне быстро сформировал себе скромненький, но со вкусом ансамблик в серых тонах, позволяющих при желании неплохо замаскироваться плашмя на асфальте.

– Мам, пап, мы ушли! – покричала я, выходя из квартиры.

– Куда? А ужинать?! – всполошился папуля, но было уже поздно – мы с братцем убежали вниз по лестнице, не дожидаясь лифта.

Из-за всех этих перипетий с Зяминой экипировкой мы опаздывали на встречу с Зяминой же шантажисткой на четверть часа как минимум.

Широко известная в узких кругах блогерша Уля Блиндухова резво прыгала по лужам, ошибочно думая, будто выглядит при этом изящно и пленительно, как порхающая по сцене балерина.

У Ули Блиндуховой в голове имелся некий встроенный фильтр, не позволяющий ей оценивать действительность адекватно. Некоторые ее записи в Живом Журнале могли бы всерьез заинтересовать профессионального психиатра. В описании Ули реальность искажалась до неузнаваемости, причем читателям понимание ситуации дополнительно осложняли орфографические ошибки автора.

Уля Блиндухова была дипломированным технологом мукомольного производства, не отягощенным хорошим знанием русского литературного языка.

К примеру, она искренне полагала, что слово «кроссовки» пишется через «а» и с одной буквой «с», и разуверить ее в этом было некому. Ни корректоров, ни цензоров в «ЖЖ» не имелось, что наводило на мысль о том, что теперь-то кухарка действительно может управлять государством, а булочница – писать книги. Ибо Уля Блиндухова втайне от всех писала любовный роман, для которого ей, увы, катастрофически не хватало личных впечатлений.

Уля была невысокой девушкой с избыточным весом, который не изволил сгруппироваться в тех местах, где могучие выпуклости были бы приятны мужскому глазу, а равномерно растекся по организму, превратив его в комическое подобие поросячьего тельца.

Теперь представьте себе поросенка, передвигающегося на двух ногах, удлиненных высокими каблуками и затянутых в лосины, до середины бедра прикрытые обтягивающим верхнюю часть тушки свитером.

Представили?

Теперь вообразите, что физиономия у модной хрюши не вытянутая, а плоская, круглая, как у французского бульдога, а зубы крупные и выпуклые, как зубчики созревшей чесночной головки.

Теперь растяните густо накрашенный рот в улыбке, обнажающей обе челюсти, намажьте белесые ресницы черной тушью и прикройте пухлые щеки блестящими крыльями распущенных рыжих волос.

Теперь заставьте получившуюся красоту игриво скакать через лужи – и вы получите полное представление о том, как выглядела Уля Блиндухова в глазах других пешеходов и водителей проезжающих мимо транспортных средств.

К счастью для Ули, встроенный фильтр в ее голове трансформировал картинку до неузнаваемости.

Глубоко уверенная в собственной красоте и привлекательности, Уля Блиндухова осматривала окрестности на предмет обнаружения великолепного мужчины, достойного того, чтобы составить ей пару.

Те мужчины, которых она уже пыталась осчастливить своим вниманием, были, очевидно, недостаточно великолепными и самокритично признавали свое несовершенство. Иначе почему бы они убегали от прекрасной Ули к другим дамам – далеко не таким пухлым, розовым и зубастым?

Уля Блиндухова мечтала о красавце из тех, которых рисуют на обложках любовных романов: высоком, крепком, стройном, мускулистом, с мужественным скуластым лицом и твердыми теплыми губами, изогнутыми в насмешливой улыбке. С длинными волосами, растрепанными соленым морским ветром, с могучими плечами, покрытыми коричневым загаром прерий, с пронзительным взглядом красивых глаз удивительного и редкого цвета (кроме красного), с талантом фехтовальщика-стрелка-каратиста и безупречными манерами благородного джентльмена. С солидным состоянием, звучным именем, бурным прошлым и мощной тягой к тихому мирному будущему. С огромным жизненным опытом и нерастраченными запасами любви в пылком сердце. С тонким чувством прекрасного и сокрушительным ударом правой. Страстного и верного, способного прилипнуть к любимой женщине с дипломом технолога мукомольного производства горячо и крепко, как распаренный горчичник.

Уля понимала, что раздобыть такое сокровище будет непросто, и находилась в постоянном поиске. Одновременно она без устали искала темы для своего блога, факт существования которого оправдывал присутствие Ули на многочисленных тусовках и разных прочих мероприятиях.

К примеру, этим мартовским вечером блогерша Блиндухова направлялась в кинотеатр «Пушкинский», где охочая до дешевой рекламы компания-прокатчик регулярно привечала жадных до бесплатных зрелищ блогеров, оделяя их контрамарками. Уля, которой было все равно, куда идти, лишь бы позвали, не пропускала ни одного бесплатного сеанса.

Кинотеатр располагался за парком, на подходе к которому Уле предстояло пересечь просторную красивую площадь – традиционное место встречи влюбленных пар, прогулок мамаш с детишками, посиделок пенсионеров и концертов уличных музыкантов.

Уля, для которой любая тусовка-массовка была потенциально рыбным местом, пригладила волосы, улыбнулась шире, выступила на площадь во всеоружии и… сбилась с шага, узрев свою мечту во плоти!

Мечта переминалась с ноги на ногу под балконом старинного здания краеведческого музея. Одну руку мечта держала в кармане элегантной стеганой курточки, а другой по-свойски опиралась на колено кариатиды, поддерживающей балкон.

У мечты были резко очерченные скулы, крепкий подбородок с умильной ямочкой, четкие черные брови вразлет и яркие, как лампочки, голубые глаза. Красивые губы мечты кривились в усмешке, напоминающей упавший ниц значок логорифма. Развеваемые весенним ветром густые золотые кудри скользили по мраморному бедру равнодушной к происходящему каменной дуры-кариатиды. Плечи мечты были широкими, бедра узкими, ноги длинными, а рост зашкалил за сто девяносто сэмэ.

Уля Блиндухова остановилась и хищно прищурилась.

Мысленно раздев молодого человека, она последовательно перенесла его сначала на палубу пиратского корабля, потом в прерии Дикого Запада, потом в бальную залу и, наконец, в кровать под балдахином. Последняя картинка оказалась наиболее органичной, но и в иных декорациях мужчина-мечта смотрелся замечательно, нужна была только соответствующая экипировка. В кровати же ему требовались лишь любовь и ласка, каковые Уля готова была предоставить по первому требованию и в самом полном объеме.

Восстановив дыхание, она возобновила движение, но дошла только до лавочки с наилучшим видом на идеального мужчину. Деревянная скамья была сырой, но Уля села и приготовилась сидеть сколько понадобится, даже если при этом ее филейная часть отсыреет и замерзнет.

Такого красавца мужчину она не упустит!

Даже если у него тут назначено свидание – не беда. Уля Блиндухова девушка настойчивая, она не боится конкуренции и сумеет заявить о себе, было бы кому заявлять!

– Ты, Дюха, сказала «А», ты и «Бэ» говори! – заявил мне Зяма по дороге на рандеву с неизвестной вымогательницей.

– Бэээ! – проблеяла я в том смысле, что, мол, дудки. – Твоя шантажистка, тебе и разбираться!

– Мне нельзя! Как ты не понимаешь?

Зяма заволновался и едва не проскочил нужный поворот.

– Если я сам заплачу шантажистке, это будет равнозначно признанию мной вины! Как будто я действительно совершил преступление! А если ей заплатишь ты, то это будет всего лишь неразумный поступок любящей сестры, которая испугалась за родного брата. Я тогда вообще ни при чем, я ведь эту шантажистку не видел и не слышал.

– Думаешь? – я усомнилась.

Юриспруденцию Зяма на своем художественно-графическом точно не изучал, да и мое практическое знание законов ограничивается правилами дорожного движения. Но логика в его словах определенно была, а кроме того, если я не буду братцу деятельно помогать, то деньгами он оделит только неродную нам обоим шантажистку, и тогда останусь я без новых туфелек…

– С меня французское шампанское, – подтолкнул меня Зяма, знающий мои вкусы.

– И итальянские туфли! Ладно, я пойду одна.

Мы припарковали машину на задворках краевой библиотеки, вышли на площадь и огляделись.

Как выглядит беспринципная корыстная дама, назначившая нам встречу, мы с братцем не знали.

Как выгляжу я – назначенный Зямой полномочный переговорщик, – не знала она.

Я озвучила закономерный вопрос:

– Как же мы с ней друг друга узнаем?

– Элементарно, Ватсон, – поморщился Зяма. – По ручной клади! Ты будешь высматривать гражданку с толстой тетрадкой, а она – особу с пухлым кошельком.

– Он не такой уж пухлый, – заметила я, забирая у братца приготовленное им портмоне.

– Потому что я не собираюсь сразу же отдавать пять тысяч баксов за кота в мешке! – рассердился Зяма. – Пусть сначала покажет, что у нее на меня есть! Тогда мы подумаем, сколько это стоит!

– Ну да, ну да, – согласно покивала я. – Если, скажем, Лизонька написала: «Четырнадцать ноль ноль – разгон облаков, установление хорошей погоды, секс с Зямой» – это одна сумма. А если, например: «Сегодня в два часа пополудни у меня интимное свидание у бассейна с преследующим меня пылким поклонником Казимиром Борисовичем Кузнецовым, чей горячий нрав меня откровенно пугает, внушая серьезнейшие сомнения в моей безопасности!» – это уже будут другие деньги.